– Что вы хотите? – спросила я.
– Хм… Зависит от того, – сухо ответил он, – что вы имеете предложить. В обмен, как говорится.
– Дайте мне одеться, – попросила я, – и мы все обсудим.
– А мне так даже больше нравится, – ухмыльнулся Фрезер Бьюкенен.
Я разозлилась и очень испугалась. Он докопался, по меньшей мере, до двух моих тайн, и от растерянности я никак не могла вспомнить, если ли у меня еще. Не будь я культовой героиней, это не имело бы такого большого значения, хотя мысль о том, что Артур узнает о моем прошлом Надувной Женщины, все равно казалась невыносимой. А уж если Фрезер Бьюкенен раскроет журналистам загадку личности Луизы К. Делакор, то о серьезном отношении ко мне как к писателю можно забыть. Пусть в этом тоже нет ничего приятного, но, как я успела понять, серьезное отношение намного лучше несерьезного. Лучше быть балериной, пусть даже неумелой, чем безупречным клоуном.
Я надела абрикосовое бархатное платье, заколола волосы, оставив на шее несколько соблазнительных прядок, вдела в уши длинные золотые серьги, накрасилась и даже надушилась. Надо что-то делать с этим Бьюкененом, только пока непонятно что. Я решила им восторгаться и, войдя в гостиную, улыбнулась ему. Он сидел на диване, сложив руки на коленях, точно в приемной у дантиста.
Я предложила пойти куда-нибудь выпить, а то у меня дома ничего нет (ложь). Как и ожидалось, Фрезер Бьюкенен с готовностью согласился. Он чувствовал, что победил, и теперь дело за малым – обсудить условия.
Он выбрал бар под названием «Четвертая власть» – видимо, в надежде, что там будет много журналистов, которые увидят нас вместе. Я заказала «Дюбоннэ» со льдом и кусочком лимона, он – двойной скотч. Я предложила заплатить, но он не согласился.
– Мне известно и о вашей интрижке с тем жуликоватым художником, или поэтом, или как он там себя называет, – доверительно сообщил Фрезер Бьюкенен, перегнувшись ко мне через шикарный круглый стол с зеркальным покрытием. – Я следил за вами.
У меня внутри все похолодело. Случилось самое страшное! А ведь я была так осторожна; неужели сам Чак ему рассказал? Да, желая мне навредить, он бы поступил именно так.
– Об этом все знают. Об этом известно даже моему мужу, – сказала я презрительно, давая понять, что интрижка не может являться предметом торга. – Тот человек буквально издает пресс-релизы. Он продал университету два моих списка покупок в запечатанном конверте, поклявшись, что это любовные письма. Он украл их из моей сумочки. Вы разве не знали?
Чак нередко угрожал продать образцы моего почерка под предлогом того, что ему тоже нужно зарабатывать на хлеб, но, по моим сведениям, все-таки до этого не дошел.
В лице Фрезера Бьюкенена что-то обвалилось, будто край неграмотно сработанной мусорной ямы: если Артур все знает, какой тут шантаж.
– Как вам удалось проникнуть в квартиру? – спросила я как бы невзначай: пусть справится со смущением. Мне было действительно интересно; я встречала немало мошенников-любителей, но ни одного профессионала. – Ведь не через окно у пожарной лестницы?
– Нет, – ответил он, – я влез через другое, соседнее.
– Да что вы? – сказала я. – Немалое расстояние. Кстати, надо полагать, это вы звонили и молчали в трубку?
– Надо же было удостовериться, что вас нет дома.
– Однако в результате это вышло вам боком, – заметила я.
– Да, но вы бы все равно рано или поздно догадались.
Он рассказал, как узнал мою девичью фамилию, которая никогда не звучала в интервью: тщательно изучил записи в брачных книгах.
– Вас действительно поженила некая Юнис П. Ревеле? – с любопытством спросил он. Потом, методично просматривая школьные выпускные альбомы, он сумел найти мои фотографии. Параллель между мной и Луизой К. Делакор провел случайно, по наитию; чтобы подтвердить эту догадку, требовались веские доказательства. С Королевским Дикобразом было проще всего; Фрезер Бьюкенен долго прятал его в рукаве, считая своим главным козырем, но сейчас, к моему облегчению, от него отказался. – Институт брака совсем не тот, что прежде, – возмутился он. – Несколько лет назад подобная тайна дорогого бы стоила, а теперь все словно соревнуются друг с другом в откровенности.
Я спросила про дохлых зверей и записки.
– Зачем мне заниматься такой ерундой? – искренне удивился Фрезер Бьюкенен. – Какой с этого доход? Я ведь бизнесмен.
– Хорошо, но если вы за мной следили, то могли видеть, кто их подбрасывает. Всяких там сурков и прочее.
– Лапуля, я по утрам не работаю, – сказал он. – Только по вечерам. Я – ночной человек.
Мы выпили еще и перешли к сути.
– Чего вы в конечном итоге добиваетесь? – полюбопытствовала я.
– Ответ прост, – изрек он. – Денег и власти.
– Ну, денег у меня немного, – сказала я, – а власти и вовсе никакой.
