Начались поиски. Искать пришлось Альве и Лисабет. Разумеется, без участия Мадикен.
– Ты уж стой тут и жди, – сказала Альва.
– На одной ножке, – с хохотом добавила Лисабет, заливаясь звонким смехом.
Пока они искали, Мадикен стояла и плакала. Одна-одинёшенька среди вечерних сумерек. По-прежнему горит костёр, по-прежнему звучат песни, на небе уже проглянули бледные звёздочки, – чудесный весенний вечер, лучше которого и быть не может. Но для Мадикен на земле больше нет ничего хорошего. Она стоит на одной ножке и плачет.
А Лисабет и Альва ищут и спрашивают у каждого встречного-поперечного. Но сандалии нет как нет. В конце концов у Альвы опустились руки.
– Придётся тебе скакать домой без сандалии, – говорит она. – Цепляйся уж за меня и скачи, потому что нести тебя на руках я не согласна.
Бедная Мадикен – какое возвращение! Вместо юной барышни – гордости Юнибаккена домой, повиснув на Альве, поскакала мокрая, выпачканная в грязи, хнычущая и хлюпающая носом Мадикен. И дорога домой кажется такой длинной, когда её всю нужно проскакать на одной ножке! Время от времени, не в силах больше скакать, Мадикен пробует ступать на обе ноги. Но левой ноге это совсем не нравится. Дорога – каменистая, холодная и к тому же мокрая. Тогда Мадикен снова принимается скакать, она скачет и всхлипывает. Альва её очень жалеет. Лисабет, конечно, тоже, но её так разбирает смех, что она не может удержаться, хотя и побаивается, потому что Мадикен очень сердится.
Немного позади идёт Аббе и весело насвистывает, но Мадикен от этого не становится веселее.
Когда они прошли полдороги, Аббе вдруг кричит:
– Послушай, Мадикен! Я что-то никак не могу понять, отчего это ты всё время скачешь на одной ножке?
Мадикен ничего не отвечает, а только всхлипывает. Вместо неё отзывается Лисабет:
– Потому что у неё только одна сандалия! Представляешь себе!
До сих пор Мадикен делала вид, будто ничего не слышит. Но тут уж она не выдержала. Громко зарыдав, она бросилась в объятия Альвы, изливая в слезах своё горе и оплакивая неудавшийся вечер и злополучные сандалии.
Тогда Аббе забежал вперёд и загородил им дорогу. Он встал перед ними в своей широченной куртке и, склонив набок голову, с сожалением смотрел на Мадикен. Потом он сказал:
– Когда я был у костра, мне откуда-то на башку свалилась сандалия. Может быть, она тебе пригодится?
Альва вздрогнула так, точно рядом взорвалась бомба. Вытаращив глаза, она смотрит на Аббе, на сандалию в его руке, затем вырывает у него сандалию и хватает его за вихор:
– Ах ты поросёнок этакий! Неужели ты всю дорогу так и нёс сандалию и ничего нам не говорил?
Аббе вырывается от неё:
– Откуда мне было знать, что старый хлам, который мне свалился на башку, – это её туфля? Так бы сразу и говорила!
– Ах ты поросёнок! – снова повторяет Альва.
В ту ночь Мадикен спала крепко. Прошедший день выдался на редкость долгим, замечательным, полным потрясений. «Вот какие бывают дни», – засыпая, подумала Мадикен.
Наутро она проснулась рано. Потому что Лисабет уже сидела на корточках возле печки и заколачивала гвозди в полено. Под такой шум не больно-то поспишь.
Мадикен сразу перевесилась с кровати, чтобы посмотреть на свои сандалии. Сандалии были на месте. Добрая Альва всё сделала, как обещала. Она их помыла, почистила щёткой и навела такой блеск, что они стали совсем как новые. Только чуть-чуть потемнели, а так ничего не заметно.
Мама ничего и не заметила. Она пришла и принесла девочкам в постель горячего шоколаду, в честь Первого мая. И тут она увидела сандалии.
– Ну вот, сегодня ты можешь их надеть, – говорит мама. – Мы скоро пойдём смотреть, как папа будет идти на демонстрации. Правда же хорошо, что ты их вчера не надевала?
– Я надевала их вчера вечером, – говорит Мадикен, и, так как глаза у неё часто бывают на мокром месте, у неё сразу потекли слёзы.
Тут-то мама всё и узнала, как было дело и как гадко себя вела Мадикен. Хуже всего было не то, что она надевала сандалии, – хуже всего было, что она сделала это тайком от мамы и хотела от неё скрыть свой проступок.
– Зато одну сандалию она сберегла, – говорит Лисабет. – Она прискакала домой на одной ножке. Правда же, Мадикен?
После этого мама узнала и всё остальное.
Мама слушала молча, но у неё было такое выражение, точно она сейчас рассмеётся.
– Да, нечего сказать, хороши у меня девочки! – говорит она наконец.
– Только не я, – говорит Лисабет. – Я не брала сандалии.
– Разумеется, ты не брала. Зато я должна передать тебе привет от бургомистерши. Вчера вечером я встретилась с ней в павильоне.
– Да ну её! – говорит Лисабет. – Она же глупая.
Мама замолчала и долго ничего не говорила.
– Но ты нас всё-таки любишь? – робко спросила Мадикен.
– Конечно, любит, – сказала Лисабет.
И мама с ней согласилась:
– Конечно, же я вас люблю! Что бы вы, две дурошлёпки, ни натворили, это дела не изменит. Никогда, никогда в жизни!
Лисабет смеётся и делает ангельское личико.
– Я так и знала, – говорит она и снова принимается стучать молотком.
