Набравшись смелости, я хватаю его руку и говорю от всего сердца:
– Генерал, я клянусь вам, что я никогда бы не стала участвовать в нападении на ваших солдат.
Мне казалось, что я растрогала его, когда он сжал мою руку. Но его пальцы больно сдавливают мои хрупкие пальцы. Я вскрикиваю и выдергиваю руку.
– Мадам Поммери, вы ошиблись, если решили, что я попадусь на ваши женские уловки. Король Вильгельм сделал ясные ставки в этой войне. Суверенитет моей земли Мекленбург-Шверин зависит от моих успехов на этом участке боевых действий.
– Пожалуйста, генерал Франц. – Мой голос дрожит. – Мне нужны мой сын и смотритель винодельни, чтобы делать шампанское. Без них я не справлюсь.
Он показывает на дверь и орет.
– Немедленно уйдите. Иначе я брошу вас в тюрьму к вашим заговорщикам.
– Да, генерал. – С убитым видом я пячусь из столовой. Я сокрушена, раздавлена. Луи и Анри дома, но в руках у захватчиков.
* * *
Напряженность все нарастает и нарастает. Каждую ночь наши «вольные стрелки» нападают на прусских солдат в темных переулках, стреляют с крыш по их пьяным застольям в «Биргартене», грабят их склады с провизией, одним словом, не дают им расслабиться.
Для контроля за ситуацией генерал Франц вводит каждый день все новые ограничения. Теперь с наступлением темноты граждане Реймса не должны выходить из дома. Всякий, кого задержат после комендантского часа, будет отправлен в тюрьму. Это становится проблемой для «вольных стрелков»; им нужно тайное убежище.
Я предлагаю доктору Анруа использовать Бют-Сен-Никез. Генерал больше никогда не сунется туда, а там много крайеров не пострадали от нанесенного ущерба.
Каждый вечер я прижимаю ухо к стене, отделяющей мою спальню от покоев генерала, и слушаю новости, чтобы потом поделиться ими с «вольными стрелками». Кажется, прусские и немецкие войска уже окружили Париж. Они отрезали поступление в город продовольствия и других припасов.
Нашу единственную искорку надежды мы получаем из смятой парижской газеты, которую передают из рук в руки «вольные стрелки». Леон Гамбетта, наш министр внутренних дел, вылетел из окруженного немцами Парижа на воздушном шаре. Он прилетел в долину Луары и создал пять армий численностью более половины миллиона солдат.
Мы с Луизой пришли в собор молиться об окончании войны. Передние скамьи занимают немецкие военные. Странно думать, что они молятся тому же Богу, что и мы. Как же Всевышний выберет победителя?
Мы сидим почти в самом конце. За спиной скрипят скамьи для коленопреклонения. Тут же на нас обрушивается удушающий запах гардении. Это мадам Шахерезада. Я не видела ее с самого первого дня оккупации – так она занята в «Альгамбре».
Внезапно она шепчет мне на ухо:
– Вечером в субботу «Альгамбра» празднует день рождения генерала Франца. Я открою бутылку абсента, который берегла для особых случаев.
Зачем она сообщает мне о том, как угостит врагов? Я собираюсь отмахнуться от нее, но она уже уходит из храма, покачивая лиловым турнюром.
До меня медленно доходит значение ее слов.
– Мамочка, это была мадам Шахерезада? – шепчет Луиза, когда мы раскрываем сборник гимнов.
– Это был ангел, доченька. – Я сжимаю ее руку. – Настоящий ангел.
После мессы я наношу визит к доктору Анруа и сообщаю эту информацию.
* * *
Рейнар Вольф, в клетчатых панталонах, легком сюртуке, сшитом на заказ, и галстуке «аскот» сидит, нога на ногу, на деревянном ящике и наблюдает, как я упаковываю партию шампанского.
– Что с вашей рукой? – спрашивает Вольф. – Вы ударились?
– Можно сказать и так. – Я пытаюсь что-то делать пострадавшей рукой, но она все еще болит.
– Что случилось? – Он вскакивает и осматривает ее.
– Генерал зол на меня за свое падение в крайерах.
Вольф медленно кивает, обдумывая мои слова.
– Упав, он выглядел слабым и не может этого простить.
– А вообще, зачем вы привели его туда? – спрашиваю я.
– У меня не было выбора. – Вольф неправильно кладет бутылку в ящик. – Генерал решил пойти за вами и потребовал, чтобы я отвел его.
– Вы неправильно делаете. – Я поправляю бутылку. – Кладите больше соломы.
Тогда он сам упаковывает бутылки в другой ящик и улыбается, когда я одобрительно киваю.
– Генерал очень интересуется вами, мадам Поммери. Он не привык к независимым женщинам, управляющим собственным делом. Вы завораживаете его.
– Это смешно. – Я поворачиваюсь к нему. – Что вы пытаетесь сказать? Говорите прямо.
– Я советую быть поласковей с генералом, и тогда вам будет легче жить. Будьте практичной, мадам Поммери. Война может продлиться долго, либо Франция может завтра стать еще одной немецкой землей.
До сих пор я молилась лишь о скором окончании войны, но вот Вольф говорит, что Германия может победить. Такая мысль приводит меня в ужас.
– Мне надо проверить, что там с обедом. – Я иду к двери. – Вы тут сами разберетесь.
– Пригласите меня на обед в честь именин генерала. – Вольф стряхивает с коленей солому. – Я попробую разгладить взъерошенные перышки генерала и устроить так, чтобы вам позволили повидаться с Луи.
Что ж, стоит попытаться.
* * *
Анруа говорит мне, чтобы я продлила именинный обед генерала до восьми часов и подала к столу побольше вина.