Но Фрезер Бьюкенен не мог в это поверить. Он ненавидел знаменитостей, считал, что они его принижают. У них у всех, заявил он, даже у кумиров-однодневок, полно и денег и власти. Зато таланта никакого – во всяком случае, не больше, чем у других. А следовательно, их благосостояние добыто обманным путем, и они просто обязаны поделиться наворованным. Особенно сильно его возмущали «Мадам Оракул» и мой издатель – Фрезер не сомневался, что публикации я добилась исключительно благодаря гнусным женским уловкам.
– Он вечно где-то откапывает неизвестных молодых писательниц, – сказал Фрезер за четвертым бокалом. – И обязательно помещает на обложку огромную фотографию; лицо, шея и ниже, до самого бюста. А они, по сути, никто, пшик на ровном месте. Куклы бесталанные.
– Вам бы следовало заняться литературной критикой, – сказала я.
– Что? – вскричал он. – И бросить практику? Доходы не те. – Он не употреблял слово «шантаж», и о людях, на которых у него был «материал», отзывался как о «клиентах».
– А кто у вас еще? – спросила я, широко распахивая глаза. Пусть понежится в лучах славы.
Тут он и допустил ошибку: вытащил свою черную записную книжку. Так я узнала о ее существовании.
– Разумеется, я не могу выдать вам их секреты, – сказал он, – так же как ни за что не выдал бы ваши. Но чтобы вы имели представление… – Он зачитал семь или восемь имен. Я изобразила должное потрясение. – Ну вот, например, господин, – продолжал Фрезер, – на первый взгляд, чист как стеклышко. Я потратил на него полгода, но оно того стоило. Что оказалось? Попки маленьких мальчиков, вот что. Ничего особенного, так я полагаю, если спокойно относиться к вещам подобного сорта. Если долго копать, обязательно что-нибудь да выкопаешь. Однако вернемся к делу.
Мне просто необходима эта записная книжка. И мой единственный шанс – подольше продержать Фрезера в баре, чтобы он как следует напился, а после вытащить книжку из кармана его пиджака. Я заметила, куда он ее положил. Одно плохо: я и сама немного пьяна.
После долгой оживленной беседы, которая с каждым новым бокалом становилась все более неторопливой и кружной, мы сошлись на двадцати процентах от моего дохода. Я обязалась посылать ему копии документов о своих гонорарах; чтоб без обмана, сказал он. И добавил:
– Считайте меня своим агентом. – Аналогичная договоренность была у него и с несколькими другими писателями.
Когда мы встали из-за стола, он учтиво положил руку на мою задницу.
– У вас или у меня? – спросил он, пошатываясь. – У вас, разумеется, – ответила я. – Я замужем, забыли?
Все оказалось куда проще, чем мне представлялось. Я подставила ему ножку на крыльце его фешенебельного многоквартирного дома и, помогая подняться, вытащила записную книжку из кармана. Потом вошла вместе с ним в лифт, подождала, пока дверь начнет закрываться, а в самый последний момент выскочила и выбежала на улицу. Я тоже упала и порвала подол, но в остальном все обошлось. Я прыгнула в такси. Дело сделано. Ловко, как в кино. Почти.
Когда я вернулась, Артур был дома. Из кабинета доносилось «тра-та-та-та» его пишущей машинки. Я заперлась в ванной, сняла платье и стала листать записную книжку. Черная кожаная обложка, никаких надписей, золотой обрез. Мельчайший, как тараканьи следы, почерк. Почти не интересуясь поразительными открытиями Фрезера Бьюкенена, касавшимися других, я лихорадочно искала информацию о себе.
Записи велись, как дневник, по датам. Ценные сведения были помечены звездочками; все прочее представляло собой несколько бессвязные соображения самого Бьюкенена. В большинстве случаев он пользовался одними инициалами:
Дж. Ф. – «знаменитая» авторша пресловутой «Мадам Оракул». Встретились на вечеринке, претенциозное сборище художников. Фигура – кирпичный дурдом. Рыжие волосы, крашеные, конечно, большие сиськи; без конца в меня ими тыкала. Изображает дурочку, глупый смех, все время оглядывается через плечо. По сути – пожирательница мужчин, сразу ясно. Про свое «произведение» говорит уклончиво, надо будет почитать. Муж – Артур Фостер, пишет для «Возрождения», чванливый болван.
Ниже:
Примерный доход:?? Не особо много, но она может выбить что-то из Фостера. *Узнать девичью фамилию.
Еще ниже:
Шашни с Ч. Б. Ничего, это будет самый дорогой секс в ее жизни. Расплата за грех – ежемесячный взнос в копилку вашего покорного. *Гостиничные записи. Если получится – фотографии.
И еще ниже:
*Луиза К. Делакор.
Да уж, в систематичности ему не откажешь. Чем я его обидела, недоумевала я. Что это – ненависть или холодный, циничный расчет? Тыкала я в него тогда сиськами или нет? Думаю, низкорослому мужчине могло так показаться. Но неужто у меня действительно глупый смех? Нет, он правда меня ненавидит. Обидно, ведь мы довольно мило провели вечер.
Но все это не имеет значения: записная книжка у меня, и отдавать ее я не намерена. Он, без сомнения, приложит все усилия, чтобы ее вернуть, ибо это его заработок. А еще – улика: почерк, фамилия, адрес внутри на обложке; не отвертишься. Удивительно, что никто не выкрал кн