– Ты прекрасна, Алекс. – Он берет мою руку и целует, послав заряд мурашек по моим венам.
Взяв шампанское, охлаждающееся в серебряном ведерке, я наливаю бокал.
– Шампанское брют из виноградников, которые мы видели с la montagne. – Потом я вспоминаю, что он не любит шампанское, и протягиваю ему виски.
– Каждому свое. – Я улыбаюсь и чокаюсь с его стаканом.
В столовой горят канделябры, стол накрыт фарфором ручной росписи, с фазанами. В вазе букет поздних роз – желтых; это цвет воспоминаний, нежности, дружбы – но не любви. Следуя этикету, я сажусь во главе стола, Шон по правую руку от меня. Мы видим гостиную и горящий очаг.
Шанталь, в черной униформе и чепце, подает прованский суп с тыквой, фенхелем, фасолью каннеллини и красным картофелем из нашего сада. От аромата у меня текут слюнки.
Шон зачерпывает ложку, и я жду его отзыв. Никто не делает такой вкусный прованский суп, как Ивонна.
– Ты пробовала когда-нибудь шотландский суп? – говорит он. – Баранья голень, дробленый горох, репа и лук-порей? Восхитительно. – Он ест еще одну ложку. – Мой повар варит его на ночь Гая Фокса[7]. – Его кустистые брови поднимаются кверху, и он направляет на меня ложку.
Никогда не направлять на собеседника ложку. Этикет для дам.
– Кстати, Гай Фокс будет пятого ноября, – говорит он. – Поедем со мной в замок. Это оглушительно веселое время. Все наши друзья соберутся там.
– Теперь страда закончилась, можно и поехать. Расскажи мне об этом.
Шанталь убирает наши суповые тарелки. Шон почти не тронул свою.
– Передайте Ивонне, что ее прованский суп был magnifique, – говорю я Шанталь и целую кончики пальцев.
Шон не поднимает глаз от скатерти, пока она не покидает комнату.
– Мы не хвалим слуг в замке Бенегал. – Он промокает губы салфеткой.
Если бы даже он ударил меня указкой по пальцам, как это водится в школе, я все равно бы не чувствовала себя более пристыженной.
– На чем я остановился? О, да. Ночь Гая Фокса восходит к 1605 году, когда группе английских католиков не удалось убить короля Якова и посадить вместо него на трон короля-католика. – Он хватает меня за руку. – Скажи, что ты приедешь. Там будут костры, пляски при луне, фейерверки. Все празднуют чистоту шотландских кровных линий.
Чистоту кровных линий.
Возвращается Шанталь и подает нам роскошные блюда с утиным конфи и салатом фризе. Я уже собираюсь сказать ей, как восхитительно это выглядит, но удерживаюсь из-за замечания Шона. Она наливает роскошное винтажное шардоне, которое я выбрала под утку.
Шон накрывает ладонью свой бокал.
– Я предпочитаю красное вино.
– Конечно. – Можно подумать, что я не научилась предполагать разные варианты. – Шанталь, пожалуйста, откройте для барона красное «Поммери». – А себе говорю, что для мужчины не грех предпочитать определенное вино.
– Я пришлю за тобой карету, – говорит Шон.
Я не понимаю, о чем он говорит. Я сбита с толку.
– Но я думаю, что такая современная женщина, как ты, захочет ехать поездом, раз он теперь ходит из Реймса. – Он вытирает нетронутые угощением губы салфеткой. Его лицо пылает. – Алекс, ты избаловала меня, и мне больше никто не нужен. Неужели ты не понимаешь?
Я глотаю шампанское, голова кружится, как гребное колесо.
Он достает из кармана куртки резную деревянную коробочку. Свет канделябров освещает его полное страсти лицо.
– Это тебе, моя дорогая.
У меня трепещет сердце. Я беру коробочку и разглядываю ее. Это скорее шкатулка, отделанная металлом, с гравировкой из кельтских символов.
– Она принадлежала моей матери. – Его брови сходятся на переносице.
Я возвращаю ему шкатулку.
– О нет, Шон. Слишком дорогой подарок.
Он открывает шкатулку и вынимает золотое ожерелье.
– Троичный узел означает три цикла жизни женщины. Дева, мать и мудрая старуха. Моя мать воплощала всех трех этих женщин одновременно, и ты тоже.
Мне тесно в груди.
– Шон, я…
– За тебя, Алекс. – Он чокается с моим бокалом. – И за всех женщин в тебе.
Я глотаю шампанское.
– Ожерелье твоей матери должно храниться в твоей семье.
– Вот именно. – Он усмехается, в его глазах пляшет веселая искорка.
Мое сердце прыгает, как рыба в садке.
– Пожалуй, мы можем обсудить это за коньяком.
– Превосходно. – Он нежно целует меня, и мои губы жаждут большего.
– Сейчас я вернусь, просто хочу освежиться, – шепчу я. Наверху я надеваю шикарное белье, заказанное в Париже. Защипы на лифе и тонкие кружевные оборки на манжетах, переливающиеся бусины по вырезу и пояс из органзы. Взглянув на себя в большое зеркало, я решаю оставить жемчуг, сияющий на моем декольте. Огонь свечей смягчает возрастные морщинки вокруг моих все еще темно-синих глаз. Фигура такая же стройная, как в юности. Он не будет разочарован.
Я приготовилась к этой ночи. Служанка сменила белье, наполнила лампы лавандовым маслом и убавила фитиль. Лепестки роз на подушках. Мы заслужили этот момент. Тогда почему мой желудок сжимается узлом? Я стараюсь оттолкнуть сомнения.
