Кларисса, ободренная, очевидно, моим объятием, громко ойкнула и, обвив мою шею руками, принялась лобызать мне лицо. (Сказать «целовала» язык не поворачивается, — так жадно впивалась она губами в мои не слишком хорошо выбритые щеки.) Опешив, я затаил дыхание, чтобы дождаться, когда пройдет ее психопатический криз, и объяснить ей…
Не знаю, как бы я это сделал и что бы ей сказал, но уже через тут все полетело куда-то к чертовой бабушке, потому что дверь открылась и моему взгляду предстала Мадам собственной персоной. Мы с ней смотрели друг другу в глаза целую вечность, пока Кларисса, почмокивая меня, танцевала на цыпочках. За это время я прожил несколько жизней и все сплошь никчемные, потому что Леночка из них выныривала и уплывала в неизвестном направлении.
Теперь я уже не думал о Клариссе. Мне было все равно, что она почувствует или подумает, какую грань я перешел, а какую еще нет, станет ли она считать меня подлецом и так далее. Передо мной стояла Мадам, и Кларисса уже катилась к чертям по наклонной плоскости, не вызывая у меня ни жалости, ни сострадания.
Я снял ее со своей шеи, как снимают перышко домашнего попугая, случайно прилипшее к одежде. Снял и поставил поодаль, чтобы не мешала, когда я буду объяснять жене это недоразумение. Повернувшись и увидев Мадам, Кларисса нервозно всхлипнула и закрыла лицо руками. Может быть, она плакала, за сдвинутыми на лице ладонями. Звук пропал. Сверток, который она прежде держала в руках, сам собой развернулся, трусики упали к ее ногам вместе с комплектом пестрого постельного белья, а на сгибе руки, зацепившись, повис бюстгальтер приличного размера. Мадам вытаращила глаза и закрыла рот рукой, чтобы не расхохотаться. Добрая моя девочка, подумал я, и тут увидел, что из-за ее плеча меня разглядывает Вадим…
***
Сначала я чуть не рассмеялась. Это было потрясающее зрелище: Кларисса, подпрыгивая, мечет поцелуи, как рыба икру на нересте. Очевидно, нечто такое и стоило предполагать у создательницы своеобразных стихотворных образов. Но как в стихах ее не было рифм, так и в потугах на любовь не было ни навыка, ни фантазии. Веселость мою как рукой сняло, осталось лишь высокомерное презрение.
Наверно, мы с Женей заговорили разом. Наверно, мои слова были хлесткими до крови, а его глупыми до невозможности, но я их не слышала. В следующую секунду наша сцена стала немой из-за заглушающего все и вся воя. Так выла ТЭЦ, две большие полосатые трубы за Клариссиным домом. (Кларисса рассказывала, что периодически они там что-то спускают…) Она выла, мы кричали друг на друга, но ТЭЦ, очевидно, было хуже, чем нам, потому что она выла громче…
Я хлопнула дверью, выскочила из квартиры и полетела вниз по ступенькам. На улице в глаза мне ударило солнце, и я чуть притормозила. Я была уверена, что мужчина, ухвативший меня сзади за локоть, — Женя, а потому размахнулась и чуть не дала ему пощечину. Но это был вовсе не Женя, а Вадим, о существовании которого я как-то позабыла.
Он махнул рукой и потянул меня к подкатившей маршрутке. Когда Женя выбежал на улицу, дверь за нами закрылась, и он остался стоять посреди тротуара, выискивая нас среди прохожих.
Мы добрались до ближайшей станции метро, и только тогда я смогла заговорить.
— Поедем ко мне, — шепнул Вадим.
И как-то вдруг сразу стал похож на Клариссу, несмотря на свою неземную красоту и душевную чуткость. Такая перемена мне совсем не понравилась.
— Поедем в клуб.
Это был приказ или клич, но никак не просьба. Ждать, пока он мне ответит, я тоже не стала, развернулась на каблучках и пошла вперед. Вадим тут же оказался по правую руку рядом. Быстрая у него реакция, хотя соображает он не слишком быстро.
Все изменилось! Мир — в который раз за последние недели — перевернулся для меня с ног на голову. Мой вопрос «зачем?» обрел ответ. Ответ звучал приблизительно так: «Затем!» — и логотипом был образ Клариссы с охапкой безвкусного белья. Только вот никак не хотела укладываться в голове мысль, что мой муж способен на… Нет, я все могу понять! И гипотетически во все могу поверить: в снежного человека, в летающие тарелки и инопланетян. Но представить как Женя любит Клариссу, — это было слишком для моего воображения. В смысле — непосредственно любит, физически. Честно говоря, я всегда думала, что он восхищается моей лучшей подругой исключительно для того, чтобы насолить мне.
Первый шок проходил, и оставалась злость, которую трудно было сдержать и невозможно спрятать. Я влетела в клуб, как лев вылетает на середину арены к беззащитному глупому гладиатору, лишенному толстой шкуры и клыков. Наш столик был ярко освещен. Там одиноко сидел Ники и потягивал коктейль через соломинку. (Микки извивалась на сцене.) Заметив нас, он радостно помахал мне рукой, и я решительно двинулась к нему, не обращая внимания на недоуменные взгляды Вадима.
— Вадим, Ники, — представила я их друг другу, считая, что дальше они могут развлекаться сами, как захотят.
И тут заметила, что из-за соседнего столика поднялась девица, но не подошла и не поздоровалась, хотя мы с ней когда-то были знакомы. Глаза мои с трудом узнавали в ней прежнюю Алку, а вот сердце узнало ее сразу, потому что глупо откликнулось на ее движение радостью. Алка стояла за своим столом, как отличница, хоть и наказанная за плохое поведение учителем, но все же надеющаяся, справедливости ради, на скорое прощение.
