А потом в город прибыла весть, промчавшаяся по нему лесным пожаром, что из земли извлечен самородок в триста унций! Поднялась ужасная суматоха, поскольку такого большого давно уже никто нигде не находил.
Услышав об этой находке, Сливерс ругался и бранился на чем свет стоит, потому что благодаря своему богатому опыту в золотоискательстве понял: «Жила Дьявола», которую так долго искали, уже совсем близко. Билли, взбудоражившись вслед со своим хозяином, тоже принялся ругаться, и два компаньона от всего сердца проклинали Мадам Мидас и все, что ей принадлежит. Если б Сливерс благодаря некоему волшебству мог заглянуть в столовую миссис Вилльерс, он наверняка растерялся бы: кого из присутствующих проклинать первым.
В комнате находились Мадам Мидас, Селина, Макинтош и Ванделуп. Все они сидели вокруг стола, глядя на уже знаменитый самородок, лежавший в центре столешницы. Необработанная масса золота, отполированная водой, со впадинками, похожими на медовые соты, была утыкана белыми камешками, как рождественский пудинг – изюмом.
– Я собираюсь послать его в Мельбурн на выставку, – сказала миссис Вилльерс, легонько прикоснувшись к самородку пальцами.
– Это дело, мэм. Он того стоит, – ответил Макинтош, чье суровое лицо расслабилось от удовольствия. – Но – бог ты ж мой! – по сравнению с тем, что мы вытащим из «Жилы Дьявола», он покажется просто пустячком!
– Ох, да ладно вам, – с недоверчивой улыбкой сказал Ванделуп. – Не может быть, чтобы «Жила Дьявола» состояла из таких вот самородков!
– Может, там и не прорва таких, – сухо ответил старый шотландец, – только большое складывается из малого. И в жиле, знаешь ли, должна быть уймища маленьких самородков, а по мне, это дороже, чем один-единственный большой!
– Который час? – повернувшись к Арчи, довольно неожиданно спросила Мадам Мидас.
Мистер Макинтош вытащил большие серебряные часы, которые словно были его неотъемлемой частью, и серьезно ответил, что сейчас два часа дня.
– Тогда вот что, – сказала миссис Вилльерс, вставая, – я заберу его в Балларат и покажу мистеру Марчёрсту.
Макинтош опустил уголки рта, потому что, как стойкий пресвитерианец, никоим образом не одобрял еретических воззрений Марчёрста. Но, конечно, он не стал спорить с пожеланием Мадам Мидас.
– Могу я отправиться с вами, мадам? – с готовностью спросил Ванделуп: он не упускал ни единой возможности повидаться с Китти.
– Конечно, – любезно отозвалась Мадам. – Мы отправимся немедленно.
Ванделуп уже хотел пойти, чтобы начать приготовления к отъезду, но Макинтош его остановил.
– Этот твой дружок навострился сегодня в город, – сказал он, прикоснувшись к плечу француза.
– Зачем? – беспечно спросил тот.
– Сдается мне, поглазеть на актеров, – сухо ответил Арчи. – Он намерен проболтаться в городе всю ночь, так что я его отпустил. Велел ему остановиться в отеле «Акация», которым заправляет мой приятель.
– Очень любезно с вашей стороны, – сказал Гастон с приятной улыбкой. – Но можно спросить, каких актеров вы имеете в виду?
– Ничего я не смыслю в ихней братии, – благочестиво ответил мистер Макинтош, – все они дети сатаны, которые отправятся в яму в долине Тофет[25].
– Не слишком ли вы к ним строги, Арчи? – с улыбкой негромко спросила Мадам Мидас. – Я сама очень люблю театр.
– Кто я такой, чтоб высказывать мнение о моем начальстве, – неприветливо ответил Арчи и зашагал к выходу, чтобы присмотреть за лошадью и двуколкой. – Но ни к чему мне сидеть с насмешниками или ходить путями нечестивыми[26].
И, выпустив в Ванделупа эту парфянскую стрелу, он вышел.
Молодой человек пожал плечами и взглянул на миссис Вилльерс с таким комическим видом, что та невольно улыбнулась.
– Вы должны извинить Арчи, – сказала она, на мгновение задерживаясь у дверей своей спальни. – Он получил строгое воспитание, а избавиться от привычек своей юности нелегко.
– А тому, чья юность осталась в такой дали, попросту невозможно, – ответил Гастон, намекая на возраст Макинтоша.
– Если хотите, – добродушно сказала Мадам Мидас, – можете тоже не выходить сегодня на работу и отправиться в театр.
– Благодарю вас, мадам, – серьезно ответил француз. – Я воспользуюсь этим любезным разрешением.
– Боюсь, вы сочтете, что австралийская провинциальная труппа сильно отличается от тех, которые вы видели в парижских театрах.
С этими словами миссис Вилльерс исчезла в своей комнате.
Ванделуп с улыбкой повернулся к Селине, которая хлопотала по дому.
– Мадемуазель Селина, – весело сказал он, – мне нужна пословица, чтобы ответить мадам. Смысл в том, что если я не могу получить лучшее, то должен довольствоваться имеющимся. Какая мудрость тут подходит?
Мисс Спроттс, польщенная тем, что к ней обратились за помощью, немного подумала, потом торжествующе вскинула голову.
