— Я думал, меня это не должно волновать, — ответил ты.
— Неправильно. Ты должен всегда знать, как тебя воспринимают. Нужно казаться уверенным в себе человеком, для которого мнения прохожих не имеют никакого значения. В итоге получишь постоянную уверенность, беззаботность и достаточное количество высокомерия, чтобы быть привлекательным.
Я указываю на тебя пальцем.
— А прямо сейчас, Джонатан, ты воняешь. Твоё дыхание протухшее, и ты слишком переоценил свой низкокачественный одеколон. Всё это отталкивает. Ни одна женщина никогда не захочет быть рядом с человеком, который забыл почистить зубы, прежде чем с ней встретиться. Это мнение моего органа обоняния. Ты почтительный и покорный, но крайне высокомерный. Не удосужился прочитать договор, который подписал, и даже не знаешь, на что именно согласился. Это говорит о том, что ты безнадёжно ленив и абсолютно некомпетентен. У тебя нет манеры держаться, отсутствует осанка. У меня нет желания провести ещё хоть одно мгновение в твоей компании. Ты надоел мне с разговорами о футболе и обо всём остальном. Одним словом, Джонатан Картрайт, ты жалок. Мы закончили.
Я указала на дверь, и ты разгневанно поднялся с места.
— Вы не имеете права так со мной разговаривать.
— Безусловно, имею. Ты мне не нужен. У меня список очередности клиентов на два года длиной. Я не искала тебя; твой отец нашёл меня, потому что ты безнадёжен. Твой отец теперь... личность. Когда он входит в комнату, люди это замечают. Когда он говорит, его слушают. Да, частично это можно списать на то, что он один из самых богатых мужчин в стране. Но как ты думаешь, он заработал своё богатство? Сидя без дела и смотря футбол? Двигаясь вперёд без усилий, сидя на шее своего отца? Нет! Он привлекает внимание и уважение своими заслугами. Ты... нет.
Я поворачиваю ручку двери, распахиваю ее, жестом указываю на фойе и лифт.
— Уйди, Джонатан, и не утруждай себя возвращением, по крайней мере, пока не изучишь основные правила гигиены. Я уже молчу про умение вести интересный разговор.
Ты уставился на меня со злостью, смущением и болью в глазах. Конечно же, ты ненавидишь сравнение со своим отцом, но только потому, что знаешь — такие сравнения обнажают все твои недостатки.
Закрыв за тобой дверь, и лишь когда услышала, что двери лифта открылись, а затем закрылись — я позволяю себе резко отпрянуть от двери, дрожа от нервов и судорожно дыша. Я только что оскорбила сына одного из самых влиятельных мужчин в мире.
Как бы оно ни было, такова моя работа.
Раздаётся стук в дверь, тихий скрип шарниров, а затем я чувствую тепло и твёрдость позади себя. Слабый, но опьяняющий намёк на одеколон, скрип кожи. Руки на моей талии. Губы на шее. Дыхание на моей коже.
Я не смею возбуждаться, не смею дышать от страха, не смею отстраниться.
Сильные, твёрдые, накаченные руки поворачивают меня на месте, а указательный палец касается моего подбородка и поднимает лицо. Он ловит мой пристальный взгляд. Я не могу дышать, не смею, мне не было дано разрешение.
— Ты красивее, чем когда-либо, Икс, — произносит глубокий, ровный, благородный голос, похожий на мурлыканье точно настроенного двигателя.
— Спасибо, Калеб, — мой голос тих и осторожен. Мои слова тщательно подобраны и аккуратны.
— Виски,— команда прозвучала шёпотом, едва слышно.
Я знаю, какой ты любишь: стакан, ограненный кристаллами, один кубик льда, густая янтарная жидкость не должна доходить дюйма до края. Я предлагаю стакан и жду, опустив глаза и держа руки за спиной.
— Ты была слишком жестока с Джонатоном.
— Со всем почтением, я не согласна.
— Его отец ожидает результатов.
Я ощетиниваюсь, и это не остается незамеченным:
— Я когда-либо не достигала результатов?
—Ты послала его подальше менее чем через час.
— Он не был готов. Ему надо было показать его недостатки. Он должен понимать, сколькому нужно научиться.
— Возможно, ты права.
Лёд звенит, и я беру пустой стакан, ставлю его в сторону, заставляю себя оставаться на месте, вынуждаю себя продолжать дышать и напоминаю, что должна повиноваться.
— Я пришёл сюда не для того, чтобы обсудить Джонатана Картрайта.
— Предполагаю, что нет.
Мне не нужно было говорить это. Я пожалела о сказанном, как только слова слетели с губ.
Мои запястья стукнулись друг об друга от его сокрушительной хватки. Жёсткие тёмные глаза находят мои пронзительные и испуганные.
— Предполагаешь, что нет?
Мне следовало бы попросить прощения, но я лучше знаю. Поднимаю свой подбородок и встречаю эти холодные, жестокие, умные тёмные глаза.
— Вы знаете, что я буду выполнять наш договор. Это всё, что я имела в виду.
— Нет, это не всё, что ты имела в виду, — рука проходит сквозь искусно взъерошенные чёрные волосы. — Скажи мне, что ты действительно имела в виду, Икс.
Я с трудом сглотнула:
— Вы здесь для того чтобы получить то, что всегда хотите, когда навещаете меня.
