— Вот! Видишь, рука?
— Ну?
— Запомни ее.
— Как я могу запомнить… — поморщился Максим, но Алка щелкнула пультом, и перед ним возник следующий кадр той же пленки.
— Откуда ты… — начал было он, но, словно спохватившись, остановился и замолчал.
Рука теперь была другая. Пальцы чуть длиннее и изящнее. Кисть тоже. Кожа нежнее. Он мог бы поклясться, что она принадлежала совсем другой женщине. Запрыгали кадрики. Чужая рука несла ко рту Соболевой печенье. И только когда девушка надкусила его, рука снова стала прежней, соболевской.
— Подожди. — Максим встал и зашагал по комнате. — Подожди. Ты хочешь сказать, что Мадам растащили по кусочкам? Приставили ее ручку Соболевой и та стала знаменитостью?
— Так оно и было. Кстати, думаю, не только Соболевой. Но и Иркутской, и Танеевой. Всем тем, кто составил Мадам конкуренцию.
— И о чем это, по-твоему, говорит? — У Максима загорелись глаза.
— Как? Разве ты не понимаешь? Они все были ненастоящими. И я думаю, преступника нужно искать не рядом с Мадам, а рядом с теми, кто создал новых фальшивых звезд рекламы.
— Вздор!
— Но почему?
— Да потому что они — пострадавшая сторона. Мы с ними и понятия не имели…
— Мы? — Алка опустила руки. — Ты сказал «мы»? Как это — мы, Максим?
Девушка нажала кнопку, и изображение на видеомагнитофоне погасло. Мужчина оторвался от экрана и озадаченно посмотрел на нее.
— Ну… то есть… конечно, я хотел сказать — они. Слишком увлекся твоим расследованием, втянулся. — Он сделал шаг к девушке, но она отступила к стене.
— На кого ты работаешь? — спросила она упавшим голосом.
***
Сколько воды утекло с тех пор, как мы начинали! Три года кажутся вечностью. Мы слишком много заработали за это время, чтобы оставаться в тени и не привлекать к себе внимания. Не знаю, кому первому пришло на ум раздобыть пленки знаменитой Мадам и использовать их для того, чтобы вырезать кусочки и монтировать в рекламу других, более дешевых и покладистых моделей. И самое главное — не знаю, как им удалось раздобыть эти пленки. Все они хранились за семью печатями, да там до сих пор и остаются нетронутыми. Любительские записи я уничтожил собственноручно. В этом мне помогла Кларисса — составила список всех, у кого могли быть Пленки, всех обегала и под благовидным предлогом изъяла кассеты. Даже у матери Мадам побывала.
Но это не помогло. Новые «звездочки» рекламы плодились с завидной скоростью: Соболева, Иркутская, Танеева, Калли. Не помню теперь, которая из них замелькала на экране первой. Помню только, что однажды, глядя в телевизор, ощутил присутствие Мадам. Вгляделся, а там обычная блондиночка с голубыми глазами. Решил — почудилось. А назавтра почувствовал, что жить не могу без воды «Бон Аква». Представляете?
Я запаниковал, когда сообразил, в чем тут фокус. Не из-за денег. Нам и заработанных хватит до конца жизни. Из-за нее. Из-за нас. Чем она будет заниматься? Просиживать дни напролет в своем клубе с этой отвратительной четой стриптизеров и маленькой проституткой? А что буду делать я? А что будет с нашим браком?
Режиссеры осаждали меня с самого начала. Не самые лучшие, разумеется. А те, кому для успеха всегда не хватает капельки чуда. Мадам им виделась именно таким чудом. Действительно, люди валили бы в кино толпами, хотя так бы и не поняли, почему их тянет смотреть паршивый фильм снова и снова. Но фильмы снимаются долго, а зарабатывать деньги рекламой было чрезвычайно легко и просто, а потому я не интересовался кино. (Первый год был самым потрясающим: мы объездили весь мир: Италия, Америка, Франция, Гавайи, Индия, Япония.)
Но теперь, когда конкуренты стали наступать нам на пятки, я сам разыскал молодого гения кинематографии. Его звали Петр Богомолов, и ему едва исполнилось тридцать. Он снял всего три фильма, но все три потрясающие. Встретиться с ним оказалось совсем не просто. Уже после первого фильма он оградил себя тучей помощников, которые тщательно просеивали его звонки. В первый раз, когда молодой и явно утомленный дурацкими звонками голос попросил меня в двух словах изложить суть дела, я растерялся, заговорил, сбился и дал отбой. Подготовившись к следующему дню, я позвонил снова и заявил, что не знаю в последнее время, куда девать деньги, и хотел бы спонсировать молодого гения на самых льготных условиях.
— Сколько? — спросил женский на этот раз голос тоном, дающим мне понять, что подобных звонков мэтру поступает по сотне за день.
— Тысяч восемьсот под его идею и полтора, если ему вдруг понравится моя, — уверенно заявил я.
— Надеюсь, — протянула женщина после долгой паузы, — мы с вами говорим не о рублях?
— Как можно, — фыркнул я.
