— Чур, я буду разбойником! — тотчас же кричит Лизабет.
Но Мадикен не согласна с ней. Разбойниками могут стать только самые большие и сильные, то есть они с Мией. К тому же Мадикен чувствует, что роль разбойника наверняка самая весёлая. Потому-то она и втолковывает сестре, насколько интереснее быть самаритянином. Так пусть Лизабет и будет им.
— Ладно, — соглашается Лизабет.
Мадикен убедила её. И вот уже бедняга Маттис лежит под живой изгородью из сирени, избитая разбойниками, а Лизабет подбегает к ней, утешает, ласково гладит по лицу и ведёт на постоялый двор, устроенный на чердаке сарая. Но Маттис не знает, что надо делать, когда играешь в самаритянина. И Лизабет приходится учить её.
— Ой-ёй-ёй, сколько крови я потерял, сколько кро-о-ови! — стонет Лизабет, показывая Маттис, как надо играть.
Та послушно повторяет. И в конце концов игра идёт довольно гладко. А вот Мия, та играет замечательно!
Её и учить не надо. Она самый свирепый разбойник между Иерусалимом и Иерихоном, да и сама Мадикен играет не хуже. Они коварно подкарауливают в кустах все проходящие по дороге караваны и безжалостно грабят их. О самаритянине на постоялом дворе они начисто забыли. И под конец Лизабет спускается с чердака злая, как оса.
— Ну сколько можно там сидеть и всё мазать и мазать её вином и керосиновым маслом? — сердито спрашивает она.
Лизабет думает, что растительное масло и керосин — одно и то же, но это не так, объясняет ей Мадикен.
— Если ты намажешь раны пострадавшего керосином, он у тебя не протянет до утра.
Но Маттис, разумеется, «протягивает», и теперь они с Лизабет тоже хотят быть разбойниками. Мадикен переделывает постоялый двор в разбойничью пещеру.
И вскоре пещера наполняется золотом и драгоценными камнями, потому что все четверо разбойников разбойничают не жалея сил — ни разу ещё девочки не играли в такую весёлую игру. Про вшей они совсем забыли. Но вдруг Мия спрашивает:
— Слушай, Мадикен, а если у нас снова появятся вошки, как ты думаешь, можно нам будет снова прийти сюда?
— Вы можете приходить сюда и без всяких вошек! — говорит Мадикен. — Приходите завтра, ладно?
Когда выясняется, что дети не в силах больше играть, им подают на веранде тефтели с макаронами, а на десерт — фруктовый кисель. Маттис ест так много, что Мии даже становится стыдно за неё, и когда сестра в третий раз подкладывает себе тефтели, Мия спрашивает:
— Ты чего, всё ещё не наелась?
— Вообще-то наелась, — отвечает Маттис, набивая едой рот.
— Тогда чего ж ты всё лопаешь и лопаешь? — сердито осведомляется Мия.
— Чтоб никогда больше не проголодаться, — объясняет Маттис.
Она ест до тех пор, пока у неё не начинаются колики в боку. Больше она уже не может проглотить ни крошки.
Вот тут-то как раз и приходит Альва.
— Теперь, я думаю, вы наелись, а вошки передохли, — говорит она.
Альва отводит детей в кухню, по очереди чешет им головы частым гребнем, а потом смывает с их волос весь сабадилловый уксус тёплой водой с душистым мылом, которое пахнет почти что розами. Мия с Маттис отправляются домой такие чистые, какими никогда не были за всю свою жизнь.
Мадикен провожает их до калитки.
— Мия, так ты придёшь завтра? — спрашивает она.
— Да, если хочешь, — отвечает Мия. — И Маттис тоже придёт.
Потом она берёт сестру за руку, и обе они торопливо бегут по улице на своих тонюсеньких ножках. А чистые волосы развеваются у них за плечами, как ветви огненно-красных кустов.
Папа как раз возвращается домой, когда мимо него проносятся два огненных куста. Мадикен рассказывает ему о своих вошках, о том, как их вывели, и о других весёлых происшествиях сегодняшнего дня.
Дядюшка Нильссон в это время проверяет свой капкан, и папа, проходя мимо, вручает ему газету для тётушки Нильссон. Мадикен то и дело виснет у папы на руке. До чего же весело, когда он приходит домой!
— Какая мама молодец, что купила столько сабадиллового уксуса! — радуется Мадикен, и папа соглашается с ней.
— Да, наша мама очень добрая!
Услышав это, дядюшка Нильссон кивает, соглашаясь с ними.
— Конечно! Прекрасная Госпожа из Юнибаккена очень добрая! Чего нельзя сказать о моём домашнем Злодиолусе.
Мама сидит на веранде и что-то вяжет крючком, поджидая папу. Она тоже рада его возвращению.
— Сегодня мы с тобой будем ужинать одни, — сообщает она — Мадикен и Лизабет уже поели.
Папа целует её в щёку.
— Прекрасная Госпожа из Юнибаккена, — произносит он — Я слышал, ты вывела вшей у двух бедных малюток. Об этом можно напечатать завтра в газете.
Мамины глаза темнеют. Она поднимается с плетёного стула.
— Стыдись, — говорит она, и папа тут же раскаивается в своих словах.
— Прости, Кайса, я действительно сказал глупость.
Но извинение не помогает. Мама молча поднимается в спальню. Она сейчас жалеет себя. Мадикен это знает, хотя и не понимает толком, почему. Как всё печально обернулось. Мадикен почти сердится на папу.
— Зачем ты так сказал? Что ты имел в виду?
