ого требует этикет, а величественно восседает на диване из гнутого дерева. На ней простое серое платье и шаль с бахромой. Девочка с черными, как вороново крыло, волосами устроилась у ее ног и что-то ей читает.
– Анна, будь добра, поздоровайся, как полагается, с нашими гостьями, – говорит вдова Клико. – В последние дни я не очень доверяю моим коленям. Боюсь, что они не выдержат меня.
Девочка встает и с заученной грацией делает реверанс.
– Добро пожаловать, мадам и мадемуазель Поммери, – говорит она привычным тоном. – Я Анна де Рошешуар де Мортемар, правнучка мадам Клико.
Я отвечаю легким поклоном.
– Рада познакомиться с вами, мадемуазель.
– Почему бы тебе не показать мадемуазель Поммери перед чаем малышей? – предлагает вдова Клико.
Анна берет за руку Луизу, и девочки убегают через арку, увитую глицинией.
– Малышей? – спрашиваю я.
– Котят матагота. – Она жестом предлагает мне сесть за столик из гнутого дерева. – Как там ваш матагот?
Я весело смеюсь.
– Феликс каждый день съедает в винодельне столько мышей, сколько весит сам.
– Вот-вот, я же говорила, что он будет вам полезен.
– А еще он замечательный компаньон для Луизы.
Она кивает.
– Матагот – лучший друг, какие только бывают. – Она поднимает взгляд на лазурное небо, где нет ни облачка. – Какая ужасная погода.
– Вы не любите жару? – спрашиваю я.
Она морщит нос.
– Из-за жары виноградные почки распускаются слишком рано.
– И это влияет на качество винограда? – Я беру тетрадь, чтобы сделать запись.
– Вы не знаете, что бывает с виноградом, когда почки рано распускаются? – Она с недоверием разглядывает мою шляпу с плюмажем, перчатки с изящными пуговками, парижские башмачки.
– «Поммери» – компания-негоциант, – оправдываюсь я. – Мы не выращиваем виноград. Мы покупаем его, чтобы делать наше вино.
– Как я полагаю, вы не из тех, кто не боится запачкать свои руки.
Пытаясь пошутить, я записываю:
– Купить виноградники. Пачкать руки.
Она слабо улыбается.
Мажордом ставит ведерко со льдом возле стола.
– Правильно, Жив. Наша гостья страдает от жажды.
Он наливает нам шампанское и чай, положив в чашку вдовы Клико несколько кусков сахара. Я загораживаю свой чай ладонью, чтобы он не испортил его.
– И закажите несколько рабочих платьев. Предпочтительно винного цвета, чтобы на ткани не выделялись пятна. – Она поднимает свой бокал и говорит простой тост: – Au santé.
Я восхищаюсь прозрачностью и живыми пузырьками в ее шампанском. Но я никогда не видела такой восхитительный цвет.
– Это что – розовое шампанское?
– Первое розовое шампанское, какое когда-либо делалось, – хвастается она.
Я делаю второй глоток.
– Очень фруктовый аромат. По-моему, на вкус это менье.
– Да. Вы действительно знаете ваше вино.
– Но не так, как вы, мадам. – Я пожимаю плечами. Потом расспрашиваю ее, как делать шампанское, и тщательно записываю объяснения. Через некоторое время она перестает отвечать и хмурится.
– Что-то подсказывает мне, что это не светский визит. Пожалуй, вы должны сообщить мне, зачем вы приехали.
Для храбрости я делаю еще один глоток.
– Как вы, вероятно, помните, я получила после смерти мужа винодельню, но мне не по вкусу красное вино. Я всегда любила шампанское. – У меня ужасно горят щеки, а по шее текут капельки пота.
– С вами все в порядке, моя дорогая? Не слишком ли много солнца для вас?
– Короче говоря, я хочу делать шампанское. – У меня перехватывает дыхание. – И я хотела побывать на вашей винодельне, но месье Верне отказал мне. Теперь я поняла, как глупо звучала моя просьба.
– Да, глупо. Абсолютно. – Она протягивает мне платок. – Производство шампанского – самое дурацкое занятие. Вдвое больше работы, чем с вином, и вдвое больше вещей, которые могут пойти не так.
Ну. Все понятно. Она не поможет мне.
Возвращаются девочки, и Жив подает чай и пирожные.
– Пожалуйста, мне не нужно пирожное. – Я машу рукой.
– Как я понимаю, в Реймсе вы арбитр этикета, – говорит вдова Клико. – Но тут деревня, и вы моя гостья. Выберите пирожное и насладитесь им со всем удовольствием, какое может позволить ваша крошечная талия.
– Боюсь, что сладкое мне противопоказано.
– Попробуйте «релижьёз». Превосходное пирожное для верующей женщины вроде вас.
Жив подает мне «релижьёз» – два воздушных шарика, наполненные густым кремом и политые шоколадом. Крем тает во рту. Заварное тесто такое воздушное, что я плыву по воздуху. Или, может, это из-за шампанского, которым я запиваю пирожное.
– Ну, что я вам говорила? – спрашивает вдова Клико.
– Божественно. – Я улыбаюсь, а сама прикидываю, стоит ли мне снова заговорить о шампанском.
Девочки просят позволения и снова убегают к котятам.
– Итак, вы твердо решили делать шампанское? – Вдова Клико вонзает зубы во второе пирожное «Наполеон».
