Тот же прием был использован и во второй части. В съемочном павильоне выстроили декорации, изображающие нашу квартиру: мама (которая тоже снялась в этом фильме) сидела в кресле, читала, я лежала на кушетке и рассматривала альбом, а вскоре в гости приходил жених – Володя. Мы начинали листать альбом вместе и открывали страницу с фотографиями из балета «Конек-Горбунок», премьера которого с участием Васильева состоялась совсем недавно. И тут же показывали фрагмент из этого спектакля. Потом так же показывали сцены из «Жизели» (где я танцевала с Марисом Лиепой), «Лебединого озера», других балетов с участием всех наших известных артистов – Галины Улановой, Майи Плисецкой, Юрия Жданова, Ярослава Сеха…
Фильм «СССР с открытым сердцем» снимался как экспериментальная панорамная картина: кинокамеры работали в трех плоскостях, и для демонстрации фильма требовались два боковых экрана и один центральный. Поэтому в Париже картину показывали только в специальном кинотеатре, где и проходила, как теперь принято говорить, «мировая премьера» фильма. В Москве он демонстрировался позже в панорамном кинотеатре «Мир». Одно время идея панорамного и стереокино вообще была в моде: ему прочили большое будущее, однако интерес к нему постепенно упал, сейчас такие фильмы уже не делают, и наш увидеть нигде невозможно. А тот парижский кинотеатр, где проходила премьера, вскоре взорвали какие-то террористы, и реставрировать его уже не стали…
В Париже наш фильм имел успех. После премьеры объявили, что герои картины сейчас находятся в зале и что они недавно поженились. Все зааплодировали, пришлось встать, нам поднесли шампанское. А на следующий день французские газеты писали, что молодые звезды русского балета решили провести в Париже свой медовый месяц. Нам было смешно это читать: во времена, когда мы сами не могли ничего ни выбирать, ни решать, наивные французы пишут – «они решили»!
На самом деле наш приезд, как и сам фильм, носил рекламный характер – показать, «как замечательно живет советская молодежь». Но оплачивала все принимающая сторона – хозяин того кинотеатра, где демонстрировалась картина. Для него мы тоже стали живой рекламой, только уже для собственного нового кинотеатра. Нас везде фотографировали, мы участвовали в пресс-конференциях на Эйфелевой башне, на пляс Конкорд, у Нотр-Дам: во всех журналах публиковались наши фотографии. Но как бы то ни было, благодаря этому фильму мы действительно провели пять волшебных дней в Париже!
Нам предоставили машину с шофером на круглые сутки и переводчика. Денег никаких не выдали, но объяснили, что у нас открытый счет и мы можем ходить куда захотим и сколько захотим – в любой ресторан на Елисейских Полях, в Лидо, повсюду! Когда мы ездили с театром на гастроли, никому и в голову не приходило на наши скромные суточные покупать билет в Лидо – все время приходилось экономить и рассчитывать: это я могу купить, это не могу, кому-то что-то надо привезти, какие-то сувениры. И какое же счастье, что нас тогда оградили от подобных забот! Мы могли позволить себе все! В один прекрасный день меня спросили: «Не хотите ли вы зайти в парикмахерскую?» Я в жизни в парикмахерские не ходила (эпизод, снимавшийся для фильма, – не в счет), а тут – парижская парикмахерская. Конечно, хочу! Привели меня в салон, посадили, подвезли один столик на колесиках с кипой глянцевых французских журналов, другой столик – с кофе. Предложили: «А не хотите ли вы клубники со взбитыми сливками?» Конечно, хочу! Я съела клубнику со сливками, выпила кофе, посмотрела журналы, пока вокруг меня хлопотали очаровательные и предупредительные французские парикмахерши и маникюрши. Спросили: «Какую прическу будем делать?» У меня абсолютно прямые длинные волосы, а мне всегда жутко хотелось кудри. И я сказала: «Хочу кудри, но резать нельзя!» Мне завили длинные локоны – не «мелким бесом», а очень красиво спадающие волнами. Я ощущала себя просто как в сказке! Это сейчас ничем подобным никого не удивить. А тогда даже только модные журналы с яркими картинками казались нам чем-то совершенно невероятным!
Нас поселили в прекрасной гостинице «Лотти» в центре города, и мы до самого отъезда даже не подозревали, что кроме спальни и шикарной двадцатипятиметровой мраморной ванной комнаты с двумя умывальниками (это после коммуналки-то!) там еще имелась и большая гостиная. Мы полагали, что вторая дверь ведет в другой номер, и только накануне отъезда обнаружили за ней роскошный салон с камином. Хотя все равно, чтобы просто сидеть в гостиной, у нас ни времени не оставалось, ни желания не возникало. Первые дни мы вообще совершенно не спали – жалко спать! – так насыщено было все наше время интереснейшими впечатлениями, событиями, встречами. На третьи сутки, помню, мы с Володей вернулись вечером в номер и просто свалились от усталости. А тут еще дождь пошел, и мы решили: ладно, надо немного передохнуть, отоспаться. Отпустили переводчика, машину, только добрались до постели – и рухнули. Проспали буквально минут сорок, как раздался телефонный звонок: «Катя? Это говорит Кармен…» Роман Кармен – легендарное имя! Знакомы мы не были: ведь он такой знаменитый режиссер, а мы кто? Кармен спрашивает:
– Что вы делаете?
– Мы спим…
– Что?! В Париже – спать?! Через пятнадцать минут я буду внизу в вашем отеле!
