– Луи, меня впечатляет твоя забота об обездоленных, – говорю я.
– Кошка никогда не станет собакой, – говорит он. – Как еще я могу думать, если живу рядом с вами всю жизнь?
– Мы вознаградим наших работников, но наши фонды держит Рейнар Вольф, а он не должен ничего знать про это место, пока оно не перейдет в нашу собственность.
Он опускает голову.
– Я знаю, что он вынуждает нас ежемесячно покрывать расходы и жалованье.
– И еще залоговый платеж, – добавляю я. – Вольф никогда не позволяет мне об этом забывать.
– Но, маман, эти работники кормят своих родителей, жен и детей. Они сохранили верность нам, когда другие перебежали к господам из шампанских домов.
– Я посмотрю, что мы можем сделать, – обещаю я, взяв сына за плечо.
Через пару дней, когда мы убираем в пещеры остатки выдержанного шампанского, я посылаю Луи и Анри за работниками. Все пятьдесят три человека приходят в большую галерею пещер. Я стою у подножья деревянной лестницы. Они выстраиваются передо мной и снимают жесткие шлемы, которые мы раздали им для защиты от осыпающихся камней и от низких сводов. Меловая пыль покрывает их одежды и лица, оседает в морщинках странными белыми полосами. Уверена, что во рту у них так же сухо и пыльно, как и у меня. У них напряженный вид, и они о чем-то перешептываются. Мне удается расслышать одно слово: уволены.
Я поднимаю кверху руки, и они затихают.
– Мы не смогли бы сделать этого без вас, – говорю я им.
Анри берет платежную ведомость и выкликает их поименно. Я жму каждому руку, благодарю за всю дополнительную работу и за верность «Поммери». Луи выдает им конверт с франками, недельный платеж. Из денег, которые я держала под матрасом на крайний случай.
Ликование наполняет галерею, они размахивают руками, сжимающими конверты.
Анри подносит ко рту бронзовый свисток, и работники снова затихают.
– Завтра мой день рождения, – сообщаю я. – Поэтому я даю вам свободный день с оплатой. – Я поворачиваюсь к Анри. – Даже вам, месье Васнье. Винодельня будет закрыта.
Работники ликуют и уходят, напевая «Поздравляем с днем рождения».
* * *
На следующее утро я слышу стук в дверь. Должно быть, это Анри. Он что-то говорил про прогулку.
Он стоит возле изящного ландо с наемным кучером. На крыльце пахнет весной – я вижу благоухающие корзины с желтой форсинтией, розовой магнолией, белыми ветками цветущих абрикосов, камелиями, желтыми и белыми нарциссами.
– Боже мой, – говорю я. – Что это?
– Наши работники решили как-то поздравить вас с днем рождения, – говорит Анри.
– А ландо? – спрашиваю я, подходя к красивому экипажу. – Мы ведь собирались взять мой кабриолет.
– Сегодня ваш день рождения, – усмехается Анри. – Я хочу, чтобы вы расслабились и наслаждались. И может быть, мы на этот раз не собьемся с дороги.
– Я не возражаю против этого, – смеюсь я. Хотя это слишком прямолинейно, слишком чрезмерно.
Звонкое цоканье конских копыт по булыжнику смягчается, когда мы сворачиваем на ровную проселочную дорогу между виноградниками. Апрельский воздух насыщен ароматом молодых виноградных листьев и дикой горчицы, растущей между рядов. У меня даже слегка кружится голова.
Я сжимаю руку Анри.
– Чудесно, правда?
– С днем рождения, Александрин. – Он целует меня в обе щеки с нежностью друга, но прикосновение его губ пробуждает в глубине моего тела желание чего-то большего. Я сдерживаю себя. В конце концов, Анри мой сотрудник, да еще моложе на пятнадцать лет. Я не знаю, чего я боюсь больше: что он отвергнет меня или что не отвергнет?
Глядя на плавные перекаты виноградников, я вдыхаю умопомрачительный аромат, чтобы успокоить учащенно бьющееся сердце. Мне бы гордиться моей сдержанностью, но вместо этого я глубоко разочарована, что не успела ухватиться за медное кольцо на карусели.
18Где снега прошлых лет?
1869 год. Барон Шон Мак-Нейл Родерик Неистовый неожиданно приезжает в Шиньи на утиную охоту. Между тем мой дом и так будет полон, поскольку Анри пригласил Рейнара Вольфа, чтобы улучшить нашу банковскую ситуацию, а Луи – своего друга, молодого адвоката Эмиля Лубе, который бывает у нас уже много лет. Мне было неловко отговаривать Шона, поскольку несколько раз за последние годы приглашала его в письме.
Накануне я привезла Люсиль, Шанталь и Ивонну, чтобы приготовить коттедж к приезду барона на высшем уровне – никакой паутины на балках, свежее постельное белье, кристально-чистые французские двери, сады роз, цветущих как сумасшедшие.
Я так и не побывала в замке Бенегал. Эту тему мы больше не поднимали. Переписка была легкомысленной и шутливой. Ничего личного. В конце концов, в этом году нам обоим стукнет пятьдесят, и мы продолжаем жить каждый своей жизнью.
Короче, его приезд застает меня врасплох. Седина на висках подчеркивает сверкающий взгляд. Худощавая фигура приятно пополнилась парой фунтов. Он прикасается ко мне при любой возможности и вполголоса делится интимными наблюдениями, словно мы никогда не расставались.