Несмотря на столь заманчивое предложение, мне вежливо велели оставить контактный телефон и ждать звонка. В тот день я даже спать лег с трубкой. А через два дня смотрел на нее, как на злейшего врага, начиная сомневаться, что правильно назвал свой телефон. Ближе к полуночи тот же женский голос вернул меня к жизни:
— Вам назначено на среду. Запишите адрес…
Богомолов показался мне маленьким и щуплым. Но в движениях сквозила грация пантеры и сила дьявола. Орлиный нос и узкие синие глаза придавали ему сходство с хищной птицей. О Мадам он ничего не слышал, более того — никогда не смотрел телевизор, и пришлось долго растолковывать ему, в чем состоят таланты моей девочки.
— У меня уже были два бизнесмена. Один просил снять в главной роли его жену, другой — любовницу. Предлагали гораздо больше вашего.
Он имел право обидеть меня. Но я направился к видеомагнитофону, который давно заметил в углу, и, несмотря на протесты хозяина, вставил кассету. Пока я возился с кнопками, Богомолов зевнул и направился к двери, громко щелкнув пальцами в воздухе. Два прекрасно сложенных молодых человека в тот же миг оказались в комнате и весело направились ко мне. Но тут экран наконец ожил, и они остановились как вкопанные.
Это были старые домашние съемки Мадам. Она бежала по желтому побережью Адриатики, оборачивалась на ходу и махала руками, приглашая последовать за ней. Богомолов не успел выйти. Его насторожила реакция телохранителей, он тоже обернулся. И встретился взглядом с Мадам. Мэтр вернулся, отослал своих людей, и мы с ним молча просмотрели пленку до конца.
— Мне нужно подумать, — сказал он после долгого молчания перед погасшим экраном. — Это возможности, которых я не предполагал, а потому не имею на этот счет никакого мнения.
Затем, в течение недели, он одолевал меня короткими звонками, и мы с ним незаметно перешли на «ты»:
— Послушайте, вами другие режиссеры интересовались?
— У меня целый список тех, кто ждет ответа.
— Хорошо…
— Просмотрел всю рекламу. Эффект тот же. Хочу посмотреть, как она выглядит в жизни.
— Но я же объяснял…
— Про свечение? Я помню. Это изобразите потом. Пока хочется присмотреться.
— Приезжайте…
— Нет. Я хочу понаблюдать со стороны, чтобы она не знала, не ведала. Где ее чаще можно застать?
— Клуб «Арлекин».
— Прекрасно…
— Ей будет трудно. У нас не немое кино.
— Мы постараемся.
— Вы-то — конечно. Но она?
— И она.
— Вы хорошо знаете свою жену?..
— У меня нет для вас сценария. Совсем. Просмотрел все свои запасы.
— Зато у меня есть одна идея. Если хочешь…
— Приезжай…
Мы снова встретились, и я поведал Богомолову великолепный сюжет, который на добрую половину был и не сюжетом вовсе, а историей нашей с Мадам жизни.
— Кто напишет?
— Сам.
— Пробуй. Если что — мои ребята поправят. В четыре месяца уложишься?
— Да.
Это было смело. Я никогда ничего не писал, даже не пробовал. Но чего не сделаешь ради Мадам?
— Договор?
— Я подготовил список наших условий…
— А я своих. Обменяемся?
Мы обменялись бумагами, радуясь, что понимаем друг друга с полуслова. Все было прекрасно, но Богомолов прятал какой-то камушек за пазухой, и я это все время чувствовал.
— Да… и… у тебя какие-то проблемы? — спросил он в конце концов.
— Кое-что личное. Но не безнадежное.
— Я надеюсь…
— Еще что-то? — Я кишками чувствовал, что камушек остался.
— Как-то неспокойно в вашем бизнесе сейчас, — пробурчал он себе под нос, нехотя сунул мне статью про Соболеву и отвернулся.
Посмотрев на газетенку, я отбросил ее.
— Никакой связи. — Мои ладони вспорхнули перед его носом голубем.
— Прекрасно…
Он так и впился в меня ястребиным взглядом, словно выискивал что-то.
На том мы и расстались.
Через четыре месяца сценарий был готов. Богомолов изучал его неделю, вернув дополненным и расширенным. Я просмотрел вставки: немного романтики, немного секса, и мой хэппи-энд полностью смят трагической развязкой. Пусть так. Я принес сценарий домой и попробовал поговорить с Мадам. Но не тут-то было!
Впервые в жизни она проявила невиданное упрямство, не желая не то чтобы участвовать в кинопробах, но и прикасаться к сценарию. Месяц яугробил на разговоры и обиды, — все было тщетно. Я говорил ей, что двадцать семь в рекламе — это старость, что наши контракты уже не те, что нас раздавят. Мадам смотрела на меня с удивлением.
— Не волнуйся так. На безбедную старость нам с тобой хватит.
От ее спокойствия я лез на стенку и скрипел зубами. Она оставалась равнодушной и ехала в клуб играть в карты. Нашла, наконец, партнершу. Видели бы вы ее: белые пакли, павлиний наряд и совершенно развязный вид. Кто она и чем занимается, догадаться было нетрудно.
Рассказывать о том, что три фотомодели из первой пятерки погибли в течение месяца, я ей не стал. Не хотел пугать. Да и Кларисса просила.
— Ты слышал о Соболевой? — тяжело дыша в трубку, спросила она меня в тот день, когда вышла первая подробная статья о смерти несчастной.
— Только что прочел. Знаешь, это немного смешно…
— Смешно? — взвизгнула Кларисса. — Боже мой, Женечка, о чем ты говоришь? Это ведь не первый случай!