– Право слово, жарища какая-то несусветная, – говорит Линус Ида, отирая пот со лба. – Будто я полощу бельё не в Швеции, а где-нибудь в Африке, на Ниле!
Больше Линус Ида ничего не сказала, но для Мадикен этого достаточно: в ней точно кнопку нажали и что-то там щёлкнуло. Она ведь так скора на выдумки, что не успеет поросёнок и глазом моргнуть, у неё уже готово – придумано.
– Ой, Лисабет! А я знаю, что мы будем делать! Вон там, в тростнике, мы будем играть в младенца Моисея[2].
Лисабет так и запрыгала от восторга:
– Можно я буду Моисеем?
Линус Ида хохочет:
– Ай да младенец Моисей нашёлся!
Но Линус Иде пора развешивать бельё, и Мадикен с Лисабет остаются одни на берегу Нила.
По вечерам, после того как в детской погасят свет и в комнате делается темно и тихо, Мадикен рассказывает разные истории, а Лисабет слушает. Это бывают истории «о привидениях, убийцах и о войне», но тогда Лисабет перебирается из своей кроватки к Мадикен, чтобы не так было страшно. А иногда Мадикен рассказывает библейские истории, которые узнала от Линус Иды. И Лисабет хорошо знает, кто такой Моисей, как его положили в корзинку и бросили в реку, а потом пришла дочь фараона, принцесса Египетского царства, и нашла его в тростнике. Очень интересно поиграть в младенца Моисея!
На берегу у самой воды стоит бадья – как раз то, что надо для игры! Лисабет сразу полезла туда.
– Нет, – говорит Мадикен, – так нельзя. Надо её стащить в воду, а то какой же это будет Моисей в тростнике! А ну-ка вылезай, Лисабет!
Лисабет послушно вылезает, и Мадикен стаскивает бадью в воду. Бадья тяжёлая, но Мадикен сильная девочка. По берегам речки редко где можно встретить тростник, а тут он есть возле прачечной. Если бы не его густые заросли, с мостков Юнибаккена видны были бы мостки Аббе Нильсона, но тростник их заслоняет. Для Мадикен это огорчение, а маме нравится. Мама, кажется, считает, что чем меньше видишь Нильсонов, тем лучше. Поди пойми её! Ведь для чего у людей глаза, как не для того, чтобы всё видеть. Зато сейчас тростник пригодился для Моисея. Очень удачно, что он тут вырос!
Ох, как трудно тащить бадью! Девочки раскраснелись от натуги, но затащили её в самую серёдку зарослей. Лисабет быстро залезла и стала устраиваться, но, едва усевшись, вдруг притихла, на лице у неё отразилось беспокойство.
– Знаешь что, Мадикен, – говорит Лисабет, – а у меня штанишки намокли.
– Подумаешь! Скоро просохнут, – говорит Мадикен. – Вот я тебя спасу, они и высохнут.
– Уж ты поскорей меня спасай, – говорит Лисабет.
Мадикен обещает поторопиться. Ну вот, всё готово для игры, и можно бы начинать. Но, взглянув на своё ситцевое в полосочку платье, Мадикен поняла, что дочь фараона не могла носить такое, а ей хотелось всё сделать по-взаправдашнему.
– Ты тут немного подожди, – говорит Мадикен. – Я скоро приду, вот только сбегаю к маме.
Но мамы не оказалось дома, она ушла на рынок. Альва зачем-то отправилась в подвал. Никого не застав, Мадикен решила сама поискать себе царское платье. Она осмотрелась кругом, не найдётся ли чего-нибудь подходящего. Глядь, в спальне висит на крючке мамин халат – голубенький такой, шёлковый! Мадикен примерила – замечательно! Как раз то, что нужно. Наверное, в древности дочь фараона пришла на берег реки точно в таком одеянии. А на голове у неё, скорее всего, была прозрачная фата… Мадикен порылась в бельевом шкафу и нашла белую кружевную занавеску для кухонного окна. Ах, какая же она красивая, просто дрожь берёт! Вот так, должно быть, и выглядела дочь фараона!
Лисабет тем временем, очень довольная, дожидалась её в бадье. Всё было хорошо, только вот немножечко мокро. Тростник покачивался от ветра, среди него мелькали синие стрекозы, а в воде сновали под бадьёй маленькие-маленькие уклейки. Лисабет, разглядывая их, перевесилась через край.
А вот и Мадикен шлёпает по воде в мамином халате! Она подоткнула его повыше и перевязалась поясом под самыми подмышками. Лисабет посмотрела и тоже нашла, что Мадикен в халате – вылитая дочь фараона. Девочки радостно засмеялись. Вот теперь-то уж можно начинать игру!
– Это ты, малютка Моисей, тут лежишь? – спрашивает Мадикен.
– Ага! Это я лежу, – отвечает Лисабет. – Можно я буду твоим ребёночком?
– Конечно, можно! – отвечает Мадикен. – Только сначала я спасу тебя из бадьи. И кто же это тебя сюда положил?
– А я сам сюда залез, – говорит Лисабет.
Но Мадикен делает строгое лицо и шёпотом поправляет:
– Меня положила сюда мама, чтобы фараон не мог меня убить.
Лисабет послушно повторяет подсказку.
– Скажи, малютка Моисей, а ты ведь правда обрадовался, что будешь жить у меня, когда увидал, какая я нарядная?
– Очень обрадовался, – соглашается Лисабет.
– Ты тоже будешь таким нарядным, – говорит Мадикен. – Тебе тоже дадут новое платье.
– И сухие штанишки, – прибавляет Лисабет. – Знаешь что, Мадикен! По-моему, бадья дырявая.
