Я пытаюсь идти на их писк. Ковыляю целую вечность на распухшей лодыжке, и наконец ладонь касается сырой стены. Тропа идет вниз, становится холоднее. Настолько, что мои руки и ноги покрываются гусиной кожей. Где-то впереди раздается писк летучих мышей. Иду на этот звук и вскоре дотрагиваюсь руками до стен по обе стороны туннеля. Он должен привести меня куда-нибудь.
Туннель ведет в другой и третий, воздух становится влажным. Тяжело дышать. Лодыжка отзывается болью, но выбора у меня нет. Надо идти.
Темнота смягчается, серые тени рождают во мне зернышко надежды. Я пробираюсь почти вслепую по неведомому пространству, но уже понимаю, что это какая-то огромная пещера вроде крайеров вдовы Клико. Высоко надо мной сияет в маленьком квадратном отверстии бледный свет и мерцают звезды. Я кричу во всю глотку, но мой голос растворяется в огромности пространства. Конечно, меня никто не слышит.
Я не раз слышала ужасные истории про эти каменоломни и карьеры, вырытые почти две тысячи лет назад римлянами и галлами. Бесчисленные поколения жителей Реймса находили в них свою гибель. Невозможно увидеть на поверхности холма провалы грунта, пока кто-то из спутников не исчезнет в одном из них.
В десятках метров надо мной летучие мыши вылетают через квадратное отверстие в ночное небо. От волнения у меня бьется сердце – там, наверху город, мой дом. Но у меня нет крыльев, и мне не добраться туда, наверх.
Сырость наполняет кожу. Болят лодыжка и колени. Я сажусь на землю и ощущаю запах чего-то сладкого и гниющего. Слышу шорохи и писк. Крысы пируют на дохлом олене. Прижав колени к груди, я поднимаю глаза к звездам и молюсь, молюсь, как не молилась ни разу в жизни.
* * *
Скелет усмехается мне сломанными зубами из-под тяжелой лобной кости – желанное отвлечение от жгучей боли, которую мне причиняют кончики пальцев доктора Дюбуа. У скелета отсутствует одно из ребер, но в остальном это превосходный образчик, висящий в углу его кабинета. На полках стоят банки с формальдегидом, а в них лягушки, белки, крысы. Доктор Дюбуа называет их своими питомцами.
– Полагаю, что у вас перелом лодыжки. – Дюбуа хмурится.
– Если бы не мадам Оклер, вы бы умерли с голоду, прежде чем кто-нибудь нашел вас, – сердится Анри.
– Я обязана ей жизнью, – говорю я. – Где же был Луи? Почему она не привела его на то место, где я провалилась в шахту?
– Я убирался в винодельне и слышал, как постучала мадам Оклер. – Его лицо подозрительно розовеет. Он явно покрывает моего сына.
Луи никогда не бывает дома вечерами. Он предпочитает всевозможные политические сборища, обычно полулегальные. Ему двадцать восемь, он вполне взрослый, и я ничего не могу ему сказать.
Анри поглаживает пальцем пышные усы и озабоченно наблюдает, как доктор промывает мои ссадины. Анри всегда оказывается рядом, когда мне нужна его помощь. Сжимаю ему руку, хотя это недопустимо по этикету. Кажется, он не против. Мне не нужно спрашивать, что он делал в винодельне в такой поздний час. Он всегда уходит последним, проверяет дневную работу и ставит задачи на новый день, проверяет бочки для брожения и сомнительные бутылки. Что бы я делала без него?
Анри собрал поисковую группу с фонарями, нашел ту дыру и прошел тем же путем, что и я, до пещеры. Прямо оттуда он привез меня к доктору Дюбуа. Мое платье разодрано в клочья, руки и лицо выглядят ужасно.
Пальцы доктора отражаются в его больших очках, когда он ощупывает мою распухшую лодыжку, заставляя меня морщиться от боли.
– Почему вам взбрело в голову ходить вечером по холму Бют-Сен-Никез? Это место опасно даже при свете дня.
– Я хотела полюбоваться закатом. – Сейчас мои слова звучат просто нелепо.
Доктор цокает языком.
– Вам повезло, перелома нет, просто серьезный вывих.
Его ловкие пальцы накладывают мне на лодыжку пахучий компресс из куркумы, чеснока, лука и касторового масла и бинтуют ее.
– Эту свалку давно надо запретить, – ворчит он. – Там слишком опасно. Люди все время падают в провалы. А когда ветер дует со стороны свалки, по всему городу пахнет, как в свинарнике.
– Почему город не перенесет свалку куда-нибудь подальше? – В моем мозгу возникает план. В шахтах было холодно. Идеальное место для хранения шампанского.
Доктор хмурится.
– Я пытался заручиться поддержкой городского совета, но они говорят, что у них нет права на это, поскольку свалка находится за городской стеной.
– Кто владелец той земли? – Я свешиваю со стола больную ногу.
Он наклоняет голову набок.
– Документы хранятся в суде.
Анри помогает мне слезть со стола, сбивая простыни, пахнущие лавандовой водой.
– Подождите, мадам. – Доктор протягивает руку за дверь и вручает мне буковую палку. – Пользуйтесь ею, пока лодыжка не заживет.
– Я не могу, – говорю я, имея в виду, что не буду ходить с палкой. Не хочу приближать старость.
