– Право слово, я скорей соглашусь, чтобы меня зарезали и разрубили на мелкие кусочки, чем летать по воздуху и ещё кувыркаться.
Так Линус Ида поняла папино приглашение, хотя он вовсе не это имел в виду.
Кстати, когда самолёт кувыркается, то эти кувырки называются не кувырками, а мёртвыми петлями, объяснил папа. И лётчики делают мёртвые петли только тогда, когда они летают без пассажиров или если пассажир сам попросит.
И вот они стоят на поле и смотрят, как лётчик делает высоко в небе мёртвые петли. Таких чудес Мадикен и Лисабет никогда в жизни ещё не видали.
Аббе, конечно, тоже никогда этого не видел. Мадикен сразу его заметила – он стоит у самого каната, которым отгорожено лётное поле, и не отрываясь смотрит, задрав голову, на небо. Наверное, ему кажется, что он сам летает и делает мёртвые петли.
Потом лётчик приземлился, и люди ринулись на лётное поле, чтобы поближе рассмотреть удивительную машину. Внимательнее всех её рассматривал Аббе, он даже похлопал её рукой, как будто это не машина, а лошадь.
– Слушай, – говорит он, обращаясь к Мадикен, – на этой штуковине ещё лучше лететь к Северному полюсу, чем на воздушном шаре.
Бравый лётчик в кожанке и авиаторском шлеме стоит возле своей машины. Он вежливо отвечает на вопросы и готов всем желающим продать за сто крон билет для полёта. Но, как видно, никто не хочет тратить столько денег. А может быть, во всём городе не нашлось ни одного смельчака, который рискнул бы полететь?
Тогда лётчик подошёл к папе и спросил, не захочет ли он как журналист полететь совершенно бесплатно. Потому что папа ему очень помог, и угощал обедом в гостинице, и напечатал в газете его объявление. Так что будет справедливо, если он немного полетает.
– Да и нужно, чтобы люди убедились, что летать совсем не опасно, – говорит лётчик.
– Ой, папа, какой же ты счастливчик! – воскликнула Мадикен, прежде чем папа успел даже сказать спасибо. – Ой, какой же ты счастливчик!
Лётчик поглядел на неё с одобрением:
– Вот это молодец! Тебя мы тоже возьмём, если хочешь!
Хочет ли Мадикен! У неё даже сердце застучало громко-громко. Подумать только – она будет летать высоко в небе, как ласточка! Разве может быть в мире что-нибудь лучше этого? Хочет ли Мадикен! Конечно, ещё как хочет!
– А ты не боишься? – спрашивает лётчик.
– У этой девочки ума не хватает, чтобы бояться, – вмешивается мама.
Нет, единственное, чего боится Мадикен, – это чтобы кто-нибудь – папа или лётчик – не передумал. Со взрослыми ведь никогда нельзя быть уверенной заранее. Мадикен тянет папу за рукав.
– Ну, давай! Пойдём скорее!
И в этот самый миг она заметила Аббе. Он стоит около аэроплана и не может оторвать от него глаз, и не только глаз, но, кажется, и рук тоже. Он поглаживает бок аэроплана, словно хочет и на взгляд, и на ощупь убедиться, что перед ним настоящий аэроплан.
Мадикен хорошо знает, что, если есть на свете человек, которому очень хочется полетать, это, конечно, Аббе. А сейчас она на его глазах сядет в аэроплан и полетит. Нет, так нельзя, это было бы просто несправедливо!
Мадикен идёт всё медленнее, она размышляет. Вот что надо делать!..
– Папа, я раздумала, – говорит она шёпотом. – Можно вместо меня полетит Аббе?
Папа смотрит на неё удивлённо:
– Почему же?
– Я боюсь, – промямлила Мадикен.
– Ну нет! Ничего ты не боишься, – говорит папа. – Но пусть будет по-твоему.
Папа всё понял. Потому что он знает, как Мадикен относится к Аббе. Если уж ты к кому-нибудь хорошо относишься, то ради него нетрудно отказаться от чего угодно, папа это понимает.
Он объясняет лётчику, в чём дело, а затем подзывает Аббе:
– Аббе, иди сюда.
Аббе идёт к нему с виноватым видом.
– Я ничего не трогал, – начинает он оправдываться. – Я только посмотрел.
– Хочешь полетать? – спрашивает папа.
Ну что Аббе мог на это ответить? Он даже не мог представить себе, что папа сказал это всерьёз. Он молчит и тупо смотрит на папу. Наконец Мадикен не вытерпела:
– Не слышишь разве? Ты можешь полететь с папой. Хочешь ты или нет?
Бедный Аббе! Он точно разучился говорить! Он конечно же слышал, что ему сказали, но думает, что над ним хотят подшутить.
Он никак не мог поверить в своё счастье, пока не очутился в аэроплане, одетый в большую кожаную куртку, в кожаном шлеме. Только тут до него дошло, какое невероятное счастье ему привалило. Тут уж он заулыбался, засиял, а люди вокруг, глядя на него, засмеялись.
– Что это они смеются? – подозрительно спросила Мадикен.
– Потому что увидели по-настоящему счастливого мальчика, – говорит мама.
Мама тоже улыбается. Но в душе она боится. Мадикен это знает. Мама совсем не хотела, чтобы папа летал, но она всё равно улыбнулась и помахала ему рукой, когда он выглянул из аэроплана.
Вдруг, откуда ни возьмись, примчалась бургомистерша. Протискавшись к лётчику, который уже собирался сесть в свою машину, она сказала укоризненным тоном:
– Не кажется ли вам, что бургомистр города всё-таки имеет право лететь первым?
