Щупальца страха и неуверенности медленно покидают мое сердце, во всяком случае настолько, что я снова могу ощущать прилив сил и надежды.
Вернувшись, я отдаю багеты Ивонне и Шанталь. Они стряпают завтрак на случай, если кто-то его потребует. От запаха мясных субпродуктов у меня все переворачивается внутри.
– Да поможет нам небо. – Я демонстративно зажимаю нос. Шанталь смеется. Генерал требует себе багет с ливерной колбасой и маринованными луковицами.
– Где Луиза? – спрашиваю я. Дочка помогает им по утрам на кухне, ведь кормить приходится так много народу.
– Она ушла в винодельню, – отвечает Шанталь.
– Так рано? – Я смотрю на мои часы, висящие на шатленке, и иду по коридору в винодельню. Сейчас только семь утра. Поскольку девицы из «Альгамбры» теперь развлекают прусских солдат, трудимся мы втроем. Что ж, по крайней мере зимой у нас будет меньше работы, когда новое вино будет проходить первую ферментацию и виноградный сок превратится в вино.
Я дрожу от холодного воздуха. Луиза и Дамá глядят в маленькую деревянную клетку с проволочными прутьями. Феликс сидит с ними и шевелит хвостом, словно метроном.
– Что это? – спрашиваю я.
Луиза подбегает ко мне и тянет меня к клетке.
– Мамочка, вы помните, как Дамá на вокзале дал Луи клетку с голубем? – взволнованно говорит она. – Голубь прилетел назад.
У меня трепещет сердце. Значит, Луи жив?
– Откуда ты знаешь, что это тот самый голубь?
– По красным носочкам, которые я надела на него.
Я крещусь и бормочу благодарственную молитву. Присев на корточки рядом с Луизой, я чувствую запах лаванды – дочка приняла ванну с лавандой. Голубь воркует и топорщит перья на радужной шее, словно гордится красивыми носочками на тонких лапках.
– Луи с Дамá всегда переписывались с помощью голубиной почты, – говорит она. – Вот я и связала носочки, чтобы в них можно было класть записку.
– Какая ты умница! – Я обнимаю дочку.
Дамá лезет в клетку и хватает голубя за крыло длинными пальцами. Луиза достает бумажку из носочка. Тонкая и маленькая, как папиросная бумажка, она сложена много раз. Написано так мелко, что она подносит бумажку к глазам.
Дамá, дружище. Если ты получишь это письмо, покажи его моей маман. Мы с Анри и еще несколько наших убежали из трудового лагеря. Если нам удастся пройти через Германию, мы вернемся домой. Луи.
Дамá улыбается, сажает голубя в клетку и запирает. Он все еще улыбается, когда залезает по лестнице на новую большую бочку и осаживает забродившее виноградное сусло.
Луиза вытирает слезы, я глажу ее по спине.
– Они обязательно вернутся, – говорю я.
– Он не знает, что Люсиль и ребенок умерли. – Дочка подавляет рыдание. – Он не знает, что мы пленники.
Ее боль пронзает мне ребра. Я вытираю пальцами слезы с ее щек.
– Они живы, доченька. Анри и Луи живы. Давай радоваться этому.
Но Луиза права. Наши мужчины не знают, что Реймс оккупирован пруссаками и, более того, что резиденция генерал-губернатора находится в нашем доме. Если генерал Франц узнает, что они сбежали из немецкого трудового лагеря, разве он не покарает их, чтобы держать город в страхе?
* * *
Генерал занял комнаты полуэтажа рядом с моей винодельней. К несчастью, у его комнат общая стена с моей спальней. В последние две недели голоса немцев доносятся до меня даже среди ночи. Я накрываю голову подушкой, но голоса все равно рокочут сквозь мои кошмары, в которых Луи и Анри лежат мертвые где-то на поле или умирают от голода в немецкой тюрьме.
Я просыпаюсь от громкого стука в дверь дома. Выглядываю в окно и вижу на ступеньках Вольфа и двух офицеров. К ним выходит генерал с адъютантом.
Вчера вечером после ужина генерал сказал, что хочет встретиться с братьями Мумм; это одна из многих встреч с выходцами из Германии, которые устраивал Вольф. Все это старые дома шампанских вин, такие как Мюллер-Рюинар, Боллингер, Круг и Шарль Хайдсик. Отрекутся ли они от Франции и станут помогать Германии? Самая важная встреча будет с нашим мэром Верле, который стал наследником «Вдовы Клико» и изменил название на «Верле et Cie, преемники Вдовы Клико». Тело вдовы не успело остыть, а он уже умаляет ее наследие.
Но по крайней мере все эти встречи генерала дают мне возможность незаметно ускользнуть в Бют-Сен-Никез. Я торопливо одеваюсь, хватаю блокнот и свежий круассан у Ивонны на кухне. Иду в противоположную сторону от генерала и Вольфа. Ночной мрак начинает светлеть, и я ощущаю на щеках утреннюю росу.
Возле садов Сен-Реми вдыхаю аромат клематиса. Воркующие голуби за оградой аббатства успокаивают мой слух. Какое чудо, что природа живет своей жизнью несмотря на ненависть и разрушения, которые несут люди.
Откуда ни возьмись на перекрестке двух улиц появляются генерал, Вольф и офицеры. У меня все холодеет внутри.
– Доброе утро, господа.
Вольф сердито сверкает глазами.
– Вы должны отдавать салют генералу, когда встречаете его вне дома, мадам.