Я начала трясти, будить Володю: «Володя! Роман Кармен!! Едет к нам!!!»… Кармен летел с Кубы, где снимал фильм «Пылающий остров». С Кубы приходилось летать с пересадками, одна из них – на несколько часов ночью в Париже, а утром снова самолет. Кармен поинтересовался, кто сейчас есть в Париже «из наших», узнал, что здесь артисты балета, и позвонил нам… И вот мы объездили с ним весь ночной Париж, заходили в какие-то кафе, клубы, кабаре, бродили по бульварам. Уже на рассвете пошли забирать оператора Сергея Урусевского из самого первого ресторана, где он как сел, так и заснул, уронив голову на руки. Утром проводили их и дальше побежали. И с тех пор у нас на всю жизнь, сколько бы раз мы еще туда ни приезжали, остались как девиз слова Кармена: «В Париже – спать?!»
Ну а если вернуться к самому началу – первый раз мы с Володей увидели друг друга в 1949 году, когда пришли поступать в хореографическое училище, а познакомились, оказавшись в одном классе. В младших классах мы даже особенно и не дружили. «Ухажеров» мне всегда хватало: они уже во втором-третьем классе объявились. Сейчас, конечно, это очень смешно вспоминать. Как-то раз я с этими поклонниками даже щеку себе отморозила: прихожу домой после школы довольно поздно, мама волнуется: «Где ты застряла?! Уроки давно кончились!» – «Мам, – подосадовала я, – как ты не понимаешь?! Из школы меня провожали Мишка и Валерка, и когда мы дошли до Дмитровки, то Мишке со мной по дороге, а Валерке – в другую сторону, а он тоже хочет идти с нами». И вот мы никак не могли разобраться, потому что я хотела идти с одним, но с другим – по дороге, и мы так и стояли на углу на морозе разговаривали – в надежде, что «третий лишний» сам отойдет, а он все не отходил… С тех пор, когда репетирую и кровь приливает к лицу или когда холодно, у меня иногда выступает на щеке белое пятно – там, где отморозила…
Когда же в четырнадцать-пятнадцать лет начались первые «серьезные» романы, я страшно завидовала подругам, у которых день рождения приходился на весну и лето. Ведь им поклонники дарили цветы! А где достать цветы в феврале, на мой день рождения? Я тогда с грустью размышляла о том, что мне никогда в жизни не будут дарить цветов!
И Володя мне тогда цветов не дарил, но в старших классах из толпы поклонников он стал явно выделяться. Мы везде появлялись вместе – в кино, на вечеринках, бродили вдвоем по бульварам, сидели на лавочках. Ходили по школьным коридорам, взявшись за руки, ждали друг друга после репетиций, вместе делали шпаргалки к экзаменам. Ну и в классе, и на сцене были вместе. (Много лет спустя Таня Голикова, которая училась вместе с нами, но на несколько классов позже, напомнила мне: в школьном «Щелкунчике» она выступала в роли маленькой Маши, когда я танцевала Машу-принцессу, и во время спектакля она передавала мне записочки от Володи. Сама я этого не помню, но наверняка такое случалось. Просто для Тани это, наверное, осталось особенно ярким воспоминанием – взрослый роман на ее глазах, да еще она к нему причастна!) В общем, начались романтические отношения, свидания, объяснения. Но я как-то не представляла себе, что вот окончим школу и сразу поженимся. И действительно, после того как нас приняли в театр, мы разошлись в разные стороны. У меня появились новые кавалеры; через какое-то время и у Володи тоже закрутились свои романы, как-то раз он даже подрался из-за девушки. Кроме реальных романов, которые, конечно, обсуждались любителями посплетничать, про меня еще и разных историй насочиняли достаточно. То ходили слухи, что я уже вышла за кого-то замуж, то называли моим любовником человека, мне вообще незнакомого. Иногда встречала приятелей, а они кидались с расспросами: «Правда, что у тебя роман?» Спрашиваю: с кем? Один назовет какое-то имя, а другой его перебивает: «Да брось ты, не с тем, а с этим!» А я ни того, ни другого вообще не знаю! Кого только мне в мужья не прочили! Когда Ван Клиберн приезжал в Москву на I Международный конкурс имени Чайковского, мы еще и знакомы не были, но слухи нас уже поженили. А уж когда он во второй раз приехал вместе с мамой, все заговорили: «Ну вот, точно, он уже и маму привез с невестой знакомиться!»…
Три года мы с Володей так поврозь гуляли-гуляли, а потом как-то встретились на одной вечеринке, объяснились, помирились и – все вспыхнуло снова. В общем, мы почувствовали, что нужны друг другу… К тому моменту, когда собралась выходить замуж за Володю, я поняла, что для меня он – единственный…
Быт и досуг советской молодежи
Во времена нашей юности денег ни у кого из нас не было совсем – хорошо, когда копеек пятьдесят в день на двоих приходилось! К концу месяца, случалось, просила у мамы мелочь на трамвай. Ходили вечно голодные, молодым организмам с нашими-то физическими нагрузками постоянно требовалось подкрепление. Да еще когда после всех занятий, репетиций нагуливались с Володей по бульварам, аппетит появлялся просто зверский. Шли мы тогда в столовую Школы-студии МХАТа, брали (на все деньги!) громадную тарелку картошки Володе и гречневой каши мне. Володя гречку терпеть не может, просто ненавидит, и он всегда с ужасом на меня смотрел, как я эту кашу ем. На цветы-подарки и близко денег не было! Володя тогда даже ни одного костюма не имел – так, брюки, рубашки. А я могла наряжаться в одно-единственное (мамой сшитое) выходное платьице, – правда, любимое, которое носила до тех пор, пока оно на спине не лопнуло. Но я никогда и не была тряпичницей, не увлекалась нарядами, может быть потому, что с детства не имела возможности их покупать. Носила только то, что шила и переделывала мама. Первый раз в жизни надела вещь, сделанную не мамиными руками, когда ехала на гастроли в Америку в 1959 году.