Свечи в канделябрах, хризантемы на столе, пять бутылок шампанского стоят на льду в серебряных ведерках, сверкающие чистотой бокалы подаются к каждой перемене блюд. Жаркое – гвоздь программы. В углу скрипач играет «Немецкий реквием» Брамса. Ивонна и Шанталь приготовили столовую в точности так, как я просила.
Шанталь подает на закуску hors d’oeuvres — перепелиные яйца с икрой, а я наливаю шампанское «Поммери» генералу и Вольфу. Заодно хвастаюсь моей новой этикеткой: «Круизная компания Кунард подает на своих пароходах это кюве Поммери».
Он лижет мизинец и разглаживает свой угрюмый лоб.
– Как вы торгуете отсюда с «Кунард»?
– Мой торговый агент Адольф Юбине находится в Лондоне, – говорю я. – Не думаю, что там найдутся ресторан, винная лавка или пароход, куда он не звонил.
– Мадам способна делать шелковые кошельки из свиных ушей, – говорит Вольф и тут же бросает в рот перепелиное яйцо и проглатывает. – Мужчина был портным, а она сделала его своим торговым агентом.
Я игнорирую его сомнительный комментарий и поднимаю бокал.
– Чтобы нам жить как бог во Франции.
Генерал улыбается, прищурив глаза, и пьет шампанское.
– Аххх. – Он ест яйцо с икрой, потом снова пьет.
Я снова наливаю мое «Поммери», а в чистые бокалы – шампанское «Рюинар».
– Сравните эти шампанские и скажите мне, что вы думаете.
Они не спеша пьют одно, потом другое, полощут во рту, пробуя шампанское нёбом.
– Одно насыщенное, там чувствуются дрожжи, а другое легкое и освежающее, – говорит генерал. – Но какое лучше?
Вольф приканчивает оба бокала. Приходит Шанталь и забирает тарелки. Он таращится на нее с сальной ухмылкой, а она пытается это игнорировать.
– Вы предпочитаете Бетховена или Моцарта? – спрашиваю я.
– Что? – Вольф краснеет.
– В зависимости от настроения, – отвечает генерал. – Бетховен – огненная натура, а Моцарт чистый и точный.
– Тушé, генерал. – Поднимаю бокал и гляжу сквозь него на свет, отмечая размер пузырьков и цвет. – Композитор использует разные ключи, мелодии, ритмы. – Пригубливаю «Поммери» и «Рюинар». – Винодел тоже использует разные сорта винограда, выросшие на разных почвах и в разную погоду. Я смешиваю разный виноградный сок, чтобы он дополнял друг друга. Как композитор.
Наливаю мужчинам полные бокалы, как велел Анруа.
– Вы научились этому у вашего мужа? – интересуется генерал.
– Ее муж никогда не делал шампанское, – говорит Вольф. – Он владел шерстопрядильной фабрикой и вдобавок делал немного красного вина.
Я увожу разговор от моего мужа.
– Какие ароматы вы различаете в этом шампанском?
– Мой нос обоняет вино. – Вольф хохочет.
Генерал нюхает свой бокал.
– А вы что различаете? – спрашивает он.
– Первое дуновение походит на спелый лимон и ананас. – Я нюхаю снова. – Но когда я вдыхаю палитру глубже, я ощущаю цветочные нотки липы и персика.
Вольф сует в бокал свой тупой нос.
– Это как слушать симфонию, – говорю я генералу. – Все вкусовые оттенки перекатываются по языку и по горлу. Вы замечаете неожиданный миндальный финал? В музыке Бетховена полно сюрпризов. Он наращивает драматизм музыки, словно ведя ее к крещендо, но внезапно все смягчает. Рюинар тоже мастер неожиданного финала.
Шанталь, Ивонна и Луиза несут на поднятых кверху руках маленькие серебряные купола. Ставят их перед нами и одновременно поднимают крышки. Соблазнительные запахи поджаренной на гриле форели из Марны, обжаренного миндаля, зеленой фасоли из сада, и все полито бурым сливочным маслом.
Вольф только всплеснул руками.
– О, господи. Как я скучаю по вашим блюдам, Ивонна.
– Приятного аппетита, господа.
Шанталь наполняет до краев бокалы красным и белым вином. И в течение следующего часа мы едим, пьем и смеемся, словно мы не враги, а друзья.
– Это был лучший именинный обед, какой я только могу вспомнить. – Генерал барабанит ухоженными ногтями по животу. – Теперь я уж точно знаю, что такое жить как бог во Франции.
Я смотрю на свои часы.
– Кажется, вы сказали, что у вас встреча в восемь часов? – спрашиваю я Вольфа.
Он вытирает рот и откидывается на спинку кресла.
– Пора идти, генерал. Не стоит опаздывать на офицерское собрание.
Генерал надевает остроконечный шлем.
– После такого обеда мне кажется, что я умер и попал на небеса.
Последние блюда всегда самые вкусные, думаю я про себя.
Провожаю их до дверей и гляжу, как они, пошатываясь, идут по улице к дворцу «Альгамбра».
* * *
На следующее утро мы наклеиваем в винодельне этикетки на бутылки. Луиза смешивает муку с водой до нужной консистенции. Старательный Дамá наносит клей на этикетки, а я аккуратно прикладываю их к бутылкам и прижимаю, пока они не пристанут. Такая простая работа отвлекает меня от полуночного скандала. Сердитые голоса, топот солдатских ног по ступенькам полуэтажа не давали мне спать всю ночь. Хорошо еще, что комнатка Луизы находится в другом крыле дома, иначе и она бы не выспалась.