– С такой пляской?
– Мне тоже это казалось странным в первый раз, когда я увидел такой ритуал. Но он вдохновляет мужчин перед огромным объемом предстоящей работы. – Васнье сжимает губы и глядит на меня.
Моя рука взлетает ко лбу.
– Ох. Я должна пойти и извиниться.
– О нет, мадам. Нет нужды в извинениях. – Он машет рукой. – Мы слишком увлеклись. Когда вы продали все станки, парни страшно нервничали, не закроете ли вы и винодельню. Сейчас во Франции очень трудно найти работу.
Я выглядываю из двери конторы и вижу, что работники вытирают полы.
– Кто надзирает за изготовлением вина? Мне надо поговорить с тем человеком.
– Это делал ваш муж, мадам, больше никто. Он отдавал распоряжения.
Я чувствую себя беспомощной и глупой.
– И что Луи приказал бы вам сделать сейчас?
– То же самое, что и вы, – говорит с улыбкой Васнье. – Навести порядок и готовиться к следующей партии винограда.
Я медленно киваю. В голове складывается план.
– Идите за мной.
Стоя с Васнье в давильне, я собираюсь с духом, чтобы обратиться к нашим двадцати трем ouvriers – работникам. На их лицах я вижу страх, словно я палач, а они сейчас поднимутся на помост виселицы. После смерти Луи они живут в страхе, что потеряют работу.
– Пока я разбиралась в делах компании «Поммери», вы были верной командой, – говорю я. – Я признательна вам за ваше терпение и преданность компании все эти годы. Я понимаю, как это было трудно. Но многое переменилось. Луи умер. Месье Грено отошел от дел. – У меня перехватывает дыхание, легкие болят от слишком близких к поверхности эмоций. Я должна быть сильной. – А французская промышленность сейчас вялая, как угольная смола.
Работники вешают голову, словно подставляют шею под петлю. Некоторые начинают снимать фартуки.
– Постойте. – Я выставляю ладонь. – Я еще не договорила. Я не продаю винодельню, что бы там ни сплетничали на улицах. Но перемены будут. – Я показываю на Васнье, стоящего рядом. – Месье Васнье наш новый управляющий, а я буду заниматься продажами и перевозками.
Один из смотрителей винного подвала, Лео Тома, сдергивает с головы фригийский колпак и комкает его в руках.
– У Анри Васнье молоко на губах не обсохло, а вы вообще не имеете представления, как делать вино. Вся ваша прибыль будет съедена. Отправленные грузы будут потеряны или украдены. Фургоны будут опрокидываться. Во Франции большие налоги на экспорт, а каждая страна, куда мы двинемся, добавит свои налоги и сборы.
– Месье Васнье помогал моему мужу несколько лет. Я не сомневаюсь, что он справится с делом. – Я киваю на Тома. – Но, судя по вашим словам, у вас есть бесценный опыт в логистике.
– Не уверен насчет логистики, но я знаю, как перевозить вино.
– Вы умеете читать, месье Тома?
Его заросшие щетиной щеки краснеют.
– Нет, мадам.
– Мы можем переменить это, если хотите. – Я протягиваю руки к группе. – Если вы решите остаться, нам нужно будет поправить наши трудовые соглашения. И включить твердое правило: не пить на работе.
Работники переглядываются, что-то бурчат. В воздухе висит запах пота.
Я поднимаю кверху палец.
– Но я буду настаивать на дегустации вина каждую пятницу, чтобы мы учились делать вино и могли им гордиться.
– Вы думаете, мне нужны такие уроки? Я и так тридцать лет делаю вино. – Симон срывает фартук и бросает его на стол. Потом направляет мясистый палец на работников. – Женщина-босс вдвое жестче, чем любой мужик, и вдвое требовательней. Я ушел от вдовы Клико из-за ее неразумных требований и не хочу терпеть это снова. – Он топает мимо меня и выходит на улицу. Полдюжины мужчин следуют за ним. Остальные, похоже, колеблются.
– Вы можете уйти, если у вас есть сомнения. – Я делаю жест в сторону двери.
Еще около дюжины работников уходят, пряча глаза.
– Ладно, – говорю я тем, кто остался. – Будем работать. Будет нелегко, но я уверена, что мы сможем наладить успешное производство вина.
Мысленно произношу молитву Улыбающемуся Ангелу, чтобы он дал мне смелость и уверенность в себе.
6Глаза на лоб лезут от проблем
1859 год. Весной я постоянно нахожусь в конторе Луи, откуда могу наблюдать, как наши работники приступают к купажированию вина и розливу по бутылкам. Воздух насыщен ароматами винограда. Я трогаю пальцем потертости на коже, где обычно лежали руки Луи. Оценивала ли я по достоинству все то, что он делал для нашей семьи? Не только торговал шерстью, но и делал вино, чтобы заработать больше денег? Он никогда не жаловался.
Взглянув на часы на моей шатленке, я вижу, что у меня еще есть пара часов. Пожалуй, Луи подарил мне шатленку в качестве комплимента – мол, у меня весь дом под контролем. Дом – единственное, чем может управлять женщина, поскольку Кодекс Наполеона запрещает женщинам владеть любым производством. Единственное исключение сделано для вдов. Я бы сказала, что это странное утешение после потери мужа.
Надеваю на указательный палец резиновый наперсток и зарываю его в счета. Знал ли Луи, как много их накопилось? Это существенная потеря денег, а ведь вино даже не разлито по бутылкам, не то что продано. Я благодарна брату Юбине, что он купил у нас оборудование фабрики, иначе мы никогда не смогли бы оплатить эти счета.
