— Так, просто интересно, — стал напускать туману Добродеев, — все задавали вопросы, особенно та, в шляпе с красными цветами, отбоя не было, а эта молчала. А я пишу статейку про местных литераторов, упомяну о встрече с Сунгуром, ну, там вопросы, обстановка, кто что сказал. Просматривал записи и наткнулся на нее, кто такая, думаю, не заметил, может, ребята заметили, надо спросить.
Монах поморщился: Добродеев переигрывал.
— Может, случайный персонаж, выбирала пособие по вязанию, а тут мероприятие, — сказал Коля. — Она и осталась от нечего делать.
— Может. Все может быть, Коля. Женщины — они такие непредсказуемые, сам знаешь.
— Кстати, что там по убийству в «Братиславе»? Читали твой материал, Леша — отличный материал. А что сейчас? Не в курсе? Его поймали?
— Не все расскажешь, Коля, — загадочно сказал Добродеев, тем самым намекая, что ему известно нечто, но, сами понимаете: тайна следствия, все такое…
— Это только в детективном романе ловят убийцу, — иронически скривился Абрамов. — Хотите пари, что он отделается легким испугом? Да и то не факт. Леша, разбей! — Он схватил руку Рыбченко, и Добродеев шлепнул по их рукам ладонью. — А на что? — спросил он запоздало.
— На хороший коньячок, — сказал Рыбченко. — Поймают! Там такие монстры! У меня брат работает в райотделе, иногда делится.
— Им только бомжей по свалкам ловить, — сказал Абрамов. — Не поймают. Он умнее их всех, вместе взятых. Ловить надо по свежим следам, с каждым днем вероятность поимки падает вдвое. Вот так-то, господа хорошие. Им бы Сунгура привлечь, он сразу ее вычислит, — добавил ядовито.
— Ее? — переспросил Рыбченко. — Ты хочешь сказать, что убийца женщина? Откуда ты знаешь?
— Весь город в курсе, полно слухов, а ты, Коля, как спящая красавица в своем «Червяке». У того мужика в номере была женщина, привел с улицы, а через два дня открыли, а постоялец уже остыл. Они забрали все видеозаписи, опечатали номер, допросили обслугу, а только где ж теперь ее искать? Не найдут. Он не дурак, в смысле, убийца… она. Возможно, она. И мотив неясен. Нет мотива — нет убийцы. Немотивированные, значит, нераскрываемые.
— Необычное орудие убийства, — заметил Монах.
— В смысле? — спросил Рыбченко. — Как она его? Яд?
— Ножницами!
— Как?! — поразился директор магазина. — Ножницами? Невероятно! Куда мы идем!
— На встрече с писателем был представлен роман «Колокольный звон», — сказал Монах. — Читали?
— Нет, разумеется, — сказал Абрамов.
— «Колокольный звон»… О господи! — ахнул Рыбченко. — Там же девушка убила любовника ножницами! Что же это получается… убийца — читатель Сунгура?
— Почему тебя это так удивляет? — сказал Добродеев. — Убийца же не в вакууме варится, читает книги и газеты, тэвэ смотрит. Каждый из нас — чей-нибудь читатель. Прочитал и убил.
— Прочитал и убил? Леша, ты так говоришь об этом… А если бы все читали, а потом убивали?
Абрамов ухмыльнулся.
— Почему все, — сказал Добродеев. — Не все.
Подъем таял, оптимизм Коли Рыбченко испарялся на глазах, Абрамов стал еще угрюмее. Монах пихнул Добродеева локтем, и тот послушно поднялся. После долгого прощания, пожимания рук и благодарственных слов члены клуба откланялись.
— Пустой номер, — сказал Добродеев.
— Результат с отрицательным знаком тоже результат, — назидательно сказал Монах. — Вычеркиваем и идем по списку дальше.
— Куда?
— Сейчас обсудим, Леша. У меня между делом проклюнулась еще одна нехилая мыслишка. Кстати, Коля Рыбченко мне понравился.
— У него пятеро детей, представляешь? И что самое удивительное, всегда в балансе, всегда улыбается… такой человек. Его все любят. Вот ты, например, сильно улыбался бы, если бы у тебя было пятеро по лавкам? То-то, — сказал, не дождавшись ответа. — А Валера Абрамов, наоборот, злой, у них с боссом непонятки, мне говорили, тот не хочет печатать его романы, вот его и корежит. Кроме того, жена ушла… давно уже. Он пытался знакомиться с женщинами, а они шарахаются, слишком умный и желчи много. Я уверен, у него и книги такие же злые, потому и на Сунгура катит. Ревнует и завидует. Его только Коля Рыбченко и выдерживает.
— Злой мужик, согласен. Вот за что я люблю небольшие городки, так это за то, что все про всех все знают, и убийцу поймают по той же причине, и Мадам Осень вычислим исходя из того же, — сказал Монах. — Кстати, сбрось мне ее фотку на всякий случай. А вот по-человечески интересно, что говорят о нас, Леша. Хотя, что говорят о тебе, я могу себе представить. Золотое перо, любимец публики, всемирно известный уфолог… А обо мне не говорят ничего, меня забыли. Студенты выросли и разъехались, друзья разбежались, женщины… — Монах вздохнул. — Иногда лучше не знать, что говорят о тебе женщины.
— Зато ты был женат три раза, — заметил Добродеев.
— Вот именно! И вообще, люди чаще недовольны друг другом, чем довольны, что говорит о завышенных ожиданиях и фрустрации в итоге… как-то так. Ладно, Леша, еще не вечер, мы еще заработаем на хорошую эпитафию.