— Что именно? — тёплый палец касается моей ключицы, сползает в вырез декольте. — Скажи мне, чего же я хочу.
— Меня, — прошептала я так тихо, что даже стены не услышали.
— Верно, — моя кожа горит там, где его сильный палец с ухоженным ногтём проводит линию до моего плеча. — Порой ты испытываешь моё терпение.
Я стою неподвижно, даже не дыша. Его дыхание касается моей шеи, он горячо фыркает мне в затылок, а его пальцы играют с застёжкой платья.
— Знаю, — отвечаю я.
А затем, когда я ожидаю, что молния скользнёт вниз по моему позвоночнику, жар его тела и горячее дыхание, пронизанное нотками виски, внезапно исчезает. И одно единственное слово опаляет мою душу:
— Раздевайся.
Мой язык касается сухих губ и лёгкие сжимаются, протестуя отсутствию воздуха. Руки дрожат. Я знаю, что от меня ожидают, и не могу, не смею оказывать сопротивление или протест. И... какая-то часть меня не хочет этого делать. Но я хочу... хочу свободы выбора.
Я слишком долго колебалась.
— Икс. Я сказал... раздевайся.
Молния скользит вниз между моими лопатками.
— Покажи мне свою кожу.
Я опускаю застёжку-молнию вниз к её началу, напротив основы моего позвоночника. Сильные, настойчивые руки помогают мне снять платье с плеч, стягивают его с рук, и затем оно плавно спадает на пол к моим ногам. Это вся помощь, которую я получу. Я знаю на основе своего большого опыта, что должна сделать маленькое шоу из своих следующих действий.
Я поворачиваю голову и вижу загорелую кожу и вечную двухдневную щетину на красивом, сильном подбородке. Острые скулы, твёрдые тонкие губы, чёрные глаза-омуты, глаза, что источают желание. Мои волосы перекинуты на одно плечо. Я поднимаю колено, ставлю голые пальчики ног на блестящий дуб, поджимаю плечи, показывая взглядом свою уязвимость. Сделав глубокий вдох, растёгиваю лифчик, позволяя ему упасть.
Ну вот я и добралась до нижнего белья.
— Нет, — раздалось мурлыканье. — Оставь это. Я сам.
Я позволяю пальцам слегка затронуть бёдра и жду. Моё нижнее бельё медленно соскальзывает, и вслед за его пальцами, горячие и влажные губы касаются моей кожи, и я не могу уклониться, не могу уйти или сказать, как сильно сейчас хочу побыть одна. Что хоть раз я имею право хотеть чего-то ещё.
Но у меня нет этого права.
Его руки путешествуют по моей обнажённой коже и разжигают во мне желание против воли. Я слишком хорошо знаю тепло этих прикосновений, пожары кульминации, последующие моменты приятных ощущений, когда тёмные глаза дремлют и мощные руки спокойны, и я могу позволить себе снять оборону. Я по-прежнему стою, коленки дрожат, а его губы скользят по моей коже. Он вдыхает аромат моих бёдер, а прикосновения его языка похожи на удары молнии.
Я задыхаюсь, но один единственный взгляд успокаивает меня.
— Не дыши, не разговаривай, не произноси ни звука, — я чувствую его шёпот на своих бёдрах, ощущаю, как дрожат мои кости, и киваю, соглашаясь. — Не подходи ко мне, пока я не скажу.
У меня нет выбора, кроме как, стоять и молча принимать атаку на мои чувства: мягкие волосы напротив моего живота, щетина касается бёдер, руки обхватывают зад. Ярость расцветает внутри меня. Я сдерживаю её, прикусываю язык, чтобы заглушить стоны, сжимаю руки в кулаки, потому что не получила разрешение на прикосновение.
— Хорошо. Теперь не сдерживайся, Икс. Хочу услышать твой голос, — его палец проникает в меня, кружит внутри, находит мою потребность и выпускает её, я освобождаю свой голос, позволяю стонам и хныканью сорваться с моих губ. — Хорошо, очень хорошо. Так красиво, так сексуально. Теперь покажи мне свою комнату.
Я веду его к себе в спальню, распахиваю дверь, за которой открывается вид на белое покрывало, с лежащими на нём чёрными подушками. Всё заправлено и расположено, как требуется. Ложусь, отбросив в сторону подушки, и жду. Его глаза разглядывают моё обнажённое тело, изучая меня и оценивая.
— Думаю, дополнительные двадцать минут в спортзале пойдут тебе на пользу.
Эта критика воспринимается болезненно, она предназначена напомнить мне о моём месте. — Сбросить лишний вес, совсем чуть-чуть.
Я скрываю спазм в животе, боль в сердце, ожог в глазах. Скрыть всё, похоронить, потому что это не позволено. Я моргаю и киваю:
— Конечно, Калеб.
— Ты прекрасна. Не пойми меня неправильно.
— Я знаю. Спасибо Вам.
— Я говорю это просто потому, что наши клиенты ожидают совершенства, — его поднятая бровь указывает на то, что я должна продолжить фразу.
— И Вы тоже.
— Точно. А ты, Икс, можешь это дать. Ты идеальна. Почти, во всяком случае.
Теперь твоя улыбка сверкающая, блестящая, ослепляющая и мучительно прекрасная, была направлена на то, чтобы меня успокоить. Палец касается моих губ и затем проходит по любимым местам на моем теле: губам, горлу, груди, бёдрам.
— Перевернись.
Меня начинает тошнить.