— Пошли, Лара! — Игорек схватил девушку за руку, и она безропотно пошла за ним.
— Суета сует, — сказал себе Монах и долил ликеру в кофе. — Кажется, мы выпустили джинна из бутылки. Добродеев обзавидуется — пропустить такой потрясный спектакль!
Лара вернулась в светло-синем платье с широкими плечами и узкой юбкой с разрезом. Монах вытаращил глаза — перед ним стояла красивая молодая женщина с яркими глазами. «Прическу бы…» — подумал он.
— «Синее ретро»! — объявил Игорек. — Моя любимая модель. От себя отрываю.
— Берем!
— А сколько оно стоит? — пролепетала Лара.
— Дам скидку, — пообещал Игорек.
…Это был мини-показ с одной моделькой и одним зрителем. Лара выходила то в длинной черной юбке и кремовой шелковой блузке с перламутровыми пуговичками, с широкими рукавами, присобранными на узких запястьях; то в брюках цвета хаки и толстой вязки свитере цвета тыквы; то в сером офисном костюме: жакет, белая строгая блузка, юбка миди, нитка жемчуга; то в джинсах и легком черном свитерке с желтым шарфом в несколько рядов вокруг шеи…
Игорек был распираем от гордости; Монах доливал ликер в чашку и от души наслаждался. Лара вошла в роль: движения стали танцующими, глаза лучились, губы улыбались; она вертелась перед Монахом, ходила туда-сюда, красиво поворачивалась и поводила плечами, явно подражая виденным на экране моделям; в ней даже проклюнулось несвойственное ей кокетство. Монах не выдержал и подмигнул; Лара вспыхнула.
— В этом мы остаемся! — сказал Монах при виде Лары в голубом платье без рукавов с сердечком из сверкающих стразов на груди. — Класс! Слушай, а тебе не приходило в голову сочинять стихи вместо рекламы?
— Стихи? — удивился дизайнер. — У нас в рекламе описание модели, вся информация… зачем стихи?
— Я тебя умоляю! Реклама! Заезженные штампы. «Наша модель удачно подчеркивает линию ушей и бедер, для успешных женщин, не пропустите купить, остался всего один экземпляр». А стихи — это штучная работа, это восхищение, мужской взгляд на одну-единственную в отличие от безликой рекламы… как это называется? Унисекс? Во-во, реклама-унисекс. К твоему сведению, Игорек, все в мире вертится вокруг художественного слова. Это индивидуальность и эмоции. Странно, что никто до сих пор не додумался. Правда, на конфетных фантиках мне попадались, но не стихи, а всякие цитаты про любовь. Так что будешь первым, дарю!
— А кто будет сочинять? — озадачился Игорек.
— Да хоть мы с Добродеевым. Прямо сейчас, пока я смотрел на «Синее ретро», у меня родились следующие волнительные строки:
Я смотрю на тебя
И не верю глазам!
Я сегодня тебя не узнал…
Кто ты, синяя незнакомка? —
прочитал он, завывая.
Лара фыркнула.
Игорек сказал с сомнением:
— Даже не знаю… Лара, как вам?
— По-моему, очень образно. А к сарафану «Зелень лета»?
— Извольте! — Монах почесал под бородой.
У тебя в этом платье голубые глаза!
А вокруг зеленеют луга.
Я возьму тебя за руку, ты улыбнешься…
Вспыхнет ярким закатом звезда!
Лара закрыла лицо руками.
— А к блузке? — спросил Игорек после паузы.
— Как она называется?
— Модель «Палевый жемчуг», моя любимая. Сможешь?
— А то! Слушайте и внимайте, мои юные друзья.
Дьявольски скромна,
не поднимая чистых глаз,
скользишь по жизни в палево-жемчужном шарме…
— Браво! — Лара захлопала в ладоши.
— Ты же именно это хотел сказать своей блузкой? — спросил Монах.
Игорек кивнул озадаченно.
— А офисный костюм! — Монах, похоже, вошел во вкус. — Как называется?
— «Деловая женщина».
— Скучно, Игорек, и очень технично, нет романтики. Давай назовем его «Тридцать первый отдел».
— Странное название для костюма.
— Клиентку надо заинтриговать. Есть такой детектив, называется «Гибель тридцать первого отдела», под него подложили бомбу. Слово «гибель» мы, разумеется, уберем.
— А при чем…
— Твой костюмчик тоже бомба, Игорек. Представляешь название: «Бомба и тридцать первый отдел». Чувствуется интрига. Ни одна женщина не устоит, поверь мне, как старому опытному многоженцу. Плюс стихи. Так и просится на язык… э-э-э… сейчас! — Он закрыл глаза, подумал немного и продекламировал:
Умна, талантлива и деловита…
Скользит, отбросив на ходу смущенье,
ловя свое в зеркальных стеклах отраженье!
Лара рассмеялась:
— Замечательно! А с сердечком?
— Ой, сердечные дела, уморили вы меня! — заполошно прокричал Монах и пояснил: — Типа частушки.
— Даже не знаю… — с сомнением произнес дизайнер.
— Подумай, мой юный друг, по-моему, стоит попробовать.
…Игорек, как натура творческая и впечатлительная, смахнул слезу, вручая им шикарные черные с золотом торбы с витыми шнурами, с золотой вязью «Икеара-Регия» и прошипев в ухо Монаху: «Голова!» Тот кивнул…
— Я сошла с ума! — сказала Лара на улице, прижимая ладошки к щекам. — Я не привыкла к такой одежде! Я не умею ее носить!
