– Они все получат, – говорю я. – Мы превратим эти крайеры в галерею лучшего шампанского и изящных искусств. Впечатление у клиентов будет незабываемым, поверьте.
– Они не забудут, потому что заработают тут воспаление легких. – Луи, дрожа от холода, скрестил руки на груди. Откуда ни возьмись, к нему на руки прыгает Феликс. – Эй, откуда ты взялся? – Луи гладит кота, Феликс мурлычет. После болезни Луи они стали неразлучными друзьями.
Луиза снова наливает всем шампанского.
– Может, наши клиенты будут приходить в меховых шубах, как месье Юбине? – возражает она. Я смеюсь.
– Неплохая идея, мадемуазель, – посмеивается Юбине. – Шампанское будем подавать в хрустале от «Баккара».
– Вообще-то, проект стартует на следующей неделе, – сообщаю я, изображая полнейшую уверенность. – Я наняла хорошего скульптора, Гюстава Навле, чтобы он изобразил на стенах бога вина Бахуса. Это будет удивлять всех посетителей.
– Клиенты покупают шампанское, а не искусство, – не унимается Луи.
– Да, но искусство возвышает шампанское, и наоборот, – говорю я, пытаясь спорить с ним. – В Шампани все делают шампанское – кто-то лучше, кто-то хуже. «Поммери» станет местом, куда люди будут приезжать специально, а потом рассказывать о нем всей Европе.
– Но сейчас не то время, ведь Франция висит на грани банкротства, выплачивая Пруссии контрибуцию, – говорит мой сын.
– Луи, из этой проклятой войны я вынесла одну вещь – мы не должны всегда следовать правилам. Иногда нарушение правил – как раз то, что нужно.
Луи выставляет большой палец.
– Маман, с этим мы точно можем согласиться.
Анри поднимает бокал.
– За ваши удивительные озарения и планы, мадам Поммери. До сих пор они всегда вели нас вперед, и я верю, что так будет и дальше.
– За мадам Поммери, – говорит Юбине, и все поднимают бокалы.
Анри выразительно глядит на меня через край бокала, и я внезапно понимаю то, что слишком долго игнорировала. Во-первых, наши отношения не такие, как между хозяйкой и управляющим, а гораздо глубже. Во-вторых, бабочки, порхающие внутри меня, не имеют никакого отношения к шампанскому.
* * *
Свежий слой снега ослепительно сверкает под полуденным солнцем, когда Юбине залезает в открытый кабриолет в своей бобровой шубе, красном кашемировом шарфе и высоких башмаках.
– Еще один день в раю. – Он потирает руки.
Луиза натягивает поводья, и мы везем Юбине в поездку по виноградникам Шампани, а потом в Бют-Сен-Никез.
Он делится с нами планами поставить «Поммери» в первые строчки винных карт каждого ресторана и бара в Соединенном Королевстве и там, куда его занесет любовь к странствиям. Его торговые планы звучат скорее как «Тысяча и одна ночь» и поднимают нам настроение в холодный январский день.
– Шардоне растет тут, в Кот-де-Блан, – показывает Луиза, когда мы проезжаем через плавные холмы, потом машет рукой на реку: – А в долине Марны выращивают виноград менье.
– Моя дочка впитывает, как губка, каждую деталь, – хвастаюсь я Юбине. – Луиза знает наизусть каждый виноградник и сорт.
– Telle mère, telle fille, какая мать, такая и дочь, – смеется Юбине. – Большой был урожай во время войны?
– Мы с большим опозданием собирали виноград, – говорю я, морщась. – Но зато он получился очень вкусным.
– Пожалуй, я не прочь попробовать, чтобы рассказывать клиентам, что им ожидать, – усмехается Юбине.
– Вам придется ждать четыре года, пока вино созреет, – говорю я.
– Четыре года слишком долго. – Он складывает ладони в молитвенном жесте. – Можно мне сейчас попробовать?
– В крайерах есть новый купаж кюве, – говорит Луиза. – Но как же ваша клаустрофобия?
– Нельзя позволять страху стоять на пути жажды знания, – усмехается он. – Или жажды шампанского.
Луиза разворачивает кабриолет, и лошади бегут на север через безлиственные виноградники.
Когда мы подъезжаем к холму, Юбине пригибает голову, спускаясь по лестнице, освещенной висящими на крюках фонарями.
– Мадам, мне начинает нравиться ваша идея, – говорит он, пыхтя. – Спуск в древние пещеры определенно поражает воображение.
Он напевает под нос какой-то марш.
– Все интересней и интересней, – говорит он, когда мы входим в купажную. – Так вот где творится волшебство? – Его длинные пальцы скользят по выстроенным вдоль стен бочкам, на которых написаны названия виноградников и сортов винограда. – Что-то говорит мне, что это ваша работа, Луиза.
Фонарь на столе освещает гордое выражение, появившееся на ее лице.
Юбине элегантно садится на бочонок, словно находится в шикарном ночном клубе, а не в холодной и сырой пещере.
– Так что мы дегустируем?
Я открываю бутылку и нюхаю легкое дуновение дрожжей и фруктов.
– Я снова экспериментирую с более сухим шампанским.
– Мадам, вам следовало бы остановиться на шампанском, которое все знают. – Он нюхает бокал и кривит губы.