– Да, решила. – Я слизываю шоколад с губ.
– Vendangeurs, сборщики винограда, это сугубо мужской клуб, – говорит она. – Эти люди обмениваются между собой информацией о погоде, состоянии урожая, новых технологиях и текущих ценах на виноград. Вас они не допустят к себе, даю вам гарантию. «Поммери» будет страдать. Но ведь у вас есть взрослый сын, правильно?
Жив подливает мне шампанское.
– Луи получает юридическое образование. Его отец мечтал, чтобы он стал юристом. Я не могу просить у него помощи.
Она тяжело вздыхает, как человек, который знает, какая тяжелая дорога меня ждет. Потом чокается со мной.
– Берите вашу тетрадь.
Восхищаясь ее великодушием, я записываю подробное объяснение «метода champenoise».
– Шампанское – всегда купаж из трех сортов винограда, всегда. Шардоне, пино нуар и менье. Итак, вы собираете разные сорта винограда в разное время, когда созревают ягоды. Вы должны записывать на этикетке, наклеенной на бочку с соком, какой это сорт и с какого виноградника, чтобы знать, что вы будете смешивать весной.
– Точная запись критически важна для купажа, – повторяю я и записываю это в тетрадь.
– А черный виноград давить надо быстро, иначе вы получите красное шампанское.
– Как вы это делаете? – Я пью ее шампанское, отмечая нёбом текстуру, плотность, оттенки вкуса, словно передо мной палитра художника. Сравнение вызывает у меня улыбку.
– Вы должны немедленно слить сок и выбросить кожицу, – говорит она.
– Значит, все не так, как с красным вином, где мы для насыщенного цвета оставляем сок с кожицей.
– Красное вино не идет ни в какое сравнение с шампанским. – Она поднимает бокал на свет. – Шампанское – это изысканность, легкость, ясность, сладость. Добиться всего этого практически невозможно. – Она предлагает мне поднос с пирожными. – Возьмите еще, вам ведь хочется.
Из вежливости я беру еще одно «релижьёз».
Она читает мне лекцию еще час, пока ее голос не хрипит от усталости.
– И вот последний совет.
– Какой? – Я беру карандаш и тетрадь.
– Никогда не считайте слово «нет» за ответ. – Она поднимает палец. – Никогда не считайте «нет» за ответ, и все научатся вас уважать.
Я обдумываю ее совет и спрашиваю:
– Так когда мне можно будет взглянуть на ваш дом шампанского?
* * *
Палец мэра Верле сканирует каждую строку бухгалтерской книги винодельни с точностью ювелира, режущего алмаз. Мне трудно представить себе мэра в юности – немецкого сироту, полного решимости выучить французский. Мадам Клико сказала, что взяла его в подмастерья, и он завоевал ее доверие умом и трудолюбием. Более того, потом она сделала его партнером. Я почти вижу, как жернова за его широким лбом скрежещут и останавливаются, когда он видит мое присутствие.
Я делаю краткий реверанс, надеясь, что мое павлинье-синее дневное платье уместно для делового визита. Цвет кажется смелым после двух лет траура, но Юбине настаивает, что он подчеркивает цвет моих глаз.
– Как я вижу, мое мнение о вас оправдалось, – говорит он, убирая гроссбух в ящик стола. – Но, независимо от моего мнения, мадам Клико настояла, чтобы я показал вам нашу винодельню. Боже упаси, если я не выполню ее желание.
– Я признательна вам за то, что вы нашли для меня время, мэр Верле. Я знаю, как вы заняты.
– Вы хотя бы не взяли с собой дочку, и она не отнимет у нас время. – Он смотрит на золотые карманные часы. – Через полчаса у меня заседание городского совета.
– Я оставила ее в приюте с отцом Питером. – Мэр Верле – главный благотворитель Сен-Реми.
Он встает из-за стола.
– Моя жена говорит, что вы замечательно работаете с приютом.
– Священники учат мальчиков, – говорю я со вздохом, – а вот девочки не получают практически никакого образования. Мои помощницы помогают им научиться хотя бы читать и писать. Ваша супруга оказывает огромную помощь.
– Чтение и письмо не накормят их, – говорит он. – Девочки-сироты должны научиться мыть тряпкой и скрести щеткой, чтобы они могли найти себе работу не только в борделе. – Он надевает свою норковую шубу и обертывает вокруг шеи оранжевый шарф из шерсти мериноса. – Застегнитесь, мадам Поммери. В подвалах холодно.
Он ведет меня в холодное подземное хранилище Клико со знакомыми запахами ферментирующего вина и дубовых бочек. Пюпитры – стеллажи в форме «А» с вырезанными в них дырами – содержат тысячи бутылок, лежащих горлышком вниз. Кависты, «работники погреба», поворачивают бутылки на четверть оборота.
– Что они делают? – спрашиваю я.
У него напрягаются скулы.
– Мадам, конечно же, вы не рассчитываете, чтобы я делился с вами секретами производства.
– Но почему бутылки перевернуты? – спрашиваю я. – И почему они поворачивают их?
Он не отвечает.
– Я буду рада задать мои вопросы вдове Клико, – говорю я, рисую в тетради стеллаж и делаю записи.
Он шумно вздыхает.
– Мертвые дрожжи накапливаются в горлышке бутылки. – Больше никакой информации.