— Кто это? — спросил меня удивленно Ники.
— Алка. Не узнаешь?
— А почему она там, вы что, поссорились?
— Мы? С Алкой?! Ники, ты с ума сошел! Алка! — закричала я на весь зал. — Я что, так сильно изменилась, что ты меня не узнаешь сегодня? Может, так узнаешь?
Я демонстративно повернулась к ней вполоборота и выплеснула такую весну, что люди за столиками оторвались от своих разговоров, дел, карт и уставились на меня. Но поскольку мне не хотелось развлекать здешних обитателей, я села, а Алка как-то грустно направилась к нам.
— Вадим, Алла. — Я явно сегодня выступала в роли ведущего.
— Что-то случилось? — спросила Алка, глядя на меня, и сердце мое заныло от боли и признательности за ее чуткость.
Но это тихое нытье никак не входило в мои планы, а потому я промолчала и не стала возражать, когда Ники засыпал Алку вопросами:
— С Мадам случилось? Или с тобой? Ты не только перекрасилась, но и превратилась совсем в другого человека. Ты ведь битый час сидишь здесь, я давно тебя заметил, а даже не кивнула мне!
— Прости, Ники, — машинально ответила Алка и снова грустно воззрилась на меня.
Чего мне сегодня совсем не нужно было, так это сочувствующих взглядов. Поэтому я отвернулась от нее, и взгляд мой упал на соседний столик, где в кресле мирно дремал человек, лицо которого наполовину прикрывала широкополая шляпа. Здорово! Все собрались! Хорошо бы теперь взорвать здесь бомбу, прямо посреди зала. Но поскольку террористам вряд ли заблаговременно пришла в голову такая блестящая идея, надеяться мне было не на кого. Разве что на себя…
Я начала осторожно. Весенние волны разливались мягкими кругами, как расходятся круги на воде озера от брошенного камня. Настроение зала менялось. Но мне было на это наплевать. Меня теперь больше интересовало настроение моих кавалеров.
Я могла бы запросто изменить сегодня мужу с кем-нибудь из них. На законном основании, так сказать. Зуб за зуб, око за око. (Только вот это совсем не интересно изменять на законном основании, когда тебя опередили…) Мое «сияние» сейчас по накалу почти равнялось тому, какое я устроила на съемочной площадке. На всякий случай я подняла голову и посмотрела на потолок — не собирается ли что-нибудь упасть на мою голову и на этот раз.
Мужчины мои, несмотря на то, что мы все пили мартини, которое заказал нам Ники, молчали, вели себя так, словно между ними шел оживленный диалог. «Вали отсюда! — радостно улыбаясь, глазами сигналил Вадиму Ники. — Видишь, моя девочка в ударе. Можешь забрать себе вторую и убираться…» — «Да кто ты такой! — было написано на лбу у Вадима. — Мы с ней пришли сюда вместе, или ты не заметил?»
Алка переводила тревожный взгляд с одного из них на другого, может быть отдаленно догадываясь, куда я клоню. Но потом и сама поддалась моим чарам, улыбнулась, склонила голову набок и смотрела на меня ласково. Агрессивный дух долго концентрировался над нашим столиком и стал почти осязаемым. Не помню, кто из них первым встал, отбросив стул. От собственных волн голова моя тихо кружилась, но остановиться я уже не могла. Меня подхватило мощное движение стихии разрушения, которое я же и спровоцировала, но управлять которым больше не могла.
Вадим и Ники стояли друг против друга, будто два петуха, готовые к бою. Ноздри Вадима раздувались, а бицепсы Ники подрагивали от напряжения. В зале творилось что-то невероятное: одни бежали к выходу с такой поспешностью, словно начался пожар, другие вставали, чтобы лучше видеть поединок, который вот-вот мог начаться возле нашего столика, какая-то длинноволосая девица рыдала, оставшись одна на площадке для танцев, молодящаяся старушка в углу хватала ртом воздух и трясла какими-то каплями над своим стаканом…
Я чувствовала, что меня сейчас разорвет на куски собственная сила. То, что я делала, выходило теперь за пределы моего собственного разумения и лишало меня возможности вмешаться в происходящее. Возможно, через секунду я потеряла бы сознание, возможно, умерла бы, я не знаю. Или Вадим с Ники наконец сцепились бы, как два кобеля, и перегрызли бы друг другу глотки. Весна, которая стремительно рвалась через меня в зал, причиняла мне почти физическую боль. Если бы я могла, то закричала бы, взывая о помощи. Но меня словно парализовало, я не могла ни двинуться, ни вымолвить слово. Это было невыносимо!
На самом гребне этой волны, сквозь пелену боли я вдруг увидела, что человек в широкополой шляпе, похититель, о котором я напрочь позабыла, встает, идет ко мне и хватает меня за плечи мертвой хваткой, отчего я прихожу в себя и моя сумасшедшая весна, весна, из которой мне, казалось, уже никогда не вырваться, прекращается. И тут я чувствую, что от внезапно накатившей слабости (как после сильного перенапряжения) мне хочется плакать. Да что там плакать — меня просто душат слезы. Как я ни пытаюсь сдержать их, они, непослушные, уже катятся из глаз, падают на стол, на руки мне и на ладони Алки, которая подставляет ладони, будто дождику. Они катятся Алке на плечи и на щеки, потому что она обнимает меня и целует, успокаивая, как маленькую девочку.