Что значит – бедность беззащитна?
Недавно у Мадикен был разговор с папой о деньгах, он ей кое-что объяснил: например, что значит, когда у людей есть деньги и когда их нету. Он рассказал ей, что такое настоящая бедность, когда людям не на что бывает накормить своих детей. Папа сказал, что на свете много бедняков, некоторые из них пишут ему в газету и просят о помощи.
Иногда Мадикен после уроков забегает к папе в редакцию, где всё завалено бумагами, заставлено баночками с клеем, ручками и ножницами. Однажды она нечаянно прочитала у него на столе такое письмо. Ах, что это было за письмо! Всё только про болезни и разные неприятности, а кончалось оно словами: «Пишет Вам в горе и отчаянии человек, беззащитный в своей бедности».
Мадикен не совсем поняла, что это значит, но почувствовала, что ей было очень грустно это читать.
– Папа, а что это значит – «беззащитный в своей бедности»?
И папа объяснил, что при настоящей бедности человек как будто связан по рукам и ногам, и когда что-то случается – например болезнь или какие-нибудь неприятности, – то человек оказывается совершенно беззащитен.
Мадикен стало очень жалко бедных и беззащитных людей, и она потом много раз вспоминала об этом разговоре.
Взять хотя бы Альву, ей тоже очень хочется иметь побольше денег. «Ну почему, скажите, именно мне выпало на долю быть бедной, точно церковная мышь?» – говорит она.
«Ну уж про Альву, кажется, никак не скажешь, что она беззащитная», – думает Мадикен. К тому же Альва давно изобрела способ разбогатеть, и у неё, наверное, будет целая куча денег. Альва купила лотерейный билет, и Мадикен, будьте спокойны, от неё не отстала. Мадикен тоже не прочь заиметь кучу денег. Альва всё устроила так, чтобы никто не узнал. Это у них с Альвой большой секрет. Мадикен взяла две кроны, которые ей подарила бабушка на день рождения. Бабушка сказала, что Мадикен может истратить их на что захочет. А разве можно придумать что-нибудь лучше лотерейного билета! Альва говорит, что скоро будет тираж и тогда по той бумажке можно будет получить деньги. Когда Мадикен это услыхала, она даже не поверила, что такое чудо возможно.
– А это точно? – спрашивает Мадикен. – Ты можешь сказать: «Чёрт меня побери, если это не так»?
Мадикен считает, что именно так надо говорить, когда клянёшься, что ты сказала правду. Хотя вообще-то поминать чёрта нельзя, это Мадикен давно знает.
Но Альва не может поклясться, что деньги непременно будут.
– И смотри не вздумай на меня пенять, если мы не выиграем! – говорит она. – Помни, что ты сама меня просила.
Во всяком случае, у Альвы и Мадикен появилось теперь прекрасное развлечение. Уединившись вечером на кухне, они мечтают вдвоём, что они сделают, когда разживутся деньжатами.
– Если я выиграю главный приз, – говорит Альва, – то обещай мне, что ты на другой день придёшь меня будить в шесть утра. И ты мне скажешь: «Вставай, Альва, подымайся и разводи огонь в плите!»
– А зачем это, Альва? – удивляется Мадикен.
– А затем, что я тогда скажу: «А вот представь себе, и не встану!» Потом я перевернусь на другой бок и буду дальше спать.
Тут Мадикен даже перепугалась: вдруг Альва и правда получит главный приз и так разбогатеет, что не захочет больше оставаться в Юнибаккене! Это было бы очень скверно.
Мадикен взволнованно спрашивает Альву, что тогда будет. Но Альва только смеётся на её расспросы:
– Ну что ты, золотко! Разве же я могу бросить тебя и Лисабет!
Однажды Мадикен пришла в Люгнет к Нильсонам посмотреть, что делает Аббе. Когда он заставил её скакать домой на одной ножке, она потом долго на него сердилась, но Аббе оправдывался:
– Если бы ты знала, до чего же ты была смешная, ты бы не стала обижаться, что я над тобой посмеялся!
Нет, на Аббе невозможно долго сердиться.
Зато дядя Нильсон сегодня сердит не на шутку. Едва Мадикен вошла на кухню Нильсонов, как сразу же поняла, что они ссорятся. Конечно, как всегда, ссора началась из-за денег.
– Сам знаешь, если мы не заплатим, придётся распрощаться с комодом, – говорит тётя Нильсон.
А дядя Нильсон, стукнув кулаком по столу, кричит:
– Ну да! Ну да! Это я уже слышал! Не глухой ведь, кажется!
Понемногу Мадикен начинает разбираться, о чём спор.
– Сегодня – платёжный день, и надо рассчитываться с долгами, – говорит Аббе.
Уж тут Мадикен всё поняла: дядя Нильсон ещё давно, когда покупал Люгнет, занял денег у фабриканта Линда, и теперь Нильсоны должны возвращать фабриканту Линду по двести крон в год.
– Но ты же знаешь нашего папаню! – говорит Аббе.
Недавно господин Линд предупредил, что придёт сегодня вечером за своими двумястами кронами, а если ничего не получит, то «взыщет их судебным порядком» или потребует «описать имущество для аукциона». Это что-то очень страшное, Мадикен раньше о таком и не слыхала. Оказывается, это значит, что, если дядя Нильсон не заплатит двести крон, у него отберут за долги комод. Неудивительно, что он такой сердитый! Он очень любит свой комод, это у них единственная стоящая вещь из всей обстановки. Комод достался Нильсонам ещё от бабушкиной бабушки, которая завещала им рецепт крендельков.