— Видите ли, в городе объявился маньяк, который охотится за фотомоделями.
Я притворно ахнула и попыталась отстраниться от Ваниной, дышащей мне в лицо плохо усвоенными огурцами и сметаной. Но она снова притянула меня к себе.
— Это ужасно. И убивает он не всех, а самых лучших. А Элка входила в пятерку лучших. Когда погибла Танеева — слышали про такую? — ну конфеты шоколадные все время рекламировала в круглых коробках, так вот, мы тогда ничего не заподозрили. Всякое с людьми бывает. Но потом убили Элкину первую конкурентку Иркутскую. И она заволновалась…
Слушок про маньяка дошел и до меня. У нас здесь разных слухов и сплетен хватает, но не проверять же на собственной племяннице — вымысел это все или чистая правда? Я ей посоветовала затаиться до поры до времени, а сама статейку тиснула: так, мол, и так, скончалась безвременно. Продюсера ее в курс дела не вводили. Знаете, как бывает? Вдруг это он и есть маньяк? Решили: пусть рассосется, а там посмотрим. Уж очень быстро первых-то девчонок пришили, одну за другой.
— А Спичкина?
— Сестра моя родная. С ней дольше всех пришлось договариваться. Боится всего, точно мышь. Говорила, мол, клиентов распугаешь, а вышло, что клиентов у нее стало в десять раз больше. Смерть — она притягивает.
— Но почему все-таки ваша племянница решила, что ей непременно придется разделить участь несчастных девушек?
— Были на то причины. — Ванина взглянула на меня исподлобья. — Но она не говорит…
— Ладно, — сказала я, пожав плечами, — передам Богомолову, чтобы искал другую актрису на главную роль.
Я собиралась подняться, но Ванина ухватила меня за руку.
— Вы не сказали, что на главную.
— Правда? Я думала, вы в курсе.
— Он, конечно, очень известный режиссер, но хорошо ли платит?
Я закатила глаза к потолку, давая понять, что платят столько, сколько нам с ней вместе и не представить. На лице Ваниной отражалась тяжелая внутренняя борьба, но в конце концов она все-таки сказала:
— Ладно. Запоминай адрес.
— Я запишу.
— Ни в коем случае, — взвизгнула она и как-то незаметно перешла на «ты». — Даже не думай. С Финляндского вокзала сядешь в электричку до Песочной.
— Я на машине.
— Значит, по Выборгскому шоссе едешь до сорокового километра. Проедешь автобусную остановку, слева будет спуск к роднику. Оставишь машину, спустишься, обойдешь родник, поднимешься на гору. Запомнила?
— Пока — да.
— На горе домик с зеленой крышей. Мой. Дача. Забор — глухой. Позвони один раз коротким звонком и два длинными. Элка откроет. Скажи, я в курсе, чтоб не пугалась.
До сорокового километра я добралась, когда уже стемнело. Остановку и поворот к ручью нашла относительно быстро. Но вот дальше… Дорога еще худо-бедно освещалась, но тропинка, ведущая к ручью, утопала в темноте. Самого ручья видно не было, только откуда-то снизу доносилось слабое журчание. Я шла вслепую, боясь куда-нибудь провалиться. Высокие каблуки не способствовали ни устойчивости, ни скорости моего передвижения. Наконец я приблизилась к журчанию ровно настолько, что смогла на ощупь отыскать и его источник. Вот он, родник. Вода ледяная, я пригубила немного. Не каждый день удается соприкоснуться с чистой природой.
За ручьем, если верить рассказу Ваниной, начинался подъем в гору, на которой стоял дом. Я посмотрела вперед — ничего. Сплошная чернота. Хоть глаз выколи. В голове закопошились неприятные мыслишки. А что, если Ванина нарочно услала меня в эту тьму-таракань, а сама, как волк из «Красной Шапочки» по короткой дорожке добралась до племянницы, и та уже где-нибудь в теплом купе поезда теперь готовится проститься с родимым Питером? А что, если Ванина и есть тот самый маньяк, который безжалостно расправляется с фотомоделями? Эта мысль не испугала меня. Представив, что сейчас из темноты на меня вынырнет с истошным воплем Ванина, — я тихо засмеялась. А что, если Ванина наводчица того самого маньяка? Смех мой от этой мысли оборвался, и я почувствовала, что трушу, как кролик!
Я стояла в темноте у ручья, размышляя, на кой мне это все сдалось. Почему именно я среди ночи должна бродить в полной темноте в сорока километрах от города, тогда как Богомолов и его команда давно спят сладким сном? Интересно, стал бы он снимать меня, если бы я отказалась от этого задания?
Что бы я такое себе ни говорила, внутренне понимала — это все страх. Оттого что я боюсь, я сейчас начну наговаривать на себя и на хороших людей. Мне страшно. Я всего лишь женщина, не имеющая никакой специальной подготовки для такой деятельности. У меня не то чтобы оружия нет, даже газового баллончика. Все. Пора решать. Иду я дальше или разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и… И возвращаюсь в свою пустую квартиру, чтобы провести там бессонную ночь. Нет уж! Я бодро шагнула вперед и оказалась по колено в воде. Проклятие! Здесь еще какой-то водоем! Предупреждать же нужно! Любой нормальный человек, промокнув, повернул бы назад, я же, наоборот, почувствовала прилив сил и двинулась вперед. Еще раза два провалилась в воду, обходя то ли большую лужу, то ли маленькое озеро — так и не разобрала. Отступать было некуда. Позади осталась не сложившаяся семейная жизнь, впереди ожидало высокое искусство и слава. Поэтому я ломилась вперед в потемках, оступаясь и падая, но все-таки поднялась на гору и отыскала обещанный Ваниной дом.
