Аббэ угощает Мадикен сахарным кренделем. Сказочно вкусным. Представляете, все хозяйки в городе помешаны на кренделях Нильссонов. Они многое дали бы, чтобы выяснить, почему эти крендели получаются у Нильссонов такими вкусными. Их рецепт изобрела сто лет назад прапрабабушка Аббэ, но ни одна тщеславная и любопытная хозяйка в этом городе ни за что не сможет разгадать или выведать его, убеждённо говорит Аббэ.
— Но может быть, я открою тайну кренделей тебе, Мадикен, на своём смертном одре — добавляет он.
О, лучше бы он этого не говорил! Мадикен тут же представляет себе такую картину: Аббэ лежит белый, словно простыня, он умирает и едва может вымолвить слово. «Взбей десяток яиц…» — шепчет он, а потом испускает последний вздох — пф-ф-ф! — и нет больше Аббэ!
В горле у Мадикен застревает ком, и она говорит слегка дрожащим голосом:
— Ты никогда не умрёшь, Аббэ! К тому же ведь ты пойдёшь сегодня вечером смотреть на майский костёр?
— Шут его знает — отвечает Аббэ. — Меня могут пригласить сегодня в хорошее общество, так что ещё не известно. Ну да ладно, ладно, посмотрим, как быть.
Мадикен надеется на лучшее. Ей очень хочется, чтобы Аббэ пришёл на рыночный вал и увидел бы её там в новых сандалиях, в зелёной шёлковой шапочке и в красном пиджачке. Вот тогда-то он вынужден будет признать, что она сказочно хороша. Да и вообще, думает Мадикен, все, кто соберётся у майского костра, непременно признают это. По крайней мере, её новые сандалии заметит всякий, у кого есть глаза.
Да, но сандалии же ещё не куплены. Нужно пойти домой и поторопить Альву, чтобы, наконец, отправиться в путь.
Ходить с Альвой в город весело. Мадикен и Лизабет скачут по обе стороны от неё, а Альва вышагивает так уверенно, повесив на руку большую корзину для покупок. Много чего предстоит им сегодня купить, но Мадикен предупреждает её, что перво-наперво надо приобрести сандалии. Всё остальное не так важно.
На улицах города оживлённо. Ведь сегодня базарный день, да притом последний день апреля и всё такое прочее. Школьники сегодня не учатся, завтра, первого мая, тоже. Мадикен замечает в толпе многих своих одноклассников.
— Подумать только, у нас не будет занятий целых два дня! — радостно говорит она.
— Ну да, а то у вас в школе боятся, как бы вы не стали чересчур учёными, — высказывает своё мнение Альва. И вдруг щёки её заливает румянец. Потому что. по улице идёт трубочист.
Он подмигивает Альве и смеётся, сверкая белыми зубами. Можно было бы и не подмигивать, думает Мадикен, ведь он женат и у него пятеро детей. Но трубочист Берг — самый красивый мужчина в городе, и он подмигивает всем девушкам, утверждает Альва.
Эх, да что там, Мадикен прекрасно понимает, почему он так смотрит на Альву. Многие вот так же смотрят на неё. Она до того хорошенькая! А кроме того, и сам дядюшка Нильссон растолковал Мадикен, почему на Альву так приятно смотреть. Да потому, что там, где надо, она тоненькая, а там, где надо, кругленькая, и ещё она всегда весела — ну разумеется, когда не сердится.
— А вот когда Юнибаккенский Ангел сердится, тут уж лучше не встревать ему поперёк дороги, — говорит дядюшка Нильссон.
Мадикен и Лизабет так до конца и не решили, кто из них самая красивая: мама или Альва. Но когда Лизабет иногда по вечерам прячет голову у Альвы на груди и сворачивается калачиком у неё на руках, где ей так мягко и удобно, она удовлетворённо замечает:
— Как хорошо, Альва, что ты так раздобрякла!
И вот сейчас Альва в хлопчатобумажном клетчатом платье, ужасно красивая и «раздобрякшая», уверенно шагает по улицам города. Как только они входят в обувной магазин, один из служащих, примеряя Мадикен сандалии, сразу же начинает интересоваться, пойдёт ли Альва сегодня вечером на рыночный вал. Альва даже не отвечает. Она хочет купить сандалии и точка!
Более красивых сандалий Мадикен никогда не видела. Она чувствует настоящее блаженство, схватив в охапку пакет с обновкой. Но тут Лизабет говорит:
— Ты с ума сошла, Мадикен! Зачем тебе сандалии?.. Смотри, какие тут красивые туфли!
Оказывается, Лизабет потихоньку тоже примеряет обувь. На одной ноге у неё чёрная лайковая туфля на высоком каблуке, а на другой — коричневый мужской ботинок. Плутовка прекрасно знает, что так нельзя делать, потому и улыбается с ангельским видом. Обычно подобная уловка помогает, Лизабет и это знает. Но на Мадикен хитрость сестры не действует.
— Не придуривайся, — шипит она.
И когда их троица выхолит на площадь, Мадикен заявляет, что с Лизабет нельзя ходить по магазинам.
С этим соглашается и Альва.
На площади они встречают Линус-Иду. Она ходит по городу и помогает людям со стиркой и со всякими домашними делами. В Юнибаккен она тоже частенько заглядывает. Однако сегодня старушка свободна, как и все школьники. Мадикен не может удержаться и не рассказать ей о своих сказочно красивых сандалиях. Но Линус-Ида качает головой:
— Скандалии и всякие там новомодности! А я вот толкую, я толкую, такого у нас в детстве не бывало, однако ж мы вымахали здоровыми и сильными, что твои ломовые лошади!