— А-а! И сам не знаю — отвечает папа — Наверное, я имел в виду, что не велика заслуга — вывести у кого-то вшей, когда кругом столько несправедливости, с которой надо бороться. Но мама, разумеется, в этом не виновата.
— Тогда не говорил бы, — строго замечает Лизабет.
Они сидят на веранде все трое: папа, Мадикен и Лизабет, им очень грустно. Ну почему такой весёлый день кончился так печально, думает Мадикен.
Входит Альва, собираясь подать на стол тефтели.
— Господи, что у вас тут случилось? — интересуется она, увидав их грустные лица.
— Я сказал глупость, — отвечает папа.
— Очень жаль, говорит Альва и уходит, унося с собой тефтели.
Мамино вязанье по-прежнему лежит на стуле. Папа приподнимает его указательным пальцем. Это крошечная шапочка, такая крошечная, что будет мала даже Лизабет.
— Кто же станет её носить? — спрашивает Лизабет.
И вдруг папа произносит нечто удивительное:
— Ваше братишка, когда он появится на свет. Или, может быть, сестрёнка. Во всяком случае, тот, кто родится.
И эту невероятную новость он сообщает с таким видом, словно в ней нет ничего особенного!
— У нас будет брат?! — кричит Лизабет — Пойдёмте расскажем скорее маме. Вот она обрадуется!
Мадикен фыркает:
— Да она уже знает об этом. Иначе зачем бы ей вязать шапочку?
Однако ничто не может помешать девочкам сломя голову влететь к маме в спальню. Они непременно должны обсудить с ней только что услышанную новость, во что бы то ни стало. Мама, разумеется, лежит в постели и жалеет себя, но разве можно себя жалеть, когда Мадикен с Лизабет так буйно ликуют.
— Да-да, поверьте, я тоже очень рада, что у вас будет братик, — заверяет она дочек — Только он появится у нас не раньше рождества.
Потом мама с детьми спускается к папе. Она больше не сердится на него. И к тому же она голодна.
— Моя Прекрасная Госпожа из Юнибаккена уже простила меня? — спрашивает папа.
— Представь себе, простила, — отвечает мама — Об этом, если хочешь, тоже можешь напечатать в своей газете, злюка!
Вот и вечер. Мадикен, как обычно, оставляет молоко ёжику и вдруг замечает дядюшку Нильссона, размашисто шагающего по направлению к городу. Идти в город в такой поздний час?! Тётушке Нильссон подобная прогулка наверняка не нравится.
Дядюшка Нильссон жестикулирует на ходу, и виду него до того сердитый! Он громко разговаривает сам с собой, а стоящую поблизости Мадикен даже не замечает.
— Зачем я только женился на этом Злодиолусе? — сердито говорит он.
Мадикен вздыхает, услыхав его слова. Похоже, что сегодня все ссорятся.
Но в Юнибаккене никто больше не ссорится. Мадикен и Лизабет пора ложиться спать. Мама с папой заходят к ним пожелать доброй ночи. Они идут обнявшись. Сразу видно, какое у них согласие. Вот и хорошо, думает Мадикен.
Когда родители уходят, Лизабет спрашивает сестру:
— Можно мне лечь с тобой, поговорить о нашем брате?
Мадикен с радостью разрешает. Она отодвигается, освобождая на кровати удобное местечко. Лизабет ложится рядом, кладёт голову ей на плечо и болтает без умолку. От её детского лепета Мадикен по-настоящему чувствует себя старшей сестрой. А каково же будет, когда у них в семье появится новорождённый?
— Представляешь, какой чудесный подарок мы получим к рождеству! — говорит она.
Лизабет с ней согласна, Девочки лежат рядышком и радостно обсуждают, как сильно-пресильно они будут заботиться о своём братишке, кормить его и качать.
— Но только знаешь, Мадикен, — говорит Лизабет, — обещай, что ты не будешь любить его больше, чем меня!
— Обещаю, — отвечает Мадикен, прижимая к себе сестру. Разве можно любить кого-нибудь больше, чем Лизабет?
— Смотри, а не то я очень рассержусь — Лизабет грозит ей пальцем и, зевая, плетётся к своей кроватке.
Вскоре она засыпает. Вскоре засыпает и весь Юнибаккен. Мадикен тоже спит. Ей снятся вши. Они задыхаются под полотенцем — фу, какой противный сон! И зовут на помощь. Они так кричат, что Мадикен просыпается от этого крика. И, выпрямившись, садится на постели. Сердце её так и колотится. Она уверена, что уже не спит. И всё-таки слышит, как кто-кто-то кричит:
— На помощь! На помощь!
Крики доносятся издалека, из Люгнета, Неужели его обитатели убивают друг друга? А что ещё может быть?
Мадикен бросается вниз, к Альве. Альва спит так крепко, что пушками не разбудишь, но Мадикен трясёт её до тех пор, пока девушка не просыпается.
— Альва, кто-то зовёт на помощь, разве ты не слышишь?
Альва вскакивает с постели. Конечно, она слышит. И торопится на помощь. Но кто же может так ужасно кричать?
Оказывается, дядюшка Нильссон. Он лежит на спине возле дыры в живой изгороди и барахтается, как жук, пытаясь подняться на ноги. Ему кажется, что он сможет встать, уцепившись за торчащий поблизости шест. Но это ему не удаётся, он только обрушивает на себя прибитую к шесту вывеску. А сам по-прежнему лежит на земле. Подбежав, Альва с Мадикен замечают у него на груди кусок картона, на котором можно прочесть: