Она рассматривает письмо.
– Одиннадцатое декабря.
– Значит, двадцать дней назад. И в Париже по-прежнему идут бои. Когда это кончится?
Феликс мягко бьет голубя лапкой. Внезапно птица вздрагивает, взлетает на карниз драпировки и, моргая, глядит сверху на нас.
– Я хочу послать письмо Луи.
Дочка разводит руками.
– Это письмо было написано три недели назад. Джошуа просто не найдет его.
Меня захлестывает разочарование.
– Помоги мне снять голубя с карниза, и мы отнесем его Дамá.
* * *
После Нового года прилетает еще один голубь, самка с оранжевым носочком. Выглядит она лучше.
– Женщины всегда лучше выживают, – говорю я Луизе, когда она вынимает письмо из носка.
Bon courage, маман и Луиза, я молюсь о вашей безопасности. Мы с Анри пробрались по катакомбам в Париж, преодолев горы черепов и костей. Доставив послание, присоединились к коммуне в Монмартре, чтобы поддержать голодающих бедняков, которых Наполеон выселил из центра Парижа, чтобы там жили только богатые и влиятельные люди. Они вынуждены есть кошек и крыс. Но и парижской знати живется ненамного лучше. Лучший ресторан, «Кафе Вуазен», подавал на Рождество животных из зоопарка: консоме из слона, медвежьи отбивные, фаршированная ослиная голова, кенгуру под маринадом, а еще крыс. Мы останемся здесь, пока будем нужны.
Луиза кладет голову мне на руку и тихонько моргает. Я глажу ее черные волосы; они пахнут кастильским оливковым мылом и лавандой.
– В Монмартре они, пожалуй, в безопасности. Немцы будут целиться в Тюильри, это далеко от них. – Я целую ее в макушку, шутливо дергаю за ушко и встаю. – Давай сходим в крайеры, посмотрим, как там бродит шампанское и не замерзает ли оно.
* * *
В конце января Германия обстреливает в Париже школы, церкви, больницы, жилые здания и железнодорожные вокзалы. Город не получал провиант и другие товары пять месяцев. Голуби больше не прилетают к нам, и я с трудом сохраняю бодрость и оптимизм. Продажи упали до минимума. Почта отрезана, и платежи из Англии не приходят, а мне надо оплачивать расходы и жалованье работникам.
Вольф входит в винодельню и останавливается передо мной, приподнимаясь на цыпочках.
– Я принес вам очень хорошую новость.
Я закрываю бухгалтерскую книгу с неоплаченными счетами.
– Что ж, хорошая новость мне сейчас не помешает.
Он хлопает в ладоши, как ребенок.
– Прусский король Вильгельм коронован на церемонии в Версале. Теперь он германский император.
– Просветите меня. – Я развожу руками. – Почему германский император в Версале – хорошая новость?
– Теперь, когда все земли Германии объединены под властью Пруссии, они оставят Францию в покое.
Я недоверчиво качаю головой.
– Теперь они держат Францию за горло. Почему бы им не включить и ее в границы Германии.
– Вероятно, это никогда не было целью Бисмарка, – говорит Вольф. – Он намеревался объединить Германию под прусским правлением, и война способствовала этому. Если они захватят Францию, остальная Европа будет протестовать. Даже самые радикальные немецкие националисты не хотят аннексировать всю Францию.
– Так что, война закончена?
– Сейчас все еще ведутся переговоры о мире, и Пруссия уже потребовала регионы Эльзас и Лотарингия и контрибуцию пять миллиардов франков. – Он растопыривает пятерню. – Если добавить, что самой Франции война обошлась в тридцать шесть миллиардов, Франция может стать банкротом.
Я убираю бухгалтерскую книгу в стол и запираю ящик.
– Значит, такая хорошая новость? Ура, война закончилась, но Франция банкрот? – Я отмахиваюсь от него. – Простите, но мне надо работать.
– Вам понадобится моя помощь, если Франция обанкротится. – Он усмехается.
– Не думаю. – Я распахиваю дверь и жду, когда он уйдет. – Мой агент Юбине открыл счета и склады по всей Европе. Если война действительно закончилась, он будет умолять меня, чтобы я посылала шампанское.
Вольф не собирается уходить, поэтому я беру его за руку и вывожу на улицу.
– Месье Вольф, на вашем месте я бы подумала о возвращении в Германию.
31Глупо овце говорить о мире с волком
К февралю почтовая служба снова начинает доставлять почту, и я получаю толстый конверт с заказами от Юбине. Непрошеные слезы брызжут из моих глаз; война измотала меня сильнее, чем я думала. Юбине, мой друг и союзник, поддерживал меня всегда, даже когда работал в ателье своего брата.
Моя дорогая Александрин,
Я надеюсь, что свежепровозглашенный мир согреет вас как кашемировое одеяло, ведь я знаю, какими холодными бывают зимы в Реймсе. Великобритания вздохнула с облегчением, когда Пруссия одержала победу над Францией.
Я ковыряю заусенец на ногте. Вот уж не думала, что Великобритания выступит на стороне Пруссии против Франции. Найдя маленькие ножницы на моей шатленке, я срезаю помеху. Аккуратные ногти – аккуратный разум. Еще одно глупое наставление из «Этикета для дам». Нет, в конце концов я просто сожгу эту нелепую книгу.
Я снова беру в руки письмо.