Палку берет Анри.
– Мадам, только до тех пор, пока не заживет ваша лодыжка. Мы вернем ее, когда у вас отпадет в ней нужда.
Я провожу ладонью по гладкой ручке с вырезанными инициалами доктора.
– С палкой будет гораздо легче подняться на холм Бют-Сен-Никез, – смеюсь я.
– Как ваш доктор, я не могу рекомендовать вам любоваться закатами с холма.
– Вы не представляете, как там красиво. – Я разглаживаю простыни на операционном столе. – Как вы думаете, сколько стоит та земля?
– Триста акров свалки? – Доктор смеется. – Да город сам заплатит вам, чтобы вы расчистили там землю.
– Продано. – Я улыбаюсь и благодарю доктора.
Анри помогает мне подняться в экипаж.
– Моя дорогая мадам, если вы хотите полюбоваться закатом, я счастлив составить вам компанию. – Он вскакивает на сиденье рядом со мной.
– Анри, мы можем хранить в крайерах тысячи ящиков.
Он с тревогой морщит лоб.
– Вы могли получить серьезную травму. – Он дергает вожжи, и мы быстро едем по узкой улице. Рассвет приносит в город первые признаки жизни, лавочники метут улицу перед своими лавками, с полей приезжают на рынок повозки с овощами.
Анри молча правит кабриолетом, выпятив челюсть и глубоко задумавшись. У него взъерошены волосы. На лице щетина, которую я никогда не видела. Руки исцарапаны и кровоточат. Одежда пыльная и порвалась во многих местах. Я и не думала, что мое происшествие так повлияет на него.
– Где Луи был вечером? – спрашиваю я.
– Спросите его об этом сами, мадам. – Он тяжело вздыхает. – Скажите мне, что вы не серьезно сказали про эту свалку.
– Я не серьезно сказала про эту свалку, – повторяю я и упираюсь языком в щеку.
Он усмехается, и с его лица уходит мрачная озабоченность.
– Ох, мадам, что мне с вами делать?
– Я бы выпила кофе.
Он смеется.
– После такой бурно проведенной ночи кофе покажется особенно вкусным.
17Еще не вечер
Как только чувствую себя лучше, еду на кабриолете в суд и вхожу в здание, опираясь на трость доктора. Сутулый клерк в очках, сползающих с пухлого носа, показывает на стенку из картотечных ящиков, потертую и затхлую. Грязные окна, выходящие в переулок, пропускают очень мало света, и я зажигаю фонарь. Ищу документы до вечера, но не нахожу никаких упоминаний о холме Бют-Сен-Никез. Наконец клерк говорит, что он закрывает контору.
В подавленном настроении еду в кабриолете на холм, чтобы попрощаться с дурацкой мечтой. Склон холма скрывает в своей тени выброшенный хлам, в лучах заходящего солнца Реймс кажется золотым словно райские врата. Если этой землей кто-то владеет, почему он позволил людям устроить тут свалку? Может, эта земля никому не принадлежит?
На следующий день я возвращаюсь в суд и прошу выдать мне Кодекс Наполеона. Недовольный клерк тычет кривым пальцем в длинный ряд переплетенных в кожу томов, их чуть ли не сотня. Я листаю книги сухими пальцами, и с каждой перевернутой страницей пальцы делаются все суше. Я понятия не имею, что хочу отыскать.
Книга 2 посвящена праву собственности: различиям между собственностью, узуфруктом, общим правом и правом на жилище, сервитутами или манориальными правами. Так проходит несколько часов, я листаю страницы и ничего не нахожу про брошенную собственность.
Я раскрываю следующий том. Книга 3 продолжает рассмотрение вопросов собственности, и я нахожу этот раздел в главе 5:
811. Когда по истечении сроков… никто не является с притязанием [215] на наследство, когда наследник неизвестен или когда наследники известные отреклись от наследства, то такое наследство считается вакантным.
812. Гражданский суд первой степени, в округе которого наследство открылось, назначает попечителя по просьбе заинтересованных лиц или по требованию прокурора.
Итак, я убиваю камнем двух птиц. Пока меня не опередил кто-нибудь другой.
* * *
Луи скептически относится к моей идее занять холм Бют-Сен-Никез, пока не находит в своих юридических справочниках положения о праве собственности на самовольно занятую землю, подтверждающие то, что я нашла в Кодексе Наполеона. Хотя идея не нравится ни Луи, ни Анри, они соглашаются, что выбора у нас нет. Наша винодельня исчерпала все свои площади хранения. Для гарантии Луи втихаря предъявляет права на собственность у городского клерка.
Анри находит старую, разбитую дорогу вокруг задней стороны холма, чтобы люди не видели наши повозки. Потом, на рассвете, пока не появились горожане, мы поручаем нашим работникам расчистить склон от осыпи. Мы стараемся не привлекать внимания, к тому же нас загораживает рощица карликовых буков на вершине холма.
К апрелю у нас уже построена временная лестница в сто шестнадцать ступеней, она ведет на тридцать метров вниз до дна пещеры. Потом переносим в крайеры наше самое старое вино и складываем бутылки горизонтально возле меловых стен, разделяя их деревянными планками.
Ко мне подходит Луи и просит увеличить плату работникам.
– Работа грязная и тяжелая, да они и работали вдвое дольше, чем договаривались.