Мои вспотевшие пальцы касаются лба.
– Я не ожидал встретить вас так рано, – говорит генерал.
– Я иду на мессу.
– Она святая покровительница сирот в Сен-Реми, – говорит Вольф.
Меня удивила его фраза.
– С блокнотом для рисования? – спрашивает генерал.
– Я люблю рисовать свет, падающий в окна, – говорю я.
Генерал пристально смотрит на меня, потом кратко кивает.
– Идите, мадам Поммери.
Вздохнув с облегчением, я иду в аббатство Сен-Реми, а оттуда из боковой двери в Бют-Сен-Никез. Зачем останавливать расчистку крайеров, если можно продолжить ее и дать работу мужчинам, которых не забрали на войну? Мы занимаемся этим уже два года и соорудили много коридоров между залами. Я рассчитываю через несколько лет все закончить. Мне остается только надеяться, что у мэра Верле и Вольфа хватит порядочности не поделиться моим секретом с генералом, иначе пруссаки украдут мои лучшие вина.
Поднявшись на холм к потайному входу под карликовым буком, я слышу звяканье металла о камень и эхо голосов. Если прусские солдаты случайно забредут туда, они тоже услышат эти звуки и захотят выяснить, что происходит под землей.
Жером Нэр, надзирающий за работами, машет мне рукой, когда я прохожу мимо горняков. С длинными жесткими волосами и бородой он напоминает библейского Голиафа. Его супруга, одна из моих приютских дам, предана сиротам так же, как он своей работе.
Когда большинство мужчин взяли на войну, Нэр нанял стариков, и те работают упорно и размеренно. Они уже вырыли сотню крайеров, а когда мы закончим, будут рыть другие. Тайный мир шампанского «Поммери», тем более удивительный, потому что наверху свирепствует война.
Когда мы добираемся до древнеримских крайеров, у меня захватывает дух от их потрясающей красоты. Я уже мечтаю о том, какое незабываемое впечатление крайеры произведут на моих будущих покупателей, и такие мечты ненадолго освобождают мой мозг от гложущей тревоги из-за поселившихся в моем доме прусских солдат.
Раскрыв блокнот, я зарисовываю новые идеи об обустройстве крайеров. В каждом коридоре будет стоять деревянный знак с названием каждого города, с которым у «Поммери» ведется торговля. Юбине это понравится. Интересно, получил ли он в Лондоне мое письмо, дошло ли оно до закрытия почтовой службы? Конечно, теперь весь мир знает, что Франция оккупирована. Ну и ладно. Пруссаки могут контролировать мою жизнь, но не мои мысли.
Я присоединяюсь к горнякам, когда они садятся завтракать в самом большом зале. Они ведут себя тихо, зная, что наверху таится опасность. При свете фонарей белые меловые стены поднимаются ввысь на десятки метров, и размеры зала поражают не хуже Лувра. Пожалуй, мы можем поставить здесь красивые скульптуры. А если на стене вырезать барельеф?
После трапезы я начинаю зарисовывать идеи барельефа. Дионис, греческий бог вина, на празднике урожая с другими богами.
Я увлеклась и рисую, рисую, пока Нэр не говорит мне, что они закончили работу и уходят.
– Ой, правда? – Я смотрю на часы. – Неужели уже так поздно? Я только закончу рисунок и уйду.
Он оставляет мне фонарь, и они задувают остальные перед уходом.
Возвращаюсь к моим херувимам, девам, корзинам с виноградом и льющемуся из кувшинов вину.
Потом слышу голоса, эхом проносящиеся по пещере. Может, кто-то из горняков что-то забыл? Но когда люди приближаются, я узнаю голос Вольфа. Тело каменеет от страха.
* * *
Свет фонарей мелькает на неровностях стен. Люди подходят ближе.
– Вероятно, она тайком перенесла сюда шампанское без моего ведома, – говорит кому-то Вольф. – Это тот коридор, в который мы вошли? Тут все выглядит одинаково.
Я задуваю фонарь и прячусь за стеллажом с бутылками, прижав руку к груди, чтобы из нее ненароком не выскочило сердце.
Вольф проходит мимо, высоко держа фонарь. За ним следует генерал. Еще одно предательство, неужели у этого человека совсем нет чести?
– По-моему, я чувствую свежий воздух, – говорит Вольф. – Тут где-то должен быть выход.
– Выведите меня отсюда, – говорит генерал Франц. – Я не могу дышать этой меловой пылью. Зачем она решила соорудить погреб под городской свалкой?
Вольф качает головой.
– Ей требовалось больше пространства для хранения вина.
Я чихаю. Проклятье!
Вольф взмахивает фонарем; пламя бросает адские тени на их лица.
– Кто здесь?
Я выхожу из-за стеллажа.
– Что вы тут делаете?
– Меня заинтересовал ваш блокнот, – говорит генерал. – После нашей встречи с Муммом я спросил у Вольфа, что вы рисуете.
Я раскидываю руки.
– Вот здесь я выдерживаю шампанское. Вообще-то, я планирую перенести сюда всю мою винодельню, но для этого понадобится несколько лет подготовки.
Генерал всматривается в пещеры с винными стеллажами у стен.
– Тут очень много шампанского.
– Да. Но если ваши солдаты проведают про мои крайеры, все шампанское будет выпито за пару недель.
– Вы не должны были держать это в секрете от меня, – говорит Вольф, вытирая платком испарину с лица.