Агриппина Юрьевна в задумчивости прошлась по комнате. Ей хотелось бы знать больше. Правда, сама она не знала, что именно хотела знать. Все будто бы просто, оттого, видимо, и неясно. В самом деле, ведь за поверхностной простотой зачастую таится некий бунтарский дух или вроде того. Что, если Володька, воспитанный в традициях, с понятиями чести, достоинства и благородства, столкнувшись с неискренностью, с бесчестными людьми, намеренно эпатирует общество? Он не раз говорил матери, что ему невообразимо тесно, скучно и душно среди напыщенных вельмож, куда как проще было на войне, где честь имела право называться честью. А как же тогда увязать кражу бумаг из имения? А смерть Лизы? Агриппина Юрьевна поймала себя на том, что всячески пытается найти оправдания сыну, а сделать это пока было невозможно. Нет, знает она предовольно, пора и действовать. Она дала задание узнать все о болезни сына, то есть: мнимая она, или он серьезно болен. Также ее интересовал брат Янины, что это за господин такой, способный родную сестру продать пусть даже за особняки?
Соглядатаи вышли через парадное на улицу, перешли проезжую дорогу… Агриппина Юрьевна наблюдала за ними, отодвинув занавеску. Вдруг она позвала:
– Иона, поди сюда. – Когда тот приблизился, она указала пальцем: – Погляди, не та ли карета за нами ездила все три дня, что мы искали Мумина?
– Та! Ей-богу, та!
– Ага… Значит, ты прав был, следят за нами. Надо было соглядатаев через черный ход выпустить. Ну-ка, Иона, собирайся. Возьми извозчика и поезжай за каретой. А я уж отвлеку их, выеду в собственном экипаже. Покружим немного по Петербургу. Страсть, как красив город-то, а поглядеть на него все недосуг мне было, вот и погляжу.
Нечаянно помещица сама стала шпионкой. Ночь наступит – она дождется тишины в доме и из комнаты выходит. Иона, само собой, с нею. Да в темноте-то разве разберешь, кто снует по дому? Но то, что ночью дом наполнялся «привидениями», которым не спалось, они оба убедились. Пробовали в мансарду пробраться – не получилось. У дверей мансарды сторож – здоровенный детина – охранял покой барина. Если б не доктор, время от времени приезжавший к пациенту, Агриппина Юрьевна уже давно прорвалась бы к сыну. Это все лекарь убеждал ее не волновать сына своим появлением, ибо никто не знает, как отреагирует возбужденный рассудок на появление матери.
– Потерпите, сударыня, – говорил доктор всякий раз, как приезжал пустить кровь Владимиру. Когда же он выносили таз с этой самой кровью, Агриппину Юрьевну всякий раз нестерпимо мутило. – В состоянии вашего сына заметны улучшения. Правда, должен сознаться, идут они крайне медленно, а все ж таки идут. Всякое напоминание о несчастьях, постигших его, может привести к новой вспышке гнева. Пока он желает видеть одну Нину. Потерпите.
Только это и примиряло помещицу с Яниной, она вынужденно терпела разодетую в пух и перья холопку за столом и терпела то, что нельзя было повидаться с сыном. Но однажды ночью, подкравшись к мансарде и притаившись под маршем лестницы, Агриппина Юрьевна с Ионой слышали собственными ушами смех и голос Владимира. Она возблагодарила бога: сын выздоравливает наконец, скоро она получит ответы на мучившие ее вопросы. Да уж, терпение помещицы достойно было уважения!
Ожидая лучших времен, Агриппина Юрьевна не переставала складывать в уме сплетни с известными событиями и пришла к выводу, что под сплетнями есть основание.
– Посуди сам, Иона, – говорила она, возможно, чтобы услышать противоположное мнение. – Меня обокрали, и я почему-то думаю на Лизу. Она уехала в имение, не желая встречаться с мужем, а я поехала в Петербург. Потом навестила Лизу, ничем не порадовала ее, только просила выждать. На следующий день Лизаньку нашли в лесу с подковой в руке. Подкова принадлежит лошади Владимира, кузнец, что ковал ее, забит до смерти Володькой. Ники сбросила лошадь во время верховой прогулки, и есть в этом схожесть с несчастьем Лизы. Имения мои проданы неким Муминым по доверенности, опять же выданной ему Володькой. На Мумина наехала карета, в которой сидел Павел, воспитанник Володьки. Тебя едва не раздавила та же карета… Что должны думать люди? А холопку видал с изуродованным лицом? Кипятком, говорит, обварилась. Плачет, а не рассказывает, как обварилась. А соглядатай сказал, будто это Володька ее… Все ж меня сомнение берет! Скажи, Володька способен погубить Лизу и сына?
– Знаешь, Агриппина Юрьевна, что мы выпустили из виду? – стукнул себя по лбу Иона. – Конюха! Конюха Владимира Ивановича.
– Тсс! – приложила палец к губам помещица и придвинулась к управляющему. – Ты не заметил, как только мы интересуемся кем-нибудь, тотчас с тем человеком что-то случается. Говори тише. Так что конюх?
– Владимир Иванович лошадей любит пуще жизни, – зашептал Иона. – На его лошадях не дозволялось никому ездить…
– Поняла, поняла, – замахала помещица руками. – Конюх должен знать, кто выезжал на лошади Володи. Ежели это он был…
– Тогда все сомнения прочь, – закончил Иона.
– А ежели не он… – чуть слышно прошептала помещица.