Барон, как теперь называют его все, с его безупречными манерами, рафинированным английским и сшитой у дорогого портного одеждой сельского джентльмена, выглядит весьма органично в облицованной панелями столовой с окнами в сад.
Я сажаю его во главе стола рядом со мной. Что же пахнет морским бризом, его кожа или одеколон? Он хватает мою руку и осыпает комплиментами мое шампанское. Сколько еще он будет изображать из себя старого друга?
Люсиль помогает Шанталь подавать кассуле на мелких фаянсовых тарелках; оно пахнет беконом и луком-пореем. Вольф и Эмиль хвалят дымящееся блюдо, а Луи опускает руку и ласково гладит бедро Люсиль. Так вот где он проводит время.
Анри, сидящий наискосок от меня, пристально разглядывает барона. Что он хочет увидеть?
– Bon appetit всем, – говорю я, и мы чокаемся бокалами с красным «Поммери».
Эмиль и Вольф с большим аппетитом принимаются за кассуле.
– Милорд, позвольте спросить, откуда у вас появилось прозвище Неистовый? – спрашивает Анри.
– Э-э, моего прадеда звали Родерик Неистовый. Это был свирепый и ловкий пират, который держал в страхе все побережье, нападал на купеческие суда и так разбогател, что подковал своего коня золотыми подковами и декорировал замок Кисимул дорогими шелками и экзотической древесиной. На свою беду он ограбил корабль королевы Елизаветы. Королева назначила награду за его поимку, но никто не смог попасть в его замок.
– Значит, его так и не поймали? – интересуется Луи, отправляя в рот кусок колбасы.
– Все знали про большую любовь Родерика к вину. – В глазах Шона блестит лукавство. – И вот некий виноторговец приплыл к замку Кисимул и пригласил Родерика попробовать вина на его бригантине. Разумеется, мой прадед не смог отказаться от такого приглашения. Он пил вино в свое удовольствие, уснул – и пробудился уже закованный в цепи. Вот так был наконец пленен свирепый пират и отправлен в Эдинбург.
– Если он был пленен, тогда откуда у вас ваш титул? – спрашивает Анри.
Барон с озорной улыбкой поднимает палец.
– Ну, для этой истории нам надо выпить немного шотландского виски.
Мы переходим в гостиную, где Люсиль подкладывает поленья в большой очаг. Мужчины устраиваются в массивных кожаных креслах, а Шон открывает бутылку «Глентаррит» и наливает всем в стаканы. Я отказываюсь и прошу Люсиль принести мне кофе.
Сидящий рядом со мной Анри нюхает виски.
– Тонкие ароматы белого перца и костра.
– Ты все придумал, – смеюсь я и, наклонившись, нюхаю его стакан, но вместо виски ощущаю запах Анри. – Я заметила дуновение лакрицы.
Он улыбается и предлагает мне жестяную коробку с лакрицей. Шон хмурится.
– Что случилось потом с Родериком Неистовым? – спрашивает Эмиль.
– Его освободил король Яков. Он спросил прадеда, почему тот ограбил корабль королевы Елизаветы. Родерик ответил, что он сделал это из мести за убийство Марии, королевы Шотландии. После такого умного ответа король Яков помиловал Родерика и отправил его в Барру.
– Вы должны восхищаться мудростью Родерика. – Вольф предлагает коробку с сигарами. – Попробуете лучшие сигары, какие есть на свете? Их делает в Гаване немецкий банкир Упманн.
Мужчины зажигают сигары, пьют виски и спорят о выборах во французский парламент.
– Партия оппозиции получила семьдесят пять процентов в законодательном органе, обогнав Наполеона, – с волнением говорит Луи. – Бунтари пели запрещенную «Марсельезу», били витрины лавок и фонари.
– Я читал, что кавалерия и пехота арестовали больше тысячи человек.
– Попомните мои слова, господа, – говорит Вольф, выпуская из губ черные клубы дыма. – Теперь Германия видит трещину во власти Наполеона, и Франция не защищена от ее нападения.
Почему мужчины всегда говорят о политике, войне и спорте, а не о музыке, искусстве и литературе? Шон подливает всем виски, всем, кроме Анри, который накрывает ладонью свой стакан. Напольные часы бьют одиннадцать раз. От сигарного дыма и громких споров у меня стучит в висках. Пожелав мужчинам bonne nuit, я поднимаюсь по лестнице в будуар.
Услышав за спиной шаги, оглядываюсь.
Анри протягивает мне коробку с лакрицей.
– Вот – от головной боли.
Я беру коробку с его ладони.
– Спасибо, Анри. – Мне не нужно спрашивать, откуда он знает про мою головную боль: он видит все. Меня это успокаивает.
– Ваш барон рассказал какую-то невероятную историю, – говорит он.
– Да, невероятную, – соглашаюсь я. – Барон получил титул, замок и состояние от своей жены.
* * *
Кажется, барон еще спит. Рейнар Вольф пожирает глазами Ивонну, когда она подает шотландский завтрак – картофельные лепешки, колбасу Лорн, белый пудинг и порридж. Я заказала его специально для Шона. После завтрака мужчины нетерпеливо ждут его. Я говорю им, чтобы они шли на утиный пруд, а я приведу туда барона.
В долине уже рассеивается туман. Наконец барон спускается по лестнице, одетый, как на картинке из «Спортивного журнала» – куртка в мелкую клетку, бриджи и высокие ботинки на пуговицах.