В открытую дверь я вижу, как Анри Васнье разливает по бутылкам бочонок красного вина с виноградников в Бузи. Каждую бутылку он передает по цепочке, хотя я совершенно не понимаю, почему на розливе работают семь человек. Наша производственная линия напоминает мне кукольное представление, которое я видела в Париже. Куклы были неуклюжими, механическими и медленными, но забавными. Около семи минут от начала до конца. Не удивительно, что вином много не заработаешь.
Рыжеусый мужчина берет из ящика пустую бутылку и отдает ее Васнье, тот ставит ее под кран бочонка, которым управляет вихрастый новичок Дамá, тот алтарный служка из аббатства Сен-Реми. Когда бутылка наполнена, другой работник вручает ее худому мужчине в порванном комбинезоне, который идет к коротышке в фригийском колпаке, и так далее.
Когда бутылка наконец достигает конца цепочки, коренастый мужчина с белой бородой кладет ее на стеллаж, непрестанно изрекая шутки.
– Один мужик говорит другому: «Я спал с моей женой до свадьбы, а ты?» Тот отвечает: «Не знаю, как ее девичья фамилия?»
Все хлопают по коленкам и гогочут, а белобородый прикладывается к кувшину с вином.
Так дело не пойдет. Я иду в подвал, мои каблуки стучат по каменному полу. Все глаза поворачиваются ко мне, смех затихает, и внезапно я чувствую себя нелепо, вторгаясь в их братство, которое определенно не включает женщину. Особенно женщину-босса.
– Доброе утро, месье.
Бородатый крепыш пятится к столу, чтобы спрятать за спиной кувшин. Вот только его кувшин падает с края стола на каменный пол. Осколки летят в разные стороны, а красное вино плещет на мое платье.
Анри Васнье заливается краской до кончиков ушей.
– Откуда взялся этот кувшин? – спрашивает он у работников.
Белобородый прячется за спинами других.
Васнье наклоняется и подбирает осколки.
– Кто пил на работе?
Бородатый выскальзывает в дверь.
– Что это такое? – спрашиваю я Дамá, алтарного служку. Моя рука лежит на выгнутой верхушке железной штуковины, похожей на пыточную машинку.
Он натягивает фригийский колпак чуть ли не на глаза. Он смущен, испуган или дерзит?
– Покажи, как это действует, – говорю я.
Васнье наклоняется, глядит ему в глаза и говорит медленно и внятно:
– Мадам Поммери хочет посмотреть, как ты затыкаешь бутылку пробкой.
Он по-прежнему не отвечает.
– Что-то случилось? – спрашиваю я.
– Мальчик глухонемой, мадам.
– Почему отец Питер не сообщил мне об этом, когда я предложила Дамá работу? – возмущаюсь я. – Как же он справляется?
– Мальчик умный. Взгляните, как он управляется с укупоривателем. – Васнье ставит наполненную вином бутылку на подставку и кивает. Дамá нажимает обеими руками на рычаг, и эта железная конструкция вдавливает пробку в горлышко. Мальчишка поднимает кверху закупоренную бутылку и улыбается мне гнилыми зубами.
– Молодец, – хвалю я его, но мальчишка не отвечает. Я поворачиваюсь к Васнье. – Я думала, что мы в основном продаем вино бочками.
– Средний француз при нынешнем плохом состоянии экономики может позволить себе лишь бутылку вина, а не бочонок.
– Что можно сделать для ускорения операции розлива? – спрашиваю я.
Он поворачивается к работникам.
– Вы слышали, что сказала мадам Поммери? Давайте покажем ей класс. – Бригада заработала проворнее, несколько бутылок на линии одновременно. Без шуточек, без смеха и в ускоренном ритме.
– Превосходно, месье Васнье. – Я показываю большой палец. – Вот и держите темп.
Он улыбается сквозь пышные усы, и я понимаю, что могу рассчитывать на него. Когда я возвращаюсь в свою контору, за моей спиной раздается странное, леденящее душу бульканье. Дамá отчаянно орет и держится за глаз. Я бегу к нему.
– Что такое? Что случилось?
В руке он держит сломанный рычаг укупоривателя. Но беда не в этом. Его пальцы, закрывшие глаз, раздвигаются, и я вижу в его глазнице пробку. Он визжит, словно попавшее в капкан дикое животное.
– Бегите за доктором! – кричу я Васнье.
– Мальчик сирота, – отвечает Васнье. – Он не может позволить себе этого.
– Я заплачу´. Приведите доктора Дюбуа.
* * *
К тому времени, когда мы усадили мальчишку на кухне возле окна, половина его лица распухла и покраснела. У него стучат зубы, а тело сотрясает дрожь. Я кутаю его в одеяло и подтыкаю края под подбородком.
Люсиль приводит на кухню Луизу, чтобы покормить ее. Разумеется, следом за ними бежит и Феликс.
Луиза видит Дамá и широко раскрывает глаза.
– Enfant oiseau! Мальчик с птицами!
Он слабо улыбается ей, держа лед у больного глаза.
Появляется доктор Дюбуа со своим потертым кожаным саквояжем. Его элегантный отложной воротничок и пестрый галстук подчеркивают безупречно сшитый костюм. Эти он отличается от большинства здешних докторов. После смерти Луи доктор Дюбуа ежедневно проверял у меня сердце. Он прописал мне в те недели «Парфе Амор»