Добродеев фыркнул:
— Да ты оптимист, Христофорыч! Что там с твоей мыслишкой?
— Есть вещи, которые даже безголовым приходят в голову, Леша. Надо только выключить мобильник, сесть и подумать. Ножницы — это ориентир. Нужно составить список убийств, имевших место в городе за последние два-три года. Это твоя часть задания, а потом вступлю я. Тебе и карты в руки, Леша, ты ведешь криминальные хроники. Никакой бытовухи, никаких пьяных драк, только «глухари» и «висяки»… немотивированные, как сказал Абрамов. Те, что зависли и пошли в архив. Кстати, Рыбченко сказал интересную фразу… — Монах запнулся.
— Какую?
— Черт его знает! Пытаюсь вспомнить… что-то дельное, и не могу. Голова никудышная стала, надо бы попить травки.
— По теме?
— Что-то о криминальных романах.
— Да мы все говорили фразы о криминальных романах!
— Именно! Когда говорит толпа, молчит резон.
— Сам придумал?
— Ну. Давай сядем, и ты быстренько набросаешь.
— Сейчас?
— Сию минуту, Леша, время не ждет. Тут в парке есть славное летнее кафе, там и осядем. Я не настаиваю на полноте информации, давай по памяти, навскидку. Мне нужна всего-навсего тенденция. Сделаешь?
Добродеев кивнул, и они пошли в парк.
…Монах рассматривал золотые купола соборов, пил пиво и наслаждался прекрасным летним днем. Добродеев сосредоточенно черкал в блокноте, время от времени отхлебывал из бокала; прекрасного летнего дня он не замечал вовсе.
— Все! — сказал он через полчаса примерно и протянул Монаху вырванный из блокнота листок. Там значилось восемь убийств.
Монах пробормотал: «Интересно, интересно… прямо ужас как!» — и углубился в чтение…
Глава 12. Девушка из библиотеки
Городская библиотека, где работала Лара Сунгур, располагалась на тихой и зеленой тупиковой улочке, недалеко от площади. Они вошли в пустой прохладный вестибюль, где пахло старыми газетами, и доложили дежурному, что пришли к Ларисе Кирилловне Сунгур по личному делу.
— Из газеты, — добавил Добродеев, доставая журналистское удостоверение.
Дежурный, старичок-стручок, окинул их подозрительным взглядом и сказал:
— На выдаче! Прямо по коридору, потом направо.
— Я знаю, — сказал Добродеев. — Приходилось бывать.
Зал абонемента был пуст; около стенда, спиной к ним, возилась тонкая невысокая женщина. Она обернулась, когда они вошли. Это была Лара.
— Добрый день, Ларочка, — поздоровался Добродеев. — Принимай гостей!
Лара вспыхнула:
— Леша! Добрый день!
— А это мой друг-экстрасенс Олег Монахов.
— Я помню, вы были на встрече. Я не знала, что вы экстрасенс… Настоящий?
— Леша шутит, — вмешался Монах, втягивая живот. — Какой там экстрасенс! Скромный маг и волшебник к вашим услугам, Лара. Рад служить.
Он рассматривал Лару, отмечая бледность ее ненакрашенного лица, бесцветные волосы, скромную блузку с наглухо застегнутым воротом, и мысленно сравнивал ее с ослепительной Аленой Сунгур. А еще говорят, что яблоко от яблони…
— Ларочка, нам нужна консультация, — сказал Добродеев. — Можно умыкнуть вас у читателей на полчасика? Нашей жизни ничего не угрожает?
Девушка попыталась улыбнуться, улыбка ее напоминала мучительную гримасу.
— Ничего, читатели у нас смирные. Да и нет сейчас никого. Пойдемте.
Она позвала какую-то Машу, на зов выскочила девчушка лет семнадцати; Лара кивнула: побудь, мол, за старшего, я на минуту. Повернулась к ним, сказала: «Прошу вас!» — и пошла из зала. Гости переглянулись и двинули следом. Она привела их в свой кабинет, уселась за письменный стол и сказала:
— Я вас слушаю, господа.
Было видно, что мысли ее витают где-то далеко. Руки Лары были неспокойны, перебирали какие-то бумажки на столе; а еще она поминутно проверяла пуговку на блузке и облизывала сухие губы.
— Хотите кофе? — Она подняла на них глаза.
Они только что пили кофе в парковом кафе — и пиво, и кофе; Добродеев, приятно улыбаясь, уже собирался отказаться, но Монах опередил его и сказал:
— С удовольствием, Ларочка!
Они наблюдали, как девушка возится с чашками и электрическим чайником, достает из тумбы письменного стола банку растворимого кофе. Добродеев поморщился, он слыл гурманом и растворимый кофе не потреблял, равно как и кофе из автоматов. Монах был демократичен в своих гастрономических пристрастиях, не делал из еды культа и кушал все подряд. Он отметил, что Лара просыпала кофе…
— Сахар? — спросила девушка.
— Мне три ложки, — сказал Монах.
— Я без, — сказал Добродеев.
Они пили кофе: Лара едва пригубила и отставила чашку; Добродеев не пил, просто держал в руках, соблюдая приличия; один Монах пил с удовольствием, он вообще старался от всего в жизни получать удовольствие — с удовольствием кушал, что дают, пил, что случалось, с удовольствием гулял в ведро и в дождь и лежал, раздумывая о смысле жизни, в палатке под развесистым кедром или на бугристом диване в доме Шумейко, рассматривая трещины на потолке. Жизнь слишком коротка для недовольства, считал он.