– Думаю, все будет в порядке, Марта, – сонно проговорил Саймон.
Марта решительно заверила, что все и вправду будет в порядке, иначе она всем задаст! Потом промаршировала обратно в бар, достала для Пьера кувшин пива – не спрашивая, что тот будет пить – и велела ему вести себя тихо. Последнее замечание было совершенно излишним, учитывая, что Пьер был немым.
После этого Марта уселась за стойкой и возобновила чтение романа «Герцогиня герцога, или Загадка модистки». В романе описывались герой-герцог с наклонностями двоеженца и добродетельная модистка, которой докучал вышеназванный герцог. Все события романа были очень занимательными и неправдоподобными, и доставляли мисс Твексби массу удовольствия, судя по ее проникновенным вздохам.
Тем временем Вилльерс, услыхав имя «Пьер Лемар» и зная, что тот нанялся на участок Пактол, явился посмотреть на него и попытаться выудить сведения насчет самородка.
Сперва Пьер вел себя нелюдимо и мрачно пил пиво, надвинув старую черную шляпу на лоб так низко, что из-под полей виднелись только его глаза да кустистая черная борода, но обходительность мистера Вилльерса вкупе с преподнесенной полукроной возымели свой эффект.
Поскольку Пьер был немым, мистер Вилльерс сперва озадачился – как вести с ним беседу? Но в конце концов он вытащил листок бумаги и начертил грубый набросок самородка, который и показал Пьеру. Однако француз упорно не понимал, в чем дело, до тех пор пока Рэндольф не вытащил из кармана соверен и не указал сперва на золото, а после – на рисунок. Тут Пьер закивал, показывая, что понимает. Тогда Вилльерс нарисовал участок Пактол и, продемонстрировав Пьеру рисунок, спросил его по-французски, не там ли до сих пор самородок. Лемар покачал головой, взял карандаш и нарисовал грубое подобие лошади, коляски, а в коляске изобразил квадратный ящик, чтобы дать понять, что самородок уже в пути.
«Вот те на! – сказал себе мистер Вилльерс. – Самородок не у нее дома, и она куда-то с ним едет… Интересно, куда же?»
Пьер, который не умел писать, имел привычку рисовать картинки, чтобы выразить свои мысли; он пихнул Рэндольфа локтем и показал ему набросок человека с ящиком в руках.
– Аукционер? – рискнул предположить Вилльерс, пристально вглядевшись в рисунок.
Пьер непонимающе уставился на него. Он не настолько хорошо выучил английский, чтобы знать, кто такой аукционер. Увидев, что Вилльерс его не понимает, Лемар быстро набросал алтарь, а перед ним – священника, благословляющего людей.
– О, духовное лицо, вот так? Священник? – Рэндольф кивнул, чтобы показать, что уразумел. – Она забрала самородок, чтобы показать его священнику! Какому же именно, хотел бы я знать?
Пьер быстро ответил на это, бросив карандаш и бумагу, и, вытащив Вилльерса из отеля на дорогу, показал на белую вершину Черного Холма. До мистера Вилльерса тут же дошло.
– Марчёрст, клянусь богом! – воскликнул он по-английски, хлопнув себя по ноге. – Значит, Мадам Мидас сейчас там? – спросил он по-французски, повернувшись к Лемару.
Немой кивнул и медленно поплелся обратно в отель.
Рэндольф стоял на слепящем солнце и думал. «Она привезла самородок с собой в коляске. И взяла его, чтобы показать Марчёрсту. Что ж, наверняка она останется у него на чай и отправится домой не раньше девяти часов вечера. А тогда уже будет довольно темно. Она поедет одна, и если я…»
Тут он осторожно огляделся по сторонам и, не прибавив больше ни слова, бросился бегом по дороге.
Дело в том, что мистер Вилльерс решил: раз жена не отдает ему деньги по доброй воле, лучше будет забрать их силой. Иными словами, нынче ночью он задумал отобрать у нее самородок, если удастся. Конечно, то было рискованное предприятие, потому что он знал свою жену как женщину решительную. И все-таки, если удастся застать ее врасплох и оглушить ударом, когда она поедет в темноте вниз с холма, возможно, он и сумеет завладеть самородком. Потом, до поры до времени, он спрячет сокровище в одной из старых шахт «Компании Черного Холма». Но что, если жена его опознает?.. Нет, в темноте на это не будет никаких шансов, поэтому он с легкостью сможет избежать любого докучного расследования. А позднее отвезет самородок в Мельбурн и втайне переплавит его. Он сможет получить за него почти двенадцать сотен фунтов – такая игра определенно стоит свеч!
Поглощенный блестящей идеей одним махом заработать круглую сумму, мистер Вилльерс отправился домой, поел, захватил хорошую крепкую трость с набалдашником, налитым свинцом, и двинулся к Черному Холму. Оттуда он намеревался наблюдать за домом Марчёрста, пока жена не отправится в обратный путь, а затем последовать за ней вниз по холму и завладеть самородком.
Послеобеденное время сонно тянулось, из-за страшной жары всех клонило в сон. Пьер знаками потребовал, чтобы ему показали его комнату. Потрепанного вида официант проводил его туда; немой тут же бросился на постель и крепко уснул.
