Подхватив юбки, я бегу туда и вырываю девушек из хватки солдат. Потом сопровождаю их, когда они идут к следующему ряду.
– Не улыбайтесь. Не глядите им в глаза и держитесь вместе; я буду ждать вас в конце стола, – наставляю я.
Девицы из «Альгамбры» не боятся солдат, подмигивают им и посылают воздушные поцелуи. Подходящие женщины для такой работы.
Солдаты запевают новую песню.
Deutschland, Deutschland über alles,
Über alles in der Welt.
Германия, Германия превыше всего,
Превыше всего на свете.
Люсиль и Луиза с трудом пробираются вдоль столов. Солдат хватает Луизу за талию, распевая: «Германия, Германия превыше всего…»
Я пытаюсь пробиться к ним, но ряд блокируют поющие парни. «Превыше всего на свете».
Луиза напряженно идет через толпу, скрестив руки на своих юных грудках.
– Германия, Германия превыше всего. Превыше всего на свете.
Луизу уносит от меня волна похоти, солдаты лапают ее, щиплют, обжимают. Я бегаю по периметру, ору на них, требую прекратить это, как будто они могут слышать меня в общем пьяном гвалте. Солдаты перебрасывают девушек от стола к столу, их гортанный гогот терзает мой слух. Выставив плечо, я пробиваюсь через обезумевшую толпу, отталкивая грубые руки от моего тела. Кажется, солдат не волнует, что я гожусь им в матери.
Трубят горны, и все взоры обращаются к главному столу. Генерал стоит, подняв руки, и властным кивком приказывает привести к нему Луизу.
Я бегу к ней. Луиза прижимается ко мне, дрожа и рыдая.
– Вы варвары, – кричу я генералу.
– Если тут нужно кого-то обвинить, то только вас, – говорит генерал. – О чем вы думали, приведя ваших дочерей к солдатам, которые месяцами не видели женщин? – Он поворачивается к Вольфу. – Отвезите их домой.
– Солдаты должны быть наказаны.
– Какая вы наивная, мадам, – говорит он сквозь зубы. – Мы завоеватели, а вы покоренные. С того момента, когда Наполеон капитулировал, все ваше принадлежит нам. Ваш дом, ваше вино, даже ваши жизни.
Снова раздается гогот. Теперь солдаты перебрасывают от стола к столу Люсиль, лапая ее. Она загораживает руками живот, а они щиплют ее за груди.
– Немедленно остановите их, – ору я генералу. – Эта женщина носит ребенка.
Генерал приказывает ординарцам забрать Люсиль. Она стонет и тяжело дышит, словно умирающий зверек. На лице застыла маска ужаса.
Что-то с ней не так. Ужасно не так.
– Немедленно отвезите их домой, – приказывает генерал Вольфу.
* * *
На улицах солдат еще больше, чем было во дворце, – самое отребье, подобранное из всех сточных канав для прусской армии. Они таращатся на нас, что-то орут, явно вульгарное, и делают непристойные жесты. Луиза и Люсиль жмутся ко мне, и я накрываю их своей накидкой. Вольф тащится позади нас, ему явно не по душе, что он уходит из дворца.
Люсиль стонет и что-то бормочет. Она маленькая, но мне все равно трудно вести обеих девушек.
– Помогите мне, – кричу я Вольфу. – Я не могу справиться с обеими. Люсиль еле идет.
Он хватает ее за талию и поддерживает рукой ее голову.
Я беру Луизу под мышку, и мы уходим прочь от пьяной, вонючей солдатни.
– Что будет сегодня с девицами из «Альгамбры»? – спрашиваю я.
– За них можете не беспокоиться, – отвечает Вольф. – Мадам Шахерезада умная женщина. Сегодня они разожгут аппетит солдат, а завтра возьмут двойную плату за свой товар.
– Но генерал, конечно, защитит наших женщин. Все-таки ведь он великий герцог, а не варвар.
– Не заблуждайтесь насчет генерала Франца, – говорит Вольф. – Он славится своей жестокостью. Многие города в ужасе от него. Он не щадит никого, когда надо выполнить поставленную задачу, иначе канцлер Бисмарк не направил бы его во Францию.
– Пруссаки не смогут оккупировать Францию, – говорю я.
– Они уже заняли восемнадцать департаментов. – Вольф поддерживает Люсиль. Она еле идет и, кажется, теряет сознание. На ее лице неподвижная маска боли.
Я строго гляжу на него.
– Вы на чьей стороне?
– На стороне победителя, – отвечает он с усмешкой. – Чего и вам желаю, иначе ждите беды. Пруссаки самые жестокие из всех немцев.
Пронзительный ветер носится по пустым улицам. Луиза дрожит. Люсиль кричит от боли и держится за живот.
– О Господи. – Я отыскиваю на своей шатленке ключ от дома и вставляю в замок. – Приведите доктора Дюбуа.
– Вы, женщины, всегда поднимаете панику, – фыркает Вольф. – Утром она забудет обо всем.
– Я приведу доктора, мамочка. – Луиза бежит в переулок, прежде чем я успеваю ее остановить.
– Почему вы не могли это сделать? Моя дочь и так напугана сегодня до конца жизни.
– Вы преувеличиваете, – бурчит Вольф, поддерживая Люсиль под мышки, и глядит по сторонам. – Куда ее отвести?
Все двери распахнуты, в каждой комнате валяются армейские ранцы и скатки. Вольф тащит Люсиль по коридору, а я ищу для нее место.
– Давайте положим ее в комнате Луизы, – решаю я. Мы кладем ее на кровать. Подол платья пропитался кровью.
– Что с ней случилось? – спрашивает Вольф.