Но когда я спускаюсь по лестнице, внизу, словно мечи, звучат мужские голоса. Шон и Вольф орут друг на друга с красными лицами. Вольф в ночной рубашке, Шон в килте, волосатые ноги у обоих. Меня невольно разбирает смех.
Мужчины поворачиваются и с удивлением глядят на меня. Тут я осознаю, что выгляжу странно в парижском пеньюаре.
– Вам нельзя вставать, месье Вольф, – говорю я, взяв его за руку. – Вы приняли много лекарств.
– Я умираю с голода, – орет он. – Как я могу заснуть на пустой желудок?
Шон берет его за другую руку, чтобы поддержать.
Вольф вырывается.
– Руки прочь от меня, шотландский волынщик.
– Вы не должны разговаривать так с бароном. Я пришлю к вам в комнату поднос с едой, – говорю я.
– Ннееет, – бурчит он. – Я буду есть с вами в столовой.
Я вздыхаю.
– Месье, мы уже поужинали. Теперь мы готовимся ко сну.
Глаза Вольфа останавливаются на моих тапочках с перьями марабу и скользят кверху до моего полупрозрачного лифа. По подбородку течет крупная капля слюны. Он падает в кресло.
– Я сейчас объяснял барону, что Наполеон не такой умный, как принято считать. Его втянули в войну прусский король Вильгельм и канцлер Бисмарк.
– Зачем Франции воевать с Пруссией? – спрашивает Шон, садясь в кресло рядом с Вольфом.
Я наливаю себе шампанского. Зачем Шон затеял с ним разговор, когда я появилась в неглиже?
– Бисмарк намерен объединить земли Германии, а лучший способ для этого – война с другой страной.
– Это в вас говорит лауданум, – возражает Шон. – Немецкие аристократы слишком любят себя, чтобы объединять свои земли.
– Давайте пойдем спать, хорошо? – говорю я.
– Я даже не ужинал, а вам не хватает вежливости, чтобы предложить мне бокал вина! – орет Вольф. – Всего лишь бокал!
Шон наливает Вольфу виски.
– Вы объелись квашеной капустой, дружище. Наполеон не потерпит угроз от Пруссии. Он отличный шахматист. Вы ведь не играете в шахматы, нет, самодовольный нахал?
Я ахаю.
– Нахал? – Вольф со стуком ставит стакан на консоль. – После приезда вы только и знаете, что наносите мне оскорбления. Мне плевать, за каким вы прячетесь титулом; вы просто невыносимы. – Он отталкивается от кресла. – Давайте выйдем и поговорим как мужчина с мужчиной.
Я скрещиваю руки на груди, прикрывая неглиже.
– Сегодня вы не в том состоянии, месье Вольф.
Банкир стучит себя в грудь.
– Этот так называемый барон обозвал меня наглой обезьяной. Он оскорбил мою родину и мое достоинство. Задета моя честь, и я намерен защищать ее на дуэли.
– Я принимаю ваш вызов, – отвечает Шон. Он спокоен, словно берет чашку чая. – Мадам Поммери будет моим секундантом. – Он делает церемонный жест в мою сторону.
Я вскидываю руки.
– Какой абсурд! Перестаньте немедленно!
– Слишком поздно, раз он бросил перчатку, – говорит Шон. – Вы знаете правила, дорогая Алекс. – Каждого дуэлянта должен сопровождать секундант, чтобы гарантировать честное соблюдение правил и достойное завершение. Должен быть и распорядитель.
Распахивается входная дверь, и в нее вваливаются вернувшиеся из таверны мужчины, а с ними – наряженная в шелк Люсиль. Луи сразу идет к бару.
– Кто-нибудь будет крепенькое? – Он наливает несколько рюмок, а Эмиль разносит их.
Анри отмахивается от него и с удивлением глядит на меня. О, да, неглиже.
– Минутку. – Я увожу Люсиль в вестибюль. – Кто вам позволил идти с ними?
Ее лицо становится белее мела.
– Луи попросил меня. Я думала, он спросил у вас позволения.
Я фыркаю с досадой, но круглые черные глаза Люсиль – сама невинность.
– Идите спать. Сейчас же. – Я машу рукой на комнаты служанок за кладовой.
В гостиной Вольф сжимает в пухлых пальцах рюмку.
– Луи будет моим секундантом. – Он опрокидывает жидкость в глотку. – Тогда месье Лубе остается роль распорядителя.
Я нервно сжимаю в кулаке жемчуг.
– Пожалуйста, джентльмены. Давайте уладим это недоразумение. Не надо браться за шпаги. Пожмите друг другу руки.
– Алекс, вы лучше всех знаете – раз вызов принят, честь обязывает нас завершить дуэль, – рычит барон. – Дуэль должна состояться на рассвете.
Вольф вскидывает подбородок.
– Наши секунданты приготовят сабли.
Я с облегчением перевожу дух.
– Ах, месье. Увы, но в Шиньи нет сабель. Значит, дуэль следует отменить.
Луи вытаскивает из-за бара кожаный футляр, и у меня падает сердце.
– Луи, нет. – Я машу рукой. – Эти сабли предназначены для шампанского, а не для дуэли.
Он расстегивает бронзовые пряжки, поднимает кожаную крышку и показывает мужчинам две сверкающие сабли с витыми серебряными рукоятками.
– Вот такие подойдут?
Шон проводит пальцем по лезвию.
– Лезвие очень тонкое.
– Не пытайтесь увильнуть, шотландец, – ухмыляется Вольф. – Примите мой вызов или примите поражение.