— Зимняя одежда, — отвечает Майя — А теперь спокойной вам ночи! Если что понадобится, вы знаете, где меня найти.
И она уходит.
Мадикен с Лизабет лежат и вспоминают, как им было весело сегодня.
— И никаким опасностям мы не подвергались, — замечает Мадикен.
— Да-а, странно всё-таки, — отзывается Лизабет.
Мадикен прикладывает к уху ракушку, чтобы послушать немножко шум моря, а чуть поодаль, в своей постели, Лизабет, дунув в свистульку, издаёт ужасающий звук. Но этого нельзя делать, объясняет ей Мадикен, потому что в тишине такой свист звучит жутко. Наступают сумерки. Мадикен смотрит на картину, висящую у неё над кроватью. На картине двое кудрявых детишек в белых ночных рубашечках сидят, опёршись на мамины колени, и читают вечернюю молитву. Лёжа в постели, Мадикен долго смотрит на эту картину и вдруг понимает, что уже соскучилась по маме. Какие счастливчики эти дети на картине! Мадикен скучает и по папе тоже, и по Альве, и по Сассу и Гусан, и по всему Юнибаккену, ужасно скучает, ей даже плакать хочется. Что она и собирается сделать. Поплакать от души. Но не слишком громко и не раньше, чем Лизабет заснёт. Мадикен старшая сестра, она не может взять и зареветь во всё горло. Лизабет до смерти перепугается.
Но Лизабет будто вовсе и не собирается засыпать, Она лежит в своей постели и лишь вздыхает время от времени. Почему она не спит, почему не даёт старшей сестре поплакать? Мадикен чувствует, что скоро не сможет больше сдерживаться.
И вдруг Лизабет говорит:
— Знаешь что, Мадикен? Нам надо ехать домой!
От изумления Мадикен даже забывает о слезах.
— Ты что — дурочка? Зачем нам ехать домой?
— Затем, что в гардеробе сидит привидение, — сообщает Лизабет.
— Да нет там никакого привидения, — уверяет её Мадикен.
Она понимает, что Лизабет придумала привидение только потому, что тоже скучает по дому, только не хочет в этом признаться.
Так оно и есть. Но раз Лизабет придумала привидение, значит, привидение и впрямь сидит в гардеробе и в любую минуту может приоткрыть дверцу и выглянуть оттуда. А с подобными выходками Лизабет не желает мириться.
— Я хочу домой!
— Тише, Майя услышит, — пытается урезонить сестру Мадикен.
Да разве это может помочь! Лизабет начинает кричать ещё громче, и Майя действительно тут же прибегает на её крик.
— Я хочу домой! — надрывается Лизабет. — Потому что в гардеробе сидит привиде-е-ение!
Тётушка и дядюшка Карлссоны тоже прибегают вместе с Турэ узнать, что случилось.
— Дорогое дитя, у нас на Яблоневом Холме нет никаких привидений, — успокаивает девочку тётушка Карлссон.
— Есть, полны гардеробы! — ревёт Лизабет — И я хочу домой!
Мадикен ужасно стыдно за неё и жаль Карлссонов. Они все четверо так добры, так озабочены, но не знают, что делать.
— Пойду позвоню Альве, — говорит Майя.
— Да, и скажи ей, что я хочу домой, — рыдает Лизабет.
Дядюшке Карлссону её очень жаль.
— Не плачь, дитя моё! Ясное дело, ты поедешь домой, для этого совсем не нужно плакать.
И когда Майя, поговорив с Альвой, возвращается в комнату, желание Лизабет исполняется. Турэ идёт запрягать Конке. Бедный Турэ и бедный Конке, они целый день надрывались на работе, а теперь, ночь-полночь, должны снова отправляться в путь, чтобы отвезти домой двух глупеньких маленьких девочек. Какое счастье, что на Яблоневом Холме все такие добрые!
Мадикен стыдно, ну конечно, стыдно, и всё-таки она рада, когда телега, где сидят они с Лизабет, выкатывается из ворот дома на Яблоневом Холме. Она машет рукой тётушке Карлссон, и дядюшке Карлссону, и Майе, которые стоят у ворот, машут девочкам вслед и смеются своим удивительным яблоневохолмским смехом. Лизабет не оборачивается, да и махать тоже не хочет.
— Спасибо за ракушку! — кричит Мадикен в тот момент, когда их повозка уже готова исчезнуть за поворотом у скотного двора.
Тогда, наконец, Лизабет оборачивается и, размахивая рукой, кричит:
— Спасибо за петуха!
Она подносит к губам свистульку и так дует в неё на прощанье, что лошадь с перепугу лихо пускается вскачь.
…Оказывается, нет на земле места столь прекрасного, как Юнибаккен, Там можно купаться, качаться на качелях, играть в крокет, поливать огороды, обмолачивать ежей и вообще веселиться. А ещё там есть Альва, которая понимает, что они не могли дольше оставаться на Яблоневом Холме.
— Но всё-таки мне интересно, что скажет на это ваш папа, — бормочет Альва, укладывая девочек в постель.
— А я ему тогда расскажу, что у них там в гардеробах полным-полно привидений, — говорит Лизабет, обнимая свою подушку. Свою собственную подушечку, самую лучшую на свете!
— Ох, как ты наивна! — замечает Мадикен — Но знаешь, Альва, на Яблоневом Холме столько опасностей! Спроси маму. Нам просто повезло, что мы вернулись домой живыми и невредимыми.