Забор действительно был, но не настолько глухим, чтобы не отыскать в нем дырку и не определить, что света ни во втором, ни в первом этажах не было. То ли конспирация такая, то ли спать модель легла. Да и неудивительно, полночь на дворе. Возможен и другой вариант, снова из «Красной шапочки», которая топала не той дорожкой: во-первых, модель могла узнать обо мне по телефону и смыться, во-вторых, Ванина могла назвать мне любой знакомый адрес, наверняка зная, что в доме никого нет. Хуже, если кто-то есть и я перебужу какую-нибудь милую семейку с многочисленными отпрысками…
И все-таки я позвонила и замерла у забора. Соболева открыла мне быстро. Не спросила — кто, не сделала страшных глаз, пригласила в дом.
— Тетя меня предупредила, — сказала она мне таким тоном, как будто уже не только получила роль у Богомолова, но и высшую награду за нее на Каннском фестивале.
«Это я буду сниматься. Я, а не ты!» — подумала я, но решила придерживаться роли скромненького помощника режиссера.
— К чему такая спешка? Почему среди ночи? — сказала она, улыбаясь и поворачиваясь ко мне.
При свете она меня разглядела получше, тут же спрятала свою улыбочку, выкатив на меня глаза.
— Кто вы?
— Алла. Помощница Богомолова. Он сегодня получил ваше фото на березе. Сказал: недурно.
— Я вас раньше видела, — сказала Соболева. — У вас такая… примечательная внешность.
Слава богу, не сказала «пестренькая». Я ее мысленно поблагодарила за это.
— Очень возможно, что вы меня видели. Я играла в театре, бываю в людных местах, по улицам, знаете ли, иногда хожу…
— Да, конечно, — кивнула она и предложила мне сесть и обсушить промокшие ноги у камина. — Я не буду сниматься, — сказала она, как отрезала.
Такой поворот был полной неожиданностью. Тем более что я удобно расположилась в кресле, огонь в камине занимался быстро, обещая обогреть и обсушить меня в ближайшие полчаса.
— Почему? — Удивление мое было абсолютно искренним.
— Я жить хочу, — грустно сказала Соболева. — Хочу больше, чем славы.
— Зачем же тогда вы прислали фотографию?
— Если честно, не знаю. Напридумывала себе: вот он сидит и просматривает фотографии актрис и моделей. И вдруг видит меня. И глаза у него загораются. Он понимает: вот она, его актриса.
Голос ее звучал проникновенно. И вообще она оказалась совсем не такой, какими я представляла фотомоделей.
— Все случилось именно так, как вы говорите.
— Да, — задумчиво сказала она. — Смешно, правда?
— Почему же смешно?
— Потому что я вынуждена отказаться. Я ведь предполагала, что все случится не так скоро и мне не нужно будет скрываться…
— Может быть, вы преувеличиваете опасность? — спросила я.
— Хорошо бы…
Она не смогла закончить. Потянулась к пачке сигарет и долго не могла прикурить, потому что не только руки, но и губы ее дрожали.
— Вы никогда не думали, что эти две смерти — совпадение?
— Нет. — Она покачала головой. — Вы ничего не знаете…
— Так расскажите, — попросила я. — У Богомолова связи, он многое может…
Соболева затягивалась сигаретой и смотрела, как пляшут язычки пламени по березовым поленьям. После длинной паузы она ответила:
— Хорошо. Я вам расскажу.
Мне показалось, что она сделала упор на слове «вам».
— Иначе боюсь, что… Только вы обещайте, что все передадите, каждое мое слово.
— Конечно.
Снова она курит и молчит. Снова пытается справиться со слезами.
— Мы были подругами. Самыми лучшими.
— Кто «мы»?
— Ира, Жанна и я. Ну Иркутская и Танеева. Учились в параллельных классах. Жили рядом, дружили с детства. И были большими бездельницами. Жанне повезло больше. Ее Бог наградил сногсшибательной внешностью. Она в десятом классе конкурс красоты выиграла и сразу же, что называется, попала в обойму. Ее стали приглашать в рекламные компании, на съемки. А мы закисали в политехническом институте. Мы, конечно, смотрели на нее с завистью. У нас экскурсия на сталепрокатное производство, в касках и масках, а у нее бассейн, педикюр, массаж и три презентации на вечер. Мы целый день на экзамене по сопромату потеем, а она в купальнике перед камерой три минуты повертелась — и отдыхает после тяжелого рабочего дня. Но мы как-то в шутку завидовали, не по-настоящему. Радовались ее успехам и вообще считали, что должен же хоть кто-нибудь жить по-человечески.
Снова повисла пауза, посреди которой тиканье настенных часов показалось мне оглушительным. Я слушала ее, затаив дыхание, предчувствуя, что в ее рассказе помимо Жанны вот-вот появится и Максим. Так оно и случилось.
— Все началось, когда вернулся из армии брат Жанны. В рекламе большая конкуренция.