– Полковриги лучше, чем ничего, – объявила она с кислой улыбкой.
– Мадемуазель, – заявил Ванделуп, серьезно глядя на нее, – ваша мудрость под стать лишь вашей очаровательной внешности.
И, отвесив иронический поклон, он вышел.
Селина на мгновение перестала полировать ложки и посмотрела французу вслед, гадая, пошутил он или говорил серьезно. Так ничего и не решив, она со сдавленным хихиканьем вернулась к работе и утешилась еще одной поговоркой: «Лучше быть хорошей, чем красивой». Всем известно, что это самая утешительная поговорка для невзрачных людей.
Арчи между тем тщательно уложил в крепкий деревянный ящик огромный самородок и с такими предосторожностями поместил ящик в двуколку, что Мадам Мидас, уже сидевшая в экипаже, спросила, не опасается ли он ограбления.
– Осторожность никогда не повредит, мэм, – ответил Макинтош, протягивая ей вожжи, – как знать, что может случиться.
– Да ведь никто не знает, что я сегодня везу его в Балларат, – сказала миссис Вилльерс, натягивая перчатки.
«Неужто? – подумал Ванделуп, занимая место рядом с ней. – Она и не подозревает, что я уже все рассказал Пьеру».
И без единой мысли о женщине, чье доверие он предал и с которой делил хлеб и соль, Гастон встряхнул вожжами, и лошадь пустилась по дороге в направлении Балларата, увозя Мадам Мидас и ее самородок.
– Вы везете Цезаря и его состояние, мистер Ванделуп, – сказала она с улыбкой.
– Лучше того, – весело ответил француз. – Я везу Мадам Мидас и ее удачу!
Глава 9Любовь – сон юности
Мистер Марк Марчёрст был очень своеобразным человеком. Воспитанный в пресвитерианской религии, он рано продемонстрировал это своеобразие, ссорясь со старейшинами церкви, к которой принадлежал. Марчёрст считал их доктрину вечным наказанием. Старейшины, твердо придерживаясь учения Нокса и Кальвина, взирали на мистера Марчёрста в ужасе, поскольку он осмеливался иметь собственное мнение. Строптивец отказался раскаяться и слепо поверить в учение этих мрачных богословов, и тогда его изгнали из лона Церкви.
Устремившись в совершенно другом направлении, Марчёрст обратился в католицизм, но, испытав на себе эту древнюю веру, обнаружил, что и она ему не подходит, и снова занял нейтральную позицию.
В конечном итоге, так и не найдя ни одной конфессии, которая в точности соответствовала бы его взглядам, мистер Марчёрст взял дело в свои руки и соорудил собственную, представлявшую собой подозрительную смесь из пресвитерианства, католицизма и буддизма (он был большим поклонником последнего). Поскольку любой человек с твердыми убеждениями и хорошо подвешенным языком находит приверженцев, мистер Марчёрст вскоре собрал вокруг себя группу людей, открыто заявлявших о своей слепой вере в изумительные доктрины, которые он пропагандировал.
Таким образом, новоявленный проповедник основал секту, и она приносила ему достаточно денег, чтобы мистер Марчёрст возвел храм – именно так он называл построенное им сооружение, смахивающее на сарай. Создав новое общество, Марчёрст окрестил его «Избранными». Членами его церкви были около сотни человек, и, благодаря их пожертвованиям, а также имея немного собственных денег, предприимчивый джентльмен ухитрялся жить тихой жизнью в коттедже на Черном Холме рядом со своим храмом.
Каждое воскресенье по утрам и вечерам мистер Марчёрст разглагольствовал, разъясняя свои взгляды скудной пастве, которая взирала на него как на некоего пророка.
Вообще-то, этот человек обладал такой необычайной притягательной силой, что она казалась неотъемлемым свойством пророка, и именно рьяный энтузиазм мистера Марчёрста и красноречивый язык очаровали бесхитростных людей, которые поверили в него. Но доктрина велеречивого пророка была слишком примитивной и поверхностной, чтобы пустить глубокие корни, и легко можно было догадаться, что когда Марчёрст умрет, «Избранные» тоже умрут – в смысле умрут как секта. Потому что она не была охвачена тем ревностным религиозным жаром, который есть жизнь и душа каждой новой доктрины.
Фундаментальные принципы религии Марчёрста были крайне просты: он спасал своих друзей и проклинал врагов, к каковым относил всех, не разделявших его мировоззрения. Если вы были членом «Избранных», мистер Марчёрст заверял, что Золотые Врата широко для вас раскрыты; если же вы придерживались любой другой религии, вас ждала вечная погибель. То есть, в соответствии с этой либеральной доктриной, сто человек, составлявших его паству, отправятся прямиком на Небеса, а все остальное человечество провалится к дьяволу.
Несмотря на эгоистичность такой теории, обрекавшей множество душ на вечные муки, Марчёрст был добросердечным человеком. Его религия была скорее его иллюзией, чем чем-либо другим. Но когда требовалось дать совет, мистер Марчёрст демонстрировал недюжинный ум, и Мадам Мидас глубоко уважала его за это.
Хотя пастырь часто пытался обратить миссис Вилльерс в свою веру, она отказывалась попадаться на удочку излагаемых им поверхностных софизмов. Мадам говорила, что имеет собственный взгляд на религию, но отказывалась беседовать на эту тему, хотя мист