Со времен революции и Наполеона британцы мечтали раздавить Францию, и теперь Пруссия сделала это вместо них. Но это вовсе не означает, что британцы променяют французское шампанское на германский сект. Господи, да ни за что. Теперь, раз война закончилась, британцы завалили меня заказами. Они готовы платить премию за скорую доставку. Скажите Луи и Анри, чтобы они отправили все шампанское, какое могут, поездом или грузовым обозом как можно скорее. О затратах не беспокойтесь.
У меня перехватывает горло. Юбине не знает, что они пока не вернулись с войны. Возможно, уже никогда не вернутся. Я отбрасываю эту мысль и начинаю готовить партию шампанского к отправке: мою бутылки, наклеиваю этикетки, обертываю пробки фольгой, упаковываю бутылки в ящики – все это дело работников, которых у меня нет.
* * *
Я тону в хлопотах, чтобы выполнить заказы Юбине. Вдруг дверь винодельни открывается, и Анри Васнье втаскивает в нее сундук. Я все бросаю и бегу к нему. Моя ладонь гладит его впалую щеку; он выглядит так, как будто не ел много недель. В усах седина. Его веки отяжелели от кровавых зрелищ, какие лучше бы никому не видеть.
– Ах, слава Богу, вы благополучно вернулись домой. – Я обнимаю его костлявые плечи и заглядываю за плечо. – А где Луи?
– Мне жаль, мадам. – Он вздыхает. – Луи остался с коммунарами, чтобы сражаться с французскими властями.
Мои легкие отказываются дышать.
– Ой, не может быть! Зачем?
– Я пытался убедить его вернуться домой, – говорит он. – Но Луи не простит себя, если не вступит в борьбу за обездоленных бедняков.
– Анри, а вы почему не остались с ним? Ведь вы такие друзья.
Он опускает голову и вытирает лоб.
– Я считаю, что французы не должны убивать друг друга, это неправильно, особенно после поражения в войне.
– Жалко, что Луи так не считает. – Я вздыхаю и гляжу на его сундук. – А это что такое?
Анри пожимает плечами.
– Владелец моего дома решил, что я погиб, и сдал мое жилье другому. К счастью, он сохранил мои вещи. Я надеялся, что смогу пожить в винодельне, пока не подыщу себе новое жилье.
– В этом нет абсолютно никакой нужды, – говорю я. – Теперь, после ухода прусских войск, в моем доме полно пустых комнат. Живите с нами. Ивонна снова вас откормит.
– Спасибо, Александрин. Я найду комнату как можно скорее.
– Пожалуйста, Анри, вы делаете мне одолжение, – говорю я. – Дом совершенно пустой, в нем мечется эхо. Живите сколько вам хочется.
Он обводит взглядом винодельню.
– Тут все в образцовом порядке. Плохо с делами?
– Уже хорошо. – Я показываю ему пачку заказов. – Юбине просит отправить ему партию шампанского как можно скорее. Вы можете этим заняться. А то я уже запаздываю этой весной с купажом вин.
Он перелистывает заказы.
– Хватит у нас шампанского для всех заказов?
– Нам придется привезти несколько бочек из крайеров, – говорю я. – Пруссаки подчистили тут в винодельне почти все наши запасы, но до крайеров они не добрались. Даже странно, потому что генерал знал про Бют-Сен-Никез. – Тут до меня доходит: генерал Франц защищал мое шампанское.
– Наши работники вернулись с войны? – спрашивает он.
– Совсем немногие, но я думаю, что смогу найти вам людей. Погляжу, без кого обойдусь сама. – Я снова обнимаю его, хотя это и не очень уместно. – Я даже выразить не могу, как замечательно видеть вас, Анри. – От эмоций у меня пылают щеки и шея. Я спохватываюсь и отхожу от Анри, чтобы не нарушить приличия.
* * *
На следующее утро я смеюсь от души над Анри. У него глаза лезут на лоб, когда мы раздаем фартуки новой команде, которую я рекрутировала в «Альгамбре». Накрашенные губы, подведенные углем глаза, тонкие ткани, под ними пышные телеса.
– Что вы придумали? – спрашивает Анри.
– Нам нужны работницы, а девушкам из «Альгамбры» нужны деньги после ухода прусских солдат.
– Но что скажут люди? – Он краснеет.
– Может, они скажут, что мы сделали из них честных женщин.
Он неодобрительно морщится, я стираю его гримасу, проведя пальцами по щеке.
* * *
Купажная выглядит как нечто среднее между часовней и химической лабораторией. Лучи света падают с многометровой высоты из окна вниз по меловым стенам. На высеченных в стене полках стоят графины, мензурки и дегустационные стаканчики. У стен бочки, дальше начинаются другие коридоры, они ведут в пещеры, которые нам еще предстоит расширять.
Луиза и Дамá идут за мной мимо бочек, а я показываю на маркировки – сорт винограда и расположение виноградника.
– Шардоне из Кот-де-Бланк, пино нуар из Монтань-де-Реймс, менье из долины Марны.
– Луиза, скопируй маркировку этой бочки на этикетки, а Дамá будет вешать их на горлышки графинов.
Я беру с полок стаканчики и ставлю на длинный дегустационный стол.
– Когда мы будем пробовать вино? – Луиза толкает Дамá локтем, и у него загибаются кверху уголки губ.