– Тише, – говорит Мадикен. – А то смотри, Моисей, как приплывут крокодилы! Они кушают маленьких деток. Давай-ка я тебя лучше спасу, пока не поздно.
– Каттегоритчески! – отвечает Лисабет.
Однако оказывается, что спасать малых детей из Нила не так-то просто. И Мадикен в этом очень скоро убедилась. Лисабет тяжёлым мешком повисла у неё на плечах, халат волочится по воде и путается в ногах.
– Ох, как тут много крокодилов! – стонет Мадикен. Она еле тащится к берегу. – Пожалуй, лучше отнесу тебя к мосткам Нильсонов, туда всё-таки ближе.
– А вон и Аббе, – говорит Лисабет.
Мадикен останавливается как вкопанная.
– Вот как! – говорит она. – Давай-ка слезай, Лисабет, ты и сама дойдёшь!
Но Лисабет не соглашается:
– Нет, не дойду. Ведь я же малютка Моисей.
И она ещё крепче стискивает руками шею Мадикен, изо всех сил стараясь удержаться.
– Боюсь! Там каркадилы! – уверяет она Мадикен.
– Да нету здесь никаких крокодилов! – возражает Мадикен. – Чур, я не играю. А ну-ка слезай!
Но Лисабет не желает слезать, и Мадикен начинает сердиться. Ручки Лисабет сдавили ей шею. Если бы не мамин халат, Мадикен легко могла бы их отцепить. Халат волочится за нею по воде, его надо всё время придерживать руками. А руки у неё заняты. Тогда она начинает подпрыгивать, чтобы стряхнуть прицепившуюся Лисабет.
На Нильсоновых мостках стоит Аббе и смотрит. Ему-то хорошо!
– Смотри не скакни в Бездонную яму, – предостерегает он Мадикен и сплёвывает в воду.
Мадикен и без него знает, что возле Нильсоновых мостков есть обрыв, она и сама помнит про Бездонный омут. Но сейчас она так сердита, что ей не до того – только бы скинуть эту Лисабет! Она делает скачки и брыкается, как дикая лошадка, не глядя, куда её занесёт.
– Боюсь каркадилов!.. – пищит Лисабет.
Но вдруг писк обрывается… Звонкий плеск – и Мадикен со своей ношей проваливается с головой в Бездонный омут…
И может быть, всё на этом было бы кончено – они бы там захлебнулись, и не стало бы в Юнибаккене двух девочек, – если бы не Аббе. Аббе преспокойно берёт багор, который оказался у него под рукой, запускает его в Бездонный омут и вытягивает из воды с уловом – на крючке трепыхаются две насквозь мокрые девчонки.
Они выкарабкиваются на мостки. Лисабет ревёт и подвывает, как привидение.
– Да тише ты! Не реви, Лисабет! – говорит ей Мадикен. – А то нас никогда больше не отпустят к реке.
– А чего ты меня затащила в Бездонный омут! – гудит в ответ Лисабет. Ишь, дескать, чего захотели, чтобы она так вот сразу и перестала реветь. Она только ещё входит во вкус!
Сердито уставясь на Мадикен, она говорит:
– Всё скажу мамочке!
– Ой, ябеда-беда! – говорит Мадикен.
И только тут спохватывается, что мокрая тряпка, которая её облепила, – это ведь мамин халат. Уж он-то обо всём расскажет, даже если Лисабет и не наябедничает.
– Пойдёмте-ка со мной, девчонки! – говорит Аббе. – Будет вам обеим по крендельку.
Аббе – удивительный человек! Мало того, что ему пятнадцать лет и он может вытащить человека багром из воды, но он ещё умеет печь сахарные крендельки и сам продаёт их на базаре. Вообще-то печь крендельки полагалось бы его папе, а торговать на базаре маме, но по большей части и то и другое достаётся делать ему. Мадикен очень его жалеет, потому что Аббе мечтает стать моряком и плавать по бурным морям, где бушуют ураганы, а вовсе не о том, чтобы печь крендельки. Но вот приходится! А что поделаешь, раз его папа тоже не хочет печь. Слушая грустные песни Линус Иды про бедных детей, у которых «папашечка в кабак тащится», Мадикен думает, что в них поётся про дядю Нильсона. Правда, дядя Нильсон тащится в кабак только по субботам, но Аббе-то всю неделю напролёт должен печь крендельки, вместо того чтобы плавать но бурным морям, где бушуют ураганы. Бедный Аббе!
После купания в Бездонном омуте человеку в самую пору полакомиться сахарным крендельком! Лисабет умолкла. Она грызёт кренделёк и с удивлением разглядывает своё мокрое платьишко.
– А ты же говорила, Мадикен, что спасёшь меня и я сразу высохну. Вот тебе и на!
Но когда мама приходит домой, на кухне её встречают две совершенно обсохшие и переодетые девочки. Усадив пуделя Сассо в дровяной чулан, они играют, как будто он у них дрессированный лев и Мадикен выступает с ним в цирке. Альва и Лисабет изображают зрителей. Билет на представление продаётся за два эре, но это понарошку – вместо монет служат простые пуговицы.
– Это потому, что лев тоже ненастоящий, – говорит Лисабет. – Поэтому можно платить пуговицами.
Под яблонями в саду сушатся на верёвке свежепостиранные наволочки и полотенца, а среди них два маленьких платьица и голубой халат.
Мама целует Мадикен, целует Лисабет и принимается выгружать из корзинки покупки.
– Я думаю, что сегодня на обед можно сварить суп, – говорит она Альве, выкладывая на кухонный стол морковку, цветную капусту и лук-порей. – А на второе сделаем блинчики.