– Ваша солдатня постаралась, вот что. – Люсиль стонет и мечется. Я начинаю расстегивать пуговицы на ее платье. – Зажгите-ка лампу!
Он зажигает керосиновую лампу, стоящую на ночном столике.
– Так что же с ней?
– Она беременная, – говорю я, умолчав, что Люсиль моя невестка, а ребенок мой внук.
Вольф глядит на золотое ожерелье со звездами на ее нежной шее.
– Она еврейка. В Пруссии евреев по-прежнему сжигают на костре. Генерал Франц не потерпит в доме еврейку.
– Она приняла католичество. – Я расстегиваю ожерелье и убираю в ящик.
– Все евреи лгут. Неужели вы не знаете, мадам Поммери? – Вольф фыркает. – Я не хочу, чтобы меня наказали из-за вашей еврейки.
Я хватаю его за галстук и тяну к себе – так близко, что вижу рыжие волоски на носу.
– Вы сами привели в мой дом этого прусского монстра. И вы будете виноваты, если кто-то из нас пострадает.
Люсиль стонет, по ее лбу течет пот. Я беру кувшин и наливаю воды в таз.
– Вы должны благодарить меня, мадам, – говорит Вольф. – Я привез генерала в ваш дом, чтобы вы и ваша семья были в безопасности.
Люсиль скрежещет зубами, рвет на себе одежду и вдруг издает пронзительный вой – такой инфернальный, что у меня стынет в жилах кровь. Это начались роды. Она снова кричит, ее лицо покрылось красными и белыми пятнами. Ногти вонзаются в живот.
Я хватаю пальто Вольфа.
– Ступайте и выясните, что случилось с Луизой и доктором.
Люсиль кричит, стонет и мечется, я вытираю влажным полотенцем ее искаженное от боли лицо. Из нее течет и течет кровь, пропитывает постель и капает на пол. Мои руки и платье тоже покрылись ее кровью. Мне кажется, что прошли целые сутки.
Когда наконец приходит доктор Дюбуа, я отправляю Луизу в мою комнату, чтобы избавить ее от страшного зрелища.
К этому времени Люсиль уже давно затихла. Обессиленная и бледная, она лежит в луже слизи, а на ее груди розовый плод.
Доктор Дюбуа объявляет, что мать и ребенок мертвы.
* * *
Шахерезада и ее куртизанки не возвращаются в винодельню ни на следующий день, ни позже.
Когда я жду Луизу, чтобы ехать с ней на похороны, Вольф, в цилиндре и сшитой на заказ одежде, приезжает в новенькой карете, входя в свою роль генеральского атташе.
– Я обдумал ситуацию и считаю, что вам с Луизой разумнее всего уехать в Шиньи. Я приехал за вами.
– Я не оставлю винодельню пруссакам, – заявляю я, надевая перчатки. – Но мне нужно увезти отсюда Луизу. Я пошлю телеграмму Грено, чтобы он забрал ее в Париж. Вы можете отвезти нас сегодня днем на вокзал?
– Слишком поздно, мадам, – хмуро отвечает Вольф. – Как только армия отдохнет, она пойдет на Париж, чтобы поставить там свое временное правительство.
Я прижимаю пальцы к губам.
– Париж тоже займут? Тогда Луиза должна вернуться в монастырскую школу. Что угодно, лишь бы уберечь ее от солдат. Я кричу наверх:
– Луиза, доченька! Спускайся вниз, а то мы уже опаздываем на службу.
– Куда вы идете? – спрашивает Вольф. – Генерал хочет знать.
– Я пленница в собственном доме?
– Боюсь, что так. – Он кривит губы. Ему нравится смотреть, как я нервничаю.
– Ладно. – Я повышаю голос. – Скажите генералу Францу, что я иду в Сен-Реми на панихиду по моим невестке и внуку, которых вчера вечером убили его солдаты.
– Вашей невестке?
– Люсиль была женой Луи. – Я опускаю голову – мне слишком тяжело держать ее.
Он хватается за грудь.
– Мадам, вы шутите?
– Луи не говорил мне, что они поженились, потому что был уверен, что я не приму еврейку в нашу семью, – говорю я. – Но теперь я отдала бы все, чтобы они остались с нами.
Луи, Люсиль и их сын… Никого уже нет со мной. Анри тоже нет. Моя семья – Луиза.
Она спускается по лестнице с покрасневшими глазами и опухшим от слез лицом, печальная, в черном платье. Умерла Люсиль, ее нянька, подруга и невестка. Ее мир рухнул, а в ее родном доме поселились прусские солдаты.
Я должна придумать, как защитить Луизу от новых трагедий. Взявшись за руки, мы идем мимо Вольфа в аббатство Сен-Реми.
25Свет в конце туннеля
Поскольку Ивонна и Шанталь заняты до предела приготовлением блюд для генерала и офицеров, я беру на себя их ежедневный поход в булочную. Откусив кончик теплого багета, прохожу мимо Реймсского собора к моему Улыбающемуся Ангелу. Восход окрашивает его нежные щеки светом покоя и надежды. Какой бы расстроенной и встревоженной я ни чувствовала себя, он всегда улыбается и дарит мне обещание лучших дней. Он уже пережил Французскую революцию, дюжины королей и войн, но все еще улыбается. Встав перед ним на колени, я молюсь за Люсиль и ребенка. Пускай они найдут утешение в руках Божиих. Я молюсь за Луи, Анри и наших парней, надеясь вопреки всему, что они живы и когда-нибудь вернутся домой. Я с мольбой прошу дать мне силы и смелость, чтобы сохранить в безопасности при прусской оккупации наш дом и приют, а также женщин Реймса.