Мадикен видит, как испугался Аббе. Он, наверное, подумал, что его полёт тю-тю.
Но лётчик не обратил никакого внимания на слова бургомистерши. Бургомистру придётся подождать. Сам бургомистр ничего не имеет против. Этот маленький, робкий и добродушный толстячок, как видно, совсем не стремится летать. Зато его жена непременно этого хочет. Больше того, он ещё должен сделать мёртвую петлю над ратушей. Бургомистерша уже договорилась с фотографом Бакманом, чтобы тот ждал на площади и сфотографировал полёт бургомистра.
– Такая карточка украсит наш семейный альбом, – объясняет бургомистерша маме.
Но мама её не слушает. У неё сейчас другая забота: папа вот-вот полетит, и она очень волнуется. Все люди замахали и закричали «Ура». Аэроплан поднялся в воздух, полетел в сторону города и исчез из виду. Скоро он уже казался маленькой точкой.
Тут Лисабет заплакала:
– А вдруг папа свалится…
Мама стоит бледная. Должно быть, и она тоже подумала, что папа может свалиться.
– Да ну! Ничего страшного! – говорит Мадикен.
Она берёт маму за руку, чтобы успокоить. А заодно и самой успокоиться. Ведь кто его знает – может быть, летать на самолёте и правда опасно?
Но только они об этом подумали, как аэроплан прилетел обратно. И вот он делает мёртвую петлю. И вторую. Все радостно закричали «Ура», а мама рассердилась.
– Это на него похоже! Решил напугать меня до смерти!
– Нет, – говорит Мадикен. – Это, наверное, Аббе попросил.
– Сейчас я у него спрошу! – грозно пообещала мама. – Пускай он только спустится!
Но когда Аббе спустился на землю, все попытки заговорить с ним были напрасны. Он был и здесь, и как бы ещё не здесь. Телом он вернулся на землю, а душой, наверное, ещё парил высоко в небе.
– Здорово было? – нетерпеливо спрашивает Мадикен.
Аббе потряс головой:
– Здорово! Это ещё мало сказано. Это было такое… Невозможно описать, что это было! Вот полетишь сама когда-нибудь, тогда и поймёшь!
Потом он засмеялся:
– Мы же сделали мёртвую петлю! Каково? Целых два раза! Это я сам так попросил. Когда у меня будет свой аэроплан, я всё время буду крутить мёртвые петли.
Теперь настал черёд бургомистра. Ему надо лететь и делать над ратушей мёртвую петлю. Бургомистерша уже всем про этот подвиг раззвонила, и ему теперь некуда деться, хотя и страшно. Бургомистр боится, а бургомистерша до того расхрабрилась, что дальше некуда! Широко расставив ноги, стоит она на краю поля, машет своему мужу и громко кричит, чтобы всем вокруг было слышно:
– Не забудь сделать мёртвую петлю над ратушей!
И вот бедный бургомистр взлетел над полем и умчался по воздуху. Вскоре он вернулся. Мёртвую петлю над ратушей он сделал, но кроме того наделал ещё кое-что – для бургомистра довольно-таки непозволительное, а позволительное только для маленьких детишек.
Скоро об этом уже знал весь народ на лугу. Начались смешки, перешёптывания, и даже Лисабет кое-что услышала. Она спрашивает у Мадикен:
– А почему бургомистру надо прямиком ехать отсюда в баню?
Мадикен ответила ей шёпотом на ушко, и Лисабет прыснула от смеха.
– Нечего смеяться! – говорит Мадикен. – Думаю, что на месте бургомистра ты бы не очень-то смеялась.
После этого события всякий раз, когда Мадикен приходила в Люгнет, Аббе ни о чём, кроме полётов, не мог говорить. Дядя Нильсон тоже от него не отставал.
– Можно подумать, что в доме вместо людей поселилось два аэроплана, – говорит тётя Нильсон.
Дядя Нильсон гордится своим Аббе. «Мой сын – бравый летун», – называет его дядя Нильсон и то и дело вспоминает, что он не пожалел для сыночка последнюю пятёрку на билет.
– Понимаешь, Мадикен, – говорит дядя Нильсон, – я подумал и говорю себе: «А знаешь, Нильсон, стоит ли горевать? Ты привык к лишениям, так отдай сыну пятёрку, чего уж там!»
Мадикен думает, что дядя Нильсон поступил очень хорошо. К тому же он и сам смог полюбоваться, как Аббе летает высоко над городом, ведь дядя и тётя Нильсоны наблюдали за полётами с рыночной площади в толпе тех, у кого не нашлось лишних пяти крон, чтобы купить билет.
– А я-то ни сном ни духом не догадывался, что это мой сын летает в небесах, словно орёл, – говорит дядя Нильсон.
С тех пор он особенно зачастил в «Забегайку». Там всегда находились охотники послушать о том, как его сын стал бравым летуном, и про знаменитую пятёрку.
– Теперь уж, наверное, все пьянчужки в городе наизусть знают твои рассказы, – говорит тётя Нильсон. – Так что мог бы ты для разнообразия дома посидеть.
Лучше бы она этого не говорила. Дядя Нильсон тут же назвал её «чучелом». Он рассердился, надел пальто и шляпу и отправился в «Забегайку», но скоро вернулся домой совсем не сердитым.
– А, ты ещё здесь, дорогая Мадикен, – сказал дядя Нильсон. Затем он погладил по щёчке тётю Нильсон и спросил: – Скажи мне, ненаглядная лилея, не найдётся ли у тебя селёдки с картошечкой для любящего супруга?