Тётушка Нильссон машет Мадикен издали из своего ларька, и девочка подходит к ней.
— Ты видела дядюшку Нильссона? — спрашивает тётушка Нильссон.
— Да, он сидит на качелях и размышляпствует, — говорит Мадикен.
Тётушка Нильссон качает головой.
— Он всю жизнь только и делает, что размышляпствует и филосопльствует. Он был трезвый?
— Думаю, да, неуверенно отвечает Мадикен.
— А я думаю, нет, — уверенно заявляет тётушка Нильссон.
Но тут к ней подходят люди покупать крендели, и вопрос о том, был дядюшка Нильссон трезв или не был, так и остаётся нерешённым. Тем более что Альва покупает сейчас в карамельной лавке мятные леденцы в красную и белую полосочку. Мадикен поспешно бросается туда. И, засунув за щеку каждая свой леденец, они с Лизабет шествуют за Альвой по пятам в рыбную лавку Нурстрёма. Альва должна купить лососины, потому что первого мая в Юнибаккене всегда едят холодную отварную лососину под майонезом. Но, видимо, многие жители этого города взяли себе за правило есть лососину первого мая — у Нурстрёма остался всего один кусок. Но хороший, большой, он стоит десять крон.
— Спасибо, я беру его, говорит Альва, протягивая хозяину десятку.
И в тот же миг дверь открывается и в лавку вплывает бургомистерша, самая важная дама во всём городе. С первого же взгляда она понимает, что на весах лежит последний кусок лососины, который можно купить сегодня, и громко объявляет:
— Я беру этот кусок! У меня завтра гости!
Должен же господин Нурстрём понять, что ей лососина нужнее, чем кому бы то ни было. И господин Нурстрём прекрасно всё понимает. Но Альва не собирается ничего понимать.
— Ну нет, извините, — говорит она.
Отказов бургомистерша не выносит. Она утверждает, что уже давно заказала лососину. Хотя господин Нурстрём, кажется, забыл о её заказе, Однако Альва отказывается уступить, и бургомистерша краснеет от злости.
— Вы, милочка, знаете, кто я? Я бургомистерша Далин.
— Конечно, знаю, — любезно отвечает Альва — А вот вы, госпожа бургомистерша, знаете, кто Я?
— Разумеется, нет, — уверенно говорит бургомистерша.
— Так вот, я — та покупательница, которая заберёт эту лососину, — заявляет Альва, преспокойно укладывая рыбу к себе в корзинку.
И быстро выводит девочек из магазина. Но Лизабет, проходя мимо бургомистерши, всё-таки успевает высказать о ней вслух своё мнение:
— Какая же вы дура!
Лизабет хочется хоть немного помочь Альве. Но Альва считает, что Лизабет не должна так выражаться:
— Вот увидишь, она придёт к вам и наябедничает маме, говорит Альва, останавливаясь за дверью. — Сейчас же вернись и попроси у неё прощения.
— Ни за какие гавришки! — заявляет Лизабет, крепко сжимая губы.
Альва гладит её по щеке, пытаясь смягчить.
— Ну что ты, Лизабет! Разве можно говорить бургомистерше «дура», даже если она и впрямь дура. Поди и скажи, что ты очень сожалеешь об этом.
Лизабет ещё крепче сжимает губы. И луг мимо них величественно, как фрегат, проплывает бургомистерша. Она всё ещё злится и презрительно фыркает, глядя на Альву, которая крепко держит корзинку с лососиной.
Альва осторожно подталкивает Лизабет.
— Ну, Лизабет!
Но губы девочки по-прежнему сжаты. И лишь когда бургомистерша почти скрывается из вида, Лизабет открывает рот и пронзительно кричит на всю площадь:
— Я очень сожалею, что вы дура!
Наконец начинает темнеть. Скоро загорится майский костёр. А уже можно надеть сандалии? Оказывается, нельзя! Мама не разрешает, подумать только!
— Дорогая Мадикен, если хочешь испортить новые сандалии в первый же вечер, тогда лучше всего надеть, их сегодня и побегать немного вокруг майского костра.
Мадикен уверяет, что будет очень осторожна. Разве можно испортить сандалии, если беречь их изо всех сил, как она и собирается сделать?
Но слова не помогают. Мама знает, как бывает на рыночном валу. Придётся всё-таки надевать старые ботинки. И не стоит больше говорить об этом, заявляет мама.
Мадикен понуро стоит передней, Мадикен, которой хотелось сразить своей красотой весь город. А времени умилостивить маму нет, потому что мама и папа ужинают сегодня вместе с друзьями в Садовом павильоне при гостинице и уже собираются ухолить.
— Пока, золотые мои бомбошечки, — говорит мама — Повеселитесь на славу у майского костра!
Да, легко ей так говорить! Мадикен злится и окончательно скисает. Вечер испорчен, думает она, и сердито спрашивает Лизабет:
— Зачем покупать сандалии, если нельзя их надеть, можешь ты мне растолковать?
— Не, не могу, — говорит Лизабет.
Она считает, что сестре следовало заблаговременно позаботиться об этом и попросить бога, чтобы он велел маме разрешить Мадикен надеть сандалии. А теперь слишком поздно.
— Она ведь уже в Павильоне, не может же бог идти туда спорить с ней о твоих сандалиях!