Зато сейчас принят абсолютно другой стиль общения между учениками и педагогами – за все хвалить! После спектакля какой-нибудь своей девочке говорю: «Здесь ты разошлась с музыкой…» И меня тут же одергивают: «Зачем ты делаешь замечания при всех? При всех надо хвалить! Ты ей потом потихонечку скажешь…» Помню, когда кого-то из нас спрашивали: «Как прошел спектакль?» – каждый отвечал: «Здесь у меня не получилось, здесь – недотянула». Всегда же что-нибудь да получается не так, не может быть идеального спектакля! А сейчас, спроси кого угодно, тебе ответят: «Как, вы вчера не видели мое выступление?! Это было потрясающе!» Меня такие слова просто убивают! Я только руками развожу: «Ну да, стоит мне не прийти – так вы танцуете гениально. Как только я в зале – так все разваливается… Может быть, мне просто вообще не ходить на ваши спектакли?!»
Иногда девочки обижаются: «А почему вы нас не хвалите?» Приходится пояснять: «Вас другие похвалят. Если я молчу, значит, все хорошо. Моя задача – сделать так, чтобы стало еще лучше». Что хорошо – то хорошо: да, мы репетировали, и у тебя здесь получилось как надо. Зачем мне об этом говорить? Публика аплодировала, мама с папой сказали, какая ты распрекрасная, поклонники цветов надарили. А я говорю о том, что ты еще не сделала, что ты «недотянула», о том, что у тебя на репетиции выходило лучше, – говорю, чтобы исправить…
Я хочу, чтобы они танцевали лучше меня
Когда я танцевала, то совершенно не анализировала, что надо сделать, чтобы получилось какое-то движение. Мне показывали, я повторяла, и у меня получалось. Я стала что-то анализировать, только когда начала преподавать и столкнулась с тем, что надо объяснить, как выполнить движение. Вот тут я Елизавету Павловну Гердт вспоминала и до сих пор вспоминаю по десять раз на дню. Она давала все: всю технику, всю школу, все «механизмы» – учила даже, как пальчик надо отставлять! И Галину Сергеевну Уланову вспоминаю – когда возникают актерские задачи, когда ищем подходы к созданию образа. Сейчас я безумно жалею, что не записала, не зафиксировала, как наши мудрые педагоги вели репетиции, как объясняли. Они всегда такие образные сравнения приводили, что все сразу становилось понятно!
Конечно, я не теоретик – я практик и даже не понимаю, что за предмет такой – методика преподавания. Меня спрашивают: «Скажите, пожалуйста, какая у вас методика преподавания, как вы работаете с учениками?» Простите, пожалуйста, но я не могу ответить! С каждой ученицей работаю отдельно, каждой говорю свое, сугубо индивидуальное. Одна понимает, как прыгнуть, и, окончив школу, она хорошо освоила, как это делать, но не знает, как правильно держать руки. Так я ей не буду рассказывать о прыжках, она и так знает, но ей нужно объяснить, как держать руки. А другая – наоборот: она руки прекрасно держит, а прыгнуть не может. Значит, ей я должна объяснить, как надо подготовиться, чтобы «выпрыгнуть». Многое зависит от личностных особенностей человека.
Одну ученицу нужно погладить, похвалить: «Ты такая хорошая, такая способная, постарайся!» – и она начинает работать. Кому-то надо резко сказать: «Что ж ты, как бездарь какая, элементарных вещей сделать не можешь!» – тогда она назло все сделает. А иную нужно высмеять, спародировать. Я ей тысячу раз показываю, прошу: «Сделай вот такие ручки!» – никакого результата! Потом говорю: «Ну что ж ты делаешь вот так…» – и утрирую ее же движения. «Это я так делаю?!» – возмущается она и мгновенно все понимает! И каждую надо «разгадать», к каждой нужен совершенно индивидуальный подход. Какая уж тут система преподавания!
Одна из самых главных – проблема артистизма. Нельзя научить артистизму, когда его нет от природы. Можно только разбудить природный дар, если он есть (как случилось с той же Марианной Рыжкиной). Другой пример – Светлана Романова, с которой я определенное количество лет работала в «Кремлевском балете». Она, в общем, была крепкая балерина, мне удалось немного подправить ее манеру танца, но добиться от нее артистической выразительности я никак не могла. Постоянно ей говорила: «Света, ты должна прочувствовать душевное состояние своей героини, ты должна передать ее волнение…» Романова очень исполнительная балерина, она может двести раз повторить вариацию, но тут она на меня смотрела и совершенно ничего не понимала. Свету другое заботило: «А ручку я правильно вытянула?» – «Правильно, правильно! Но дыхание, но чувство…» В глазах – искреннее недоумение: «О чем это вы?» С ручками-ножками ведь все получается… Года три или четыре мы так проработали, и я все время с ней билась: «Ты должна передать настроение…» Андрей Петров начал ставить своего «Щелкунчика», и я опять: «Света, ты должна почувствовать – вот он, твой принц, твоя мечта, появился перед тобой…» И вдруг – ясно помню тот момент, когда она ко мне прибежала: «Екатерина Сергеевна! Я почувствовала!» Сначала я даже не поняла, что случилось, – столько лет я от нее этого добивалась, и наконец… Ведь взрослый же человек, не ребенок прибегает – «Я почувствовала!» Нет, Романова не перестала отрабатывать технику, но с того самого момента она поняла, что техника – не главное.