– Тогда в доме сем аспид притаился.
– Так не медли! Поди узнай у конюха, кто лошадь брал. Мне зайти в конюшню – сразу вызову интерес у аспида.
Иона побежал якобы просить подать барыне Агриппине Юрьевне экипаж, а сам ненароком подошел к стойлу с гнедой кобылой:
– Ух, хороша коняшка! – восхитился управляющий.
– А вон та ишо лучше, – сказал конюх, указывая на крапчатую. – Эк, ногами-то ковыряет! Не стоится ей, на волю алчет.
– Хороши кони, – заулыбался Иона, обдумывая, как задать свои вопросы ненавязчиво. – Барин, видать, холил их… А разрешал кому покататься на лошадках?
– То мне не ведомо.
– Как так? – насторожился Иона.
– Меня на место конюха из деревни недавно привезли. Прежде здеся другой конюх был… Тришкой его звали. А меня Сидором кличут.
– Куда ж прежний-то конюх делся?
– А пропал, кажись.
– Как пропал?
– Ушел, говорят, купить новые скребницы для чистки лошадей, да не вернулся.
– Когда ж это случилось? – не забыл спросить Иона.
– Кажись, когда женку барина хоронили.
Агриппина Юрьевна, выслушав управляющего, в порыве торжества стукнула ладонями по столу:
– Так и знала: что-то тут не то! Ну, теперь и я не стану медлить…
– Ой, не спеши, матушка. Сдается мне, и тебя не пощадит аспид тот!
– Кто? Поль? Уж я ему покажу!
А еще заговорщики убедились: как только Агриппина Юрьевна собиралась выехать, тут как тут карета с вороными рысаками появлялась, следом ехала. И в тот вечер, когда помещица узнала о странном исчезновении конюха, выехав с Ионой из особняка, они заметили все ту же карету, следующую за ними по пятам. Агриппина Юрьевна выезд не отменила, а, наоборот, приказала Фомке оторваться от преследователей, пробормотав угрозы неизвестному седому в той карете:
– Погоди, с тобой я позже разберусь.
Двум соглядатаям, с которыми помещица встречалась время от времени, она дала новое задание – вызнать, куда делся конюх по имени Трифон.
– Не может человек пропасть бесследно, – говорила, поглядывая в окошко. – У вас новости есть?
– О Владимире Ивановиче мало что удалось вызнать, – признался рябой.
– Естественно, – усмехнулась помещица. – Коли я, мать, живу в том доме, а и для меня его комната закрыта, то вам подавно ничего не узнать.
– Не совсем так, сударыня, – возразил второй. – Доктор, к примеру, заверял, что болен ваш сын серьезнейшим образом, а в буйстве так и вовсе страшен.
– Стало быть, болен, – удовлетворенно сказала она, ей-то это знать и нужно было.
– А вот ключница, с коей я свел знакомство, – продолжил это второй, смазливый, – отказывается о барине говорить, увиливает. Хотя, ежели рассудить, чего ей скрывать?
– Твоя правда, – согласилась Агриппина Юрьевна настороженно.
– Из дворовых людей, сударыня, рта никто не раскрывает, – сокрушенно сказал рябой шпик. – Уж мы и так, и эдак… молчат! Не знаю даже, как и вызнать про конюха-то.
Агриппина Юрьевна достала деньги из шкатулки, протянула:
– Вот, возьмите, господа. И дайте дворне столько, чтоб рты развязались.
После ухода соглядатаев Иона рассердился:
– Да что ж ты делаешь, Агриппина Юрьевна! Отдала последние деньги дармоедам. И так платим им с лихвой, а стоящих сведений не получили…
– Ошибаешься, Иона, – спокойно восприняла его брюзжание она, доставая коробочку из шкатулки. – Возьми серьги, продай…
– Опять?! – еще больше разошелся тот. – В который раз ты меня отправляешь к ювелирам и ростовщикам, чай, запамятовала? А на что жить собираешься?..
– Я собираюсь вернуть свои земли! – рявкнула она. – Для этого мне надо знать, как они пропали. Знать, а не догадываться! И я буду платить. Кстати, смени квартиру.
– Эдак последнего состояния лишишься, матушка, – беспомощно взмахнул руками Иона. – А квартиру зачем менять? Что здесь зазря платим, что там будем зазря…
– Вон зачем, погляди. – И Агриппина Юрьевна слегка отодвинула занавеску. В проулке виднелись знакомые лошади и часть кареты. – Вишь, нашел-таки нас аспид. Ждет. А соглядатаи другим путем ушли. Знаешь что, Иона, давай-ка съездим в Москву к Наташке, а? Сердце болит, как там она.
– И то верно! – обрадовался он. – Лапушка, поди, скучает.
Из прошлого Иону вернула зеленая карета, остановившаяся у порога хорошо знакомого особняка, принадлежавшего когда-то Гордеевым. Старик придержал свою лошадь, привстал, чтоб получше разглядеть, кто выйдет. Красивый господин спрыгнул с подножки, взлетел по ступенькам к парадному, дернул за шнурок. Его впустили. А кучер этого господина направил карету вокруг особняка и въехал во двор. Следовательно, красивый господин, вошедший в особняк, приехал домой.
– Иона Потапыч, застыла я… – ныла Анисья.
– Помолчи, – бросил он через плечо.
– Все молчи да молчи! – ворчала девка, дуя на ледяные руки. – У меня все до единой косточки промерзли. Ужасть, как исть хочется… А ежели я ошиблась?