– О, месье, так вот в чем суть нового акцизного налога? Ради военного корабля? – Смущенная чмоканьем, которое издает Луиза, я вынимаю у нее изо рта липкие пальчики и держу дочку за руку.
Грено не обращает на нас никакого внимания и тычет тонкой палочкой в трубку, а потом снова вставляет ее в ухо.
– Вольф представил налоговый счет на десять тысяч франков. – Я пытаюсь завязать разговор. – Можно как-то избежать платежа?
– Я боюсь, что это лишь начало новых налогов, – говорит старик. – Теперь, когда у Наполеона появился новый военный корабль, недалеко и до войны. – Он жестом показывает на запотевшее ведерко со льдом. – Не желаете ли шампанского?
– Ах, Нарцисс, как мило с вашей стороны! Вы помните, как я люблю шампанское. – Я достаю бутылку из серебряного ведра и выталкиваю большим пальцем пробку – пуфф! Из горлышка струится аромат фруктов.
– Почему вы так опоздали? – спрашивает он. – У вас всегда были безупречные манеры.
Глаза Луизы устремлены на его слуховую трубку, и я никак не могу незаметно ее отвлечь.
– Я извиняюсь за наше опоздание. – Я наливаю шаманское в гравированные бокалы. – Поезд был переполнен перед праздниками.
– Разве вы не говорили мне, что ваша мать прививала вам хорошие манеры? – Он берет у меня бокал.
– Под страхом смерти. – Я смеюсь и жду, когда он произнесет тост.
– Au santé, за здравие, – говорит он; его склеротические глаза встречаются с моими. – Пусть новый год будет лучше, чем старый.
Не самый солнечный из тостов. Он пьет, и я следую его примеру. Сладкое, ледяное шампанское возвращает меня к жизни после моей первой поездки на поезде, странной и почти сопоставимой с дилижансом.
Луиза отрывает взгляд от Грено и оглядывает комнату. Абажуры венецианской марки Fortuny, драпировки с элегантными подхватами, бархатные скамеечки для ног и глазурованный бронзовый павлин, раскрывший перья перед огнем. Я буквально вижу, как в ее мозгу крутятся колесики.
– У вашей сестры изумительный дом, – говорю я. – Она присоединится к нам?
– Она навещает в Альпах взрослых детей. Весь дом в нашем распоряжении. – Он снова делает глоток, держа в одной руке слуховую трубку, в другой бокал.
– Так вы были один и на Рождество, – говорю я. – Луи встретил Рождество в Шотландии. Честно признаться, эта поездка – как раз то, что нам нужно. – Я хлопаю Луизу по ножке, и ее нежные пальчики трогают орнамент из муранского стекла на чаше.
Грено хмурится.
– Она похожа на вашего супруга, особенно ее глаза. – Его собственные слезятся, когда он пьет шампанское.
Огромные глаза Луи были первым, что я заметила, когда моя мать познакомила меня с ним. Его теплые карие глаза и спокойная уверенность в себе так отличались от моих шотландских знакомых. Луи не нуждался в дворянском звании, не хвастался внушительным наследством или тем, сколько у него недвижимости. Он был преуспевающим торговцем шерстью из Реймса, другом маминых друзей. Подходящая партия, заверила меня мать, хотя я знала, что она пойдет на что угодно, лишь бы выдать меня замуж. Она рассчитывала, что я выйду за дворянина, а когда ничего не получилось, была задета. Репутация всегда была для нее важнее всего.
Луиза подходит к стеклянному зверинцу, стоящему на круглом столе. Грено опускает трубку, отталкивается от дивана и отодвигает поднос с животными за пределы ее досягаемости.
– Нельзя ничего трогать, Луиза, – строго говорю я.
Она показывает пальцем на каминную полку.
– Феликс?
Я смеюсь.
– У нее есть матагот Феликс, мы оставили его дома.
– Надо было оставить и Луизу, чтобы она ухаживала за матаготом, – усмехается он.
– Нарцисс, она ваша крестница, – с упреком напоминаю я.
Он игнорирует меня, возится со слуховой трубкой, крутит ее так и эдак.
В гостиной появляется веселая женщина в черном платье и накрахмаленном переднике и приседает в реверансе.
– Добрый вечер. Я мадам Лоран, экономка. Я пришла узнать – может, наша маленькая гостья хочет выпить чашечку горячего шоколада или съесть мадленки в столовой. После этого я могу приготовить ванну.
– Да, пожалуйста. Да, пожалуйста. – Луиза бежит к ней, не спрашивая разрешения. Она предпочитает действовать сразу.
Экономка глядит на меня.
– Да, хорошо. Благодарю вас, мадам Лоран.
– Она такая же энергичная, как и вы.
Я допиваю шампанское и не прочь снова наполнить бокал, но гость никогда не должен наливать себе.
– Можно я налью вам, месье? – Я иду к серебряному ведерку.
Привыкший к слугам, он протягивает свой бокал, и я наливаю.
– Вольф предлагал выкупить вашу долю в винодельне, – говорю я, контролируя себя меньше, чем мне кажется. – Но я отказалась.
– А я-то гадал, долго ли еще этот бош будет ходить кругами возле меня, – говорит Грено. – Вольф уже несколько лет пытается нас купить. Как всякий банкир, который сидит за столом и считает чужие деньги, он думает, что наша винодельня принесет ему оглушительный успех, если он возьмется за нее.