Старый Саймон в скудно освещенном дальнем зале уже храпел, и только мисс Твексби, сидя в баре среди сверкающих бокалов, под льющимся через открытую дверь ослепительным солнечным светом, и не думала спать. Посетители являлись за увенчанными пеной пивными кружками, а иногда приходила маленькая девочка с кувшином, спрятанным под фартучком, и просила наполнить его для «матери, которая гладит белье». Количество женщин, которые нынче днем гладили белье и хотели утолить жажду, было просто необычайным. Но мисс Твексби как будто этому не удивлялась и увенчивала пенистой шапкой каждый кувшин, а в обмен получала звонкое серебро.
Наконец, когда даже бодрая Марта начала поддаваться усыпляющему действию жары, в бар вошел молодой человек, при виде которого она живо выпрямилась, а ее грубое деревянное лицо просияло. Посетитель был не кто иной, как мистер Ванделуп, явившийся повидаться с Пьером.
Во фланелевом костюме, с небрежно затянутым вокруг талии голубым шарфом, в столь же небрежно повязанном под воротником рубашки голубом галстуке, с соломенной шляпой на светловолосой голове, он выглядел изумительно свежим и красивым. Когда француз наклонился над стойкой, невозмутимо куря сигарету, мисс Твексби показалось, что это герой ее недочитанного романа во плоти сошел со страниц. Гастон самодовольно уставился на нее, потянул себя за светлые усы и подумал, что она выглядит ужасно топорной и представляет собой яркий контраст с его очаровательной Крошкой.
– Я возьму выпить что-нибудь холодное, – сказал он с зевком, – и присяду, если не возражаете. – Что он и сделал, заметив: – Уф! Ну и жара.
– Чего бы вам хотелось выпить, сэр? – спросила честная Марта, улыбнувшись самой яркой улыбкой, которая когда-либо появлялась на ее лице. – Бренди с содовой?
– Спасибо, с содовой и с лимонным соком, если вы будете так любезны все это приготовить, – беспечно сказал Ванделуп.
Марта бросилась выполнять заказ, а он добавил:
– Можете плеснуть туда немного кюрасао.
– Ну и жарынь, верно? – заметила мисс Твексби дружелюбно, нарезая лимон. – Па спит в соседней комнате, – она мотнула головой в сторону зала, – но мистер Вилльерс ушел – по такой-то жаре! Вот уж не удивлюсь, если его хватит солнечный удар.
– О, мистер Вилльерс был здесь? – лениво спросил Гастон, не очень интересуясь перемещениями этого джентльмена, просто для того, чтобы что-нибудь сказать.
– Господи, да, сэр, – захихикала Марта. – Он один из наших завсегдатаев, сэр!
– Я этому не удивляюсь, мадемуазель, – сказал Ванделуп, поклонившись и взяв у нее стакан.
Мисс Твексби снова захихикала. От удовольствия, что с ней болтает этот красивый молодой человек, ее нос покраснел еще больше.
– Вы нездешний, – сказала девица отрывисто.
Француз кивнул, и она торжествующе заявила:
– Ага, я так и знала! Болтаете-то вы неплохо, но как-то не эдак произносите слова.
Ванделуп вряд ли назвал бы мисс Твексби повелительницей королевского английского[30], но не стал ей перечить.
– Мне следует попросить вас дать мне несколько уроков, – сказал он галантно, ставя на стойку пустой стакан. – И зачем это мистер Вилльерс ушел в такую жару?
– Могу сказать вам еще кое-что, – многозначительно проговорила Марта, кивая так, что ее коротенькие, свисающие на уши кудряшки задрожали, будто проволочные. – Он поговорил с немым, нарисовал для него картинки, а потом сорвался – и был таков!
Немой! Услышав это слово, Гастон навострил уши. О чем Рэндольф Вилльерс хотел поговорить с Пьером? Ванделуп тут же решил это выяснить.
– Тот немой – один из рабочих на руднике Пактол, – небрежно сказал он, зажигая еще одну сигарету. – Я и сам хотел с ним повидаться… Он что, тоже ушел?
– Нет, он тут, – решительно ответила мисс Твексби. – Лег в своей комнате. Ежели хотите его увидеть, я за ним пошлю…
И она взялась за шнурок звонка.
– Нет, спасибо, – остановил ее Гастон. – Я поднимусь в его комнату, если вы покажете мне дорогу.
– О, я не возражаю! – сказала Марта.
Перед тем как покинуть бар, она все-таки позвонила в колокольчик, чтобы потрепанный официант пришел и позаботился о возможных посетителях.
– Он на нижнем этаже, взбираться по лестницам не надо… А теперь на что вы смотрите, сэр? – спросила она с довольным хихиканьем, заметив, что Ванделуп уставился на нее.
Но тот смотрел не на ее вполне созревшие прелести, а на приколотый спереди к ее платью букетик бледно-голубых цветов, среди которых встречались и белые.
– Что это за цветы? – спросил он, слегка дотронувшись до белых лепестков.
– Вот так штука! Да это мерзкий болиголов! – удивленно сказала Марта, вытаскивая белые цветы из букета. – Никогда бы не подумала, что он сюда затесался. Тьфу! – Она с отвращением швырнула цветы на пол. – Ну и воняют!
Гастон поднял один из цветков и раздавил его между пальцами, после чего в воздухе повеяло в высшей степени неприятным специфическим мышиным запахом. Без сомнения, это был болиголов, и француз подивился, как такое растение очутилось в Австралии.