Монах промолчал, понимая, что это запоздалое, ничего не стоящее раскаяние… не столько раскаяние, сколько попытка оправдаться перед собой за растраченные деньги, соблюсти приличия, извиниться за безрассудство и легкомыслие. Другими словами: «Ах, какая же я глупая! Что я наделала!», а глазки сияют. Он понимал, что предложи он сейчас вернуть все эти прекрасные одежки, она ни за что на свете не согласится. Он думал, что на его глазах свершилось чудо: гадкий утенок превратился в лебедя! Вот только «голова», как сказал Игорек, подводит…
— Лара, здесь работает моя бывшая, — сказал он дипломатично, кивая на вывеску салона «Ева», мимо которого они проходили. — Приходилось бывать?
— Ваша жена?
«Одна из», — хотел сказать Монах, но вместо этого сказал:
— Да, Лара, здесь работает моя бывшая жена, прекрасная женщина. Предлагаю зайти и поздороваться.
Лара кивнула, с любопытством стрельнув глазами в Монаха.
…Через час примерно Монах и Лара оставили пределы салона «Ева». Лара все время проводила рукой по коротко остриженному затылку, лицо у нее было озадаченное.
— Лара, кто это? — Монах подтолкнул девушку к витрине бутичка. — Узнаете?
Они оба отразились в зеркальном стекле: громадный бородатый Монах в синей рубахе навыпуск, прикрывающей изрядный живот, и легкая изящная фигурка с круглой воробьиной головой, в голубом платье с блестящим сердечком на груди.
— Это не я, — прошептала Лара. — Я… я себя не узнаю!
— Зато это я! — сказал Монах, ткнув пальцем в стекло. — И я себя узнаю. Как сказал один известный поэт: «Отбросив на ходу смущенье, ловлю свое в зеркальных стеклах отраженье!»
Они рассмеялись.
— Что такое «книжный суд»? — вдруг спросила Лара. — Вы обещали рассказать.
— Раз обещал, то слушайте. В Средние века, Лара, когда люди очень полагались на Бога и судьбу, был обычай брать произвольный отрывок из Библии, толковать и вершить суд, так называемый «сортес библикае», что в переводе с латыни значит «библейский суд». Иногда брались другие книги — «Илиада» и «Одиссея» Гомера или что-нибудь из Вергилия. Можно любую книгу… тогда суд не библейский, а просто «книжный».
— Вы хотите сказать, что это работает? — Она всматривалась в его лицо, пытаясь понять, не шутит ли.
Монах ухмыльнулся.
— Попробуйте. Книга — страшная мистическая сила, Лара, вам ли не знать. Самое сильное изобретение человека. Берите любую, и вперед. Главное, верить.
— Обязательно попробую. Нужно обязательно классику?
— Подойдет любая хорошая книга. Лично мне нравится серьезная литература. Сказки Андерсена, например.
Лара рассмеялась и сказала:
— Кстати, я не подозревала, что вы пишете стихи.
— Я тоже не подозревал, — ответил Монах…
…Около самой крутой городской гостиницы Монах заметил человека, похожего на бомжа, сидящего на скамейке с бумажным стаканчиком в руке.
— Лара, как вы относитесь к бродячим животным? — спросил он, замедляя шаг.
— К каким бродячим животным? — не поняла девушка.
— К собакам.
— Жалею. А что?
— Наш человек! — обрадовался Монах. — Сейчас познакомлю вас с активистом по собачьим правам. Друг нашего Леши Добродеева, между прочим.
Они подошли к бомжу. Ларссон, а это был он, поставил стаканчик с кофе на скамейку и поднялся.
— Привет, Ларссон! — сказал Монах. — Это мой добрый друг Лара. Лара, это мой добрый друг Ларссон.
— Очень приятно! — сказал Ларссон, пожимая руку Ларе. — Как ваши дела?
— Мои дела хорошо. Это вы занимаетесь бродячими собаками? — спросила Лара.
— Да, это я занимаюсь собачками. А вы кто?
— Я работаю в библиотеке. Я могла бы собирать подписи… у нас много читателей. И спросить про волонтеров.
— Это очень замечательно! — обрадовался Ларссон. — Нам нужны люди. Мы собрали деньги на приют и добились приема у мэра, хотите с нами?
— Хочу!
— Вы, ребята, пообщайтесь пока, а я сбегаю за кофе, — сказал Монах и степенно зашагал в гостиницу, где стоял кофейный автомат.
…Он наблюдал через стеклянные двери за Ларссоном, одетым как бомж, и Ларой, одетой как девушка с обложки глянцевого журнала. Эти двое, кажется, нашли общий язык. Ларссон что-то увлеченно рассказывал, Лара сосредоточенно слушала и кивала. Монах ухмыльнулся и направился в бар, справедливо рассудив, что за спасательные работы заслужил пару бокалов хорошего пивка, а обещанный кофе… да они давно о нем забыли!
— Хотя, если подумать хорошенько, — сказал он себе, с содроганием вспомнив, как рассматривали его посетительницы салона «Ева», — то можно и три бокальчика! Или даже четыре…
Глава 32. Мадам Осень
Мир прозрачен, прекрасен и пуст,
Мир хрустален в своих сочетаньях –
В ярких вспышках изменчивых чувств,
В переливах, в круженьях, в мечтаньях…
Роман Минаев. Мир прозрачен
Женщина из бара «Братислава» сидела на скамейке в парке и смотрела на реку. День был неопределенный — мягкий тихий день ранней осени с разлитым в воздухе янтарным светом и первыми желтыми листьями. Она смотрела на синюю реку, на бескрайние до самого леса луга на той стороне — еще зеленые, но не яркие и свежие, а утомленные, пожухлые слегка, уже скорее оливковые, чем зеленые; над ними висела легкая невесомая пелена тумана. Издалека тянуло дымком — уборка н