Меня удивляет его ворчливый тон.
– Сколько же Вольф предлагает? – Его мутноватые глаза смотрят на мои губы, хотя он и держит трубку возле уха.
– Он никогда не называл сумму. А что? – спрашиваю я.
Он смотрит на карманные часы.
– Через час у нас ужин. Вы сможете приготовиться, или я пошлю свои извинения?
Мне хочется лишь принять горячую ванну и лечь спать.
– Луиза может пойти туда со мной?
– Александрин, вы слишком долго жили в провинции. Париж не для детей, а для взрослых. С ней останется мадам Лоран.
Я слышу, как они вместе поют на кухне песенку «Алуэтт» про маленького жаворонка. Встаю и иду к лестнице.
– Тогда я переоденусь. Где моя комната?
– Вторая дверь справа. Поторопитесь, я не люблю опаздывать.
На середине лестницы я слышу его бормотанье.
– Проклятье! Все к черту!
Удар и треск. Новые проклятья.
Сбежав вниз, я вижу, как Грено запихивает железной кочергой под горящие поленья свою слуховую трубку.
* * *
Когда я возвращаюсь в гостиную, на Грено уже черное кашемировое пальто и шелковый цилиндр, а в руках трость из слоновой кости. Никакой слуховой трубки. Ни следа его недавнего гнева.
Он протягивает свободную руку.
– Вы выглядите ослепительно, Александрин. В самом деле. Для меня честь быть вашим спутником в этот вечер. Глаза всех мужчин будут направлены только на вас.
Мажордом открывает дверь. На улице нас ждет кабриолет винного цвета с позолотой.
– Это Париж, Александрин. Париж, – подчеркивает он с прежней лукавинкой в глазах. – Может, на сегодня мы забудем о правилах.
– Туше. – Я чувствую, как на моих губах появляется девичья улыбка.
* * *
Первая неделя проходит в мелькающей чреде обедов в самых престижных парижских ресторанах. «Лё Прокоп», «Ля Тур д’Аржан», «У Курящей Собаки». Грено там в своей стихии.
Сплетники шепчутся про новый Париж, задуманный Жоржем-Эженом Османом, архитектором Наполеона. Бедняков выселяют из многолюдного центра, а дома сносят. Новый Париж поднимается из руин, открывая дорогу для возрождения искусства, музыки и технических новинок.
Брызжущая энергия кружит мне голову. Мой разум напоминает вертушку, какие я покупаю Луизе у городских торговцев. Как мне применить таланты и образование, чтобы превратить компанию «Поммери» в нечто экстраординарное?
Стремясь найти новых заказчиков для «Поммери», я нарушаю еще одно правило этикета – никогда не приносить вино на званый обед, поскольку это оскорбительно для хозяина. Я обертываю бутылки моего красного вина «Поммери» в самую красивую бумагу, какую нахожу, и презентую их каждому хозяину дома или ресторана, куда мы приезжаем. Они спрашивают про «Поммери»: где у нас растет виноград, когда собран, как делается вино. Просят разрешения посетить «Поммери» – всего пять часов поездом от Парижа.
К концу недели я продаю пять привезенных мной ящиков вина и получаю заказы на доставку. Моя разбухшая от денег сумка позволит мне заплатить новый акцизный налог и очередную сумму по залоговому кредиту.
Грено поражается.
– На этой неделе вы продали больше вина, чем я за весь прошлый год.
– Мы с вами стали прекрасной командой, – улыбаюсь я. Его контакты для меня бесценны.
Он вручает мне приглашение, напечатанное на карточке с золотой пчелой наверху.
– Вы можете задержаться в Париже еще на какое-то время?
– Королевский прием в Тюильри по случаю Нового года? – У меня трепещет от восторга сердце. – Боже мой! Император Наполеон и императрица Евгения? Как вам удалось получить приглашение?
– Я играю в «фараон» с послом Казимиром Перье. Он познакомил меня с королевским сомелье. Они будут подавать на приеме вино «Поммери».
Я спохватываюсь и в отчаянии прижимаю ладонь ко лбу.
– Но я не привезла с собой ничего из платьев, в каких можно пойти в Тюильри, а сейчас уже нет времени на портного.
Грено устало вздыхает.
– Ничего страшного, cherie. Тогда я отдохну после этой недели. Праздники меня утомили.
– О нет, нет, месье Грено. Мы не можем отказываться от королевского приема. Где тут ближайшая галантерейная лавка с тканями и фурнитурой?
8Расфуфыренная в пух и прах
Бесчисленные часы в Павильоне Орлоги[5] бьют разом, словно удар гонга, и от этого звука сотрясаются стены бального зала. Сотни гостей, и я в том числе, поворачиваются к дверям, где должны появиться императрица и император. Но когда я не слышу фанфар и не вижу ни гвардейцев, ни королевской процессии, испытываю ужасное разочарование.
Я стучу по вееру указательным пальцем, украшенным бриллиантовым кольцом.
– Они опаздывают на час, – говорю я Грено. – Высокие гости никогда не должны опаздывать.
– Вы хотите перекусить?
Ох, без его слуховой трубки вечер станет для меня невыносимо долгим. Я кричу ему на ухо.
– Я сказала, что Наполеон опаздывает.