Да, наверное, самое увлекательное и самое радостное в работе балетмейстера-репетитора – увидеть, как расцветает новая артистическая индивидуальность, как пробуждается душа. Это занимает все время, требует большого внимания, кропотливой работы, сдержанности и терпения. Я ощущаю, как изменилась сейчас. Иногда сижу на репетиции и думаю: «Да что такое, в самом деле? Да стала бы я раньше терпеть?!» Но терпеть нужно, особенно бережной надо быть с теми, у кого что-то не ладится, – как в семье, когда больше любят и лелеют самых больных. А вот когда человеку многое дано, иногда не выдержишь и сорвешься: «У тебя же все есть, а ты не хочешь немного усилий приложить!»
Только теперь я понимаю, насколько больше принадлежала себе, когда была занята только своими спектаклями. А я-то еще мечтала, что вот уйду на пенсию – и столько всего интересного переделаю!.. Оказалось, что как раз сейчас-то ни свободного времени нет, ни выходных, ничего. Я постоянно думаю о своих ученицах, постоянно ощущаю ответственность за них… И, честно говоря, не чувствую разницы в возрасте с ними, забываю, что они из другого поколения. Но мне кажется, я их понимаю, они приходят ко мне со своими горестями и радостями – слава Богу, что это так. Ведь в репетиционном зале все видно: одна влюбилась, просто летает, глаза блестят, у другой плечи опущены, ничего ей не надо… Они все такие разные, все – любимые, и со всеми трудно, но чем только могу – стараюсь им помогать.
Я прихожу на спектакли, стою за кулисами, смотрю, как танцуют мои ученицы, и думаю: «Хочу, чтобы они танцевали лучше меня…»
Мы не прощаемся
Еще один день, кажется, подходит к концу… Перебираю в памяти – все успела, все сделала? Мама напоминает: «Катя, ты помнишь – тебя давно просила о встрече журналистка N?» – «Но я же сказала, что не могу, у меня абсолютно нет времени!» Володя спрашивает: «Катя, не забыла? Мы завтра с утра должны быть на телевидении!» Господи, нет! Какое еще телевидение?! Завтрашний день уже «забит» полностью! Утром – репетиция в Кремлевском театре, днем – в Большом, вечером – спектакль у Наташи Балахничевой, – значит, опять возвращаться в Кремль. А надо еще посмотреть, как у Марьяши с костюмами, и Витя Барыкин просил заглянуть к ним в зал… Да, завтра же еще приезжают итальянцы!.. Поздний звонок: «Катя, это тебя!» – «Екатерина Сергеевна, вы не могли бы выступить в нашей программе?» – «Нет! Нет, я не могу!»… Опять звонок! Нет, не подойду!
– Катя! Ты что не берешь трубку?!
– Володя, ты же знаешь, что я не подхожу к телефону!
– Возьми трубку, это тебя!
– Слушаю… Что? В котором часу? Нет, я же вам уже говорила – нет! Никак не получится!.. Ну не знаю… перезвоните дня через три.
Совсем за полночь опять телефонные трели: «Катя! Есть потрясающая роль для тебя в драматическом спектакле!» – «Нет, это совершенно нереально!.. Мне трудно вам объяснить… Конечно, подумаю, но у меня очень большие сомнения…»
Наконец бесконечные звонки смолкают. Наконец голова касается подушки, кажется, на сегодня все… Но мысли тревожат, не отпускают в сон: «Все-таки придется как-то найти время для этого интервью… Попробовать встретиться с журналисткой между репетициями Светы и Ани? Да, пожалуй, там можно выкроить несколько минут… На телевидение тоже придется идти, уже обещали… И книга, моя книга – ведь что-то еще я хотела добавить…» Да, заснуть, похоже, не удастся. «Володя, извини, я зажгу ненадолго свет».
Господи, как много осталось вне этих страниц! Дорогие мои друзья, названные и не названные здесь, – я помню вас всех, вы главное богатство моей жизни! Мои драгоценные педагоги, взрастившие меня как балерину, артистку, столько сделавшие для воспитания моей личности. Люди, множество людей, помогавшие мне, вдохновлявшие меня, вселявшие уверенность, заставлявшие меня рисковать, экспериментировать, – без вас не состоялись бы многие мои работы, мои фильмы, спектакли – я сама, наверное, была бы другой. Вы все в моей душе, но как охватить целую жизнь на страницах одной книги?! Вспомнить все, всех назвать и каждого поблагодарить – это слишком похоже на прощание. Но ведь жизнь – продолжается!..
Я складываю листочки обратно в папку. Похоже, впору начинать новую книгу – столько всего хочется дополнить, и столько новых событий уже произошло… Кстати, последняя идея с драматической ролью… Разумеется, я не буду этого делать!.. Но ведь как интересно, необычно!.. Так что же – «Да»?
Приложения
Даты, партии, роли
Максимова Екатерина Сергеевна – народная артистка СССР, народная артистка РФ.
Родилась 1 февраля 1939 в Москве.
В 1949 поступила в Московское хореографическое училище. Еще ученицей участвовала в спектаклях Большого театра: танцевала Птичку в свите Феи Весны в балете С.С. Прокофьева «Золушка» (постановка Р.В. Захарова), стала первой исполнительницей роли Белочки в опере-сказке М.И. Красева «Морозко» (хореография А.И. Радунского), исполняла партию Амура в балете Л.Ф. Минкуса «Дон Кихот» (постановка А.А. Горского) и партию Аистенка в одноименном балете Д.Л. Клебанова (постановка Радунского, Н.М. Попко и Л.А. Поспехина). В спектаклях МХУ исполняла вариацию из Гран па балета Минкуса «Пахита» (хореография М.И. Петипа), партии Маши, Пастушки, Куколки, Снежинки и Маши-принцессы в балете П.И. Ч