– Мои друзья в Шотландии купили мое сухое шампанское на Лондонской выставке, – говорю я. – И покупают до сих пор.
– Тогда они посочувствовали вам, потому что вы только начинали, – говорит Юбине. – А потом продолжали покупать, потому что вы вернулись к сладкой дозировке, как я и рекомендовал.
Я гляжу на пузырьки, поднимающиеся кверху при свете фонаря.
– Это вино совершенно не такое, как мой первый эксперимент.
– А какое? – Он нюхает бокал.
– Поскольку мы поздно собрали урожай, виноград оставался на лозе гораздо дольше, чем всегда, – говорю я. – Сначала я подумала, что все, шампанское будет испорчено, но оказалось, что дополнительная спелость обогатила его вкус. – Я поднимаю бокал. – Au santé.
Юбине делает глоток и морщится.
– Все-таки надо добавить сахара, не так ли?
– Это все испортит. – Я вдыхаю запах пузырьков, лопающихся на поверхности. – Вы чувствуете абрикос? Два года выдержки, и получится вкус абрикосового варенья на круассане с маслом.
Он усмехается.
– А вы что думаете, месье? – спрашивает Луиза; на ее красивом личике написано беспокойство.
Юбине выливает оставшееся в бокале шампанское в ведро.
– Честно говоря, пить такое шампанское все равно что глотать лезвие бритвы.
Луиза хватает меня за рукав.
– Ой, мамочка! Может, добавим сахара?
Холодное сомнение закрадывается мне в душу, и я пробую шампанское снова.
– Вкус присутствует, я знаю, он здесь.
– Луиза, не слушайте меня, – говорит Юбине. – Слушайте вашу мать. Мадам Поммери всегда видела дальше всех, то, чего не видели другие. И она уверена в своем шампанском. – Он вынимает из кармана золотой соверен и держит его перед носиком Луизы. – Я готов поспорить с вами, что через два года вкус будет точно таким, как предсказывает ваша маман.
– Откуда вы знаете, мамочка? – спрашивает меня Луиза.
– Как знает художник, какой будет картина, когда он закончит ее? – говорю я. – Художники начинают с идеи и работают над ней, пока она не воплощается в реальность. Это шампанское – моя идея. Я уверена, что через пару лет это вино будет радовать нёбо.
– А тем временем, Луиза, я буду всюду говорить, что сухое шампанское входит в моду. – Юбине крутит перед ней золотой монетой. – А через пару лет так и случится, но это будет исходить от меня первого. – Он делает пас рукой над монетой, и она исчезает.
– Как вы это сделали? – Завороженная увиденным, Луиза протягивает руку, и монета падает на ее ладонь.
33Это не то, что выпить море
1873 год. Меловая пыль висит в потустороннем мире крайеров, когда скульпторы натягивают веревку между строительными лесами и срубают меловую породу. Пыль забивается мне в глотку и нос, затрудняя дыхание. Работники закрывают лица платками, вывозя из пещеры тачки со щебнем.
Я пытаюсь успокоить расшатанные нервы и беру на руки Феликса; его мурлыканье всегда меня успокаивает. Возможно, я продвигаю проект с крайерами слишком поспешно, слишком необдуманно.
Скульптор Гюстав Навле, невысокий и смуглый, стоит в центре хаоса и размахивает руками, словно дирижирует циклоном. Хоть убей, но я не могу понять, как эти метки и дыры сложатся в сцену с Бахусом, которую я так ясно видела мысленным взором. Все это стоит целое состояние, которого у меня нет. Нам следовало бы начинать с малого вместо такого амбициозного пятнадцатиметрового творения. Прежде я думала, что моя идея – плод вдохновения, но, возможно, это была обычная самоуверенность.
Анри и Луи спускаются в крайер по ступенькам, озабоченно наморщив лбы.
– У наших мужчин недовольный вид, правда, Феликс? – Я почесываю его шею, вибрирующую под моими пальцами.
Я кричу Луи и Анри сквозь невероятный грохот:
– Поразительно!
– Оглушительно? – Анри рокочет своим басом.
– Непонятно, – кричит Луи. – Она сказала, что ей непонятно.
Я увожу их в нишу, где не так шумно.
– Когда скульпторы закончат работу? – Анри нервно теребит пальцем ус.
Мне не хватает мужества сообщить ему, что я заказала еще другие скульптуры.
– В винодельне больше не осталось места, – говорит Луи. – И теперь мы не сможем убрать туда вино. В этом месяце начинается сбор винограда, и нам нужно где-то хранить новое вино. И куда мы его денем?
– Я уверена, что вы найдете выход, – говорю я, поскольку у меня нет решения.
Луи надувает щеки; на его лбу пульсирует мелкий сосудик.
– Маман, когда вы решили выдерживать шампанское четыре или шесть лет вместо двух, вы учитывали, что шампанское придется где-то хранить?
В нашей нише неожиданно и без приглашения возникает Рейнар Вольф.
– И эти дополнительные годы уменьшают ваш банковский счет, – говорит он.
– Месье Вольф, у нас частное совещание, – говорю я ему.
Вольф машет своей пухлой рукой.
– Извините, я не увидел тут служанки, чтобы отдать ей мою визитную карточку, – острит он.
У меня стучит в висках от гнева и нехватки кислорода. Я прижимаю Феликса к груди.
– Какое у вас дело, месье?