Дети с радостью просыпаются на следующее утро, Сейчас они встанут с постели и помогут Альве собрать клубнику. У каждой из девочек есть своя маленькая корзиночка для сбора ягод, а на корзиночках выжжены Мудрые изречения. «Терпенье и труд всё перетрут» — написано на корзинке Лизабет. «Без труда не выловишь и рыбку из пруда» — гласит надпись на корзинке Мадикен. Да Мадикен просто жаждет трудиться и спешит к грядкам с клубникой. Эти грядки находятся в самом отдалённом уголке сада у стены, сложенной из камней. Там солнечно и чудесно, там так хорошо поспевает клубника. Альва уже собрала много килограммов. Но теперь девочки ей помогут. Полна усердия, Мадикен бежит босиком по прогретой солнцем траве. Следом за ней мчится Лизабет. Но вдруг она резко останавливается и поднимает страшный крик.
— Змея! — в ужасе кричит Лизабет. — Змея!
И в тог же миг Мадикен чувствует, как что-то впивается ей в ногу, и замечает на земле рядом с собой ужасную гадюку, которая, извиваясь, ползёт к каменной стене. У стены стоит Альва, тоже смертельно напуганная, но движения её быстры и точны. Она хватает со стены верхний камень и запускает им змее в голову. Альва не целится, но всё-таки попадает в самую точку. Никогда больше эта змея никого не ужалит.
Мадикен стоит на месте, остолбенев от ужаса. Она знает, что случилось. Её ужалила змея, и в ноге уже появляется чудовищная боль.
— Альва, я умираю! — кричит Мадикен — Она ужалила меня, я умираю!
Альва осматривает ногу девочки. На коже ясно видны две маленькие отметины — следы ядовитых змеиных зубов, и нога начинает распухать.
— Не бойся, ты не умрёшь, — успокаивает Альва Мадикен, — но нам с тобой надо сейчас же ехать в больницу!
Им необходимо попасть туда как можно скорее. Альве придётся ехать на велосипеде, посадив Мадикен на багажник, иного выхода нет. Но что делать с Лизабет?
— Будь молодцом, Лизабет, — говорит Альва. — Беги к Нильссонам и попроси разрешения побыть у них, пока мы не вернёмся домой.
Лизабет хоть и ревёт, но понимает, что надо слушаться. К тому же ей безумно хочется, чтобы Мадикен выжила, если это только возможно, и навсегда осталась её сестрой, навсегда, навсегда, навсегда!
— Я буду молодцом, — дрожащим голосом произносит Лизабет.
И Альва с Мадикен отправляются на велосипеде в путь. Альва крепко обвязала ногу девочки своей красной косынкой, чтобы яд не распространялся дальше, и когда её велосипед заворачивает за угол, последнее, что мелькает перед глазами Лизабет, — это развевающийся кончик Альвиной красной косынки. Лизабет остаётся одна.
Она с плачем перелезает через забор Люгнета. Но, бедняжка, как же ей не везёт! Там никого нет. И как бы она ни колотила в дверь и ни кричала — ничто не помогает. Теперь она и в самом деле одна на всём белом свете. Лизабет становится так страшно, что она не отваживается больше плакать.
Она снова перелезает через забор в свой Юнибаккен и зовёт Сассу, Милый любимый Сассу, он сейчас её единственное утешение! И Гусан, конечно, тоже. Девочка сидит на крылечке чёрного хода с Гусан на коленях, а рядом на ступеньке лежит Сассу. Здесь она и будет сидеть до тех пор, пока Альва не вернётся домой. А может быть, и Мадикен тоже… если, конечно, она выживет!
— Но Мадикен вряд ли выживет, — обращается Лизабет к Сассу.
Больше ей не с кем разговаривать. При мысли о том, что Мадикен может умереть и в Юнибаккене станет так печально, из глаз Лизабет снова текут слёзы.
— Хотя мне тогда достанется её портфель, — говорит она Сассу.
И снова плачет. Сассу тоже скулит и скребёт Лизабет обеими лапами, чтобы она видела, как он грустит от того, что грустно ей.
Ах, до чего же трудно быть одной и ждать так долго! Лизабет, в конце концов, словно каменеет и больше уже не плачет, а лишь сидит на крыльце бледная-пребледная и всё ждёт и ждёт.
И вдруг наконец… О, какое счастье! На велосипеде возвращается Альва. Лизабет с облегчением вздыхает и сбрасывает Гусан с колен.
— Альва! — кричит Лизабет.
Всем своим существом она так рвётся к Альве, что стремглав бросается с крыльца. И спотыкается о Гусан, которая всё ещё вертится под ногами. Через мгновение Лизабет лежит на земле вся в крови и страшно кричит: она разбила себе лоб о прибитый у крыльца скребок для ботинок. Альва тут же подлетает к ней, хватает бедняжку на руки и содрогается при виде её ужасной раны. Лизабет истошно кричит, а из раны хлещет кровь, целое море крови, заливая девочке глаза, заливая с головы до ног и её, и Альву.
— Альва, я умираю, умираю, умираю! — кричит Лизабет.
— Не бойся, ты не умрёшь — решительно заявляет Альва — Но мы должны поспешить в больницу, запить эту рану.
— Не-е-е-е-ет, — вопит Лизабет, — никому не дам меня запивать!
Но Альва обвязывает ей голову кухонным полотенцем и сажает на велосипед, несмотря на её сопротивление.
— А ты сама не могла бы меня зашить? — в отчаянии кричит Лизабет.
Многое умеет Альва, а вот раны зашивать не может. Это умеет только доктор Берглунд.
И снова Альва отправляется в больницу. Лизабет воет без умолку, как ветер в трубе, и, едва завидев в операционной дядю Берглунда, кричит во всё горло: