— Но я же не бургомистр! — хохочет Лизабет.
Теперь всякий раз, как Мадикен заходит в Люгнет, Аббэ только и говорит что о своём полёте. И дядюшка Нильссон тоже.
— Вот так и гудят целыми днями, как два аэроплана, — замечает тётушка Нильссон.
Дядюшка Нильссон очень гордится своим мальчиком! «Мой сын — небесный властелин» — называет он Аббэ и раз за разом всё повторяет, как взял свою последнюю пятёрку и отдал её мальчугану на билет.
— Понимаешь, Мадикен, я сказал себе: что делать, Нильссон? Тебе не привыкать во всём отказывать себе, отдай же сыну пятёрку, отдай!
Какой дядюшка Нильссон добрый, думает Мадикен. Зато он увидел Аббэ летящим над городом, когда они с тётушкой Нильссон стояли на площади среди тех, у кого не оказалось пяти крон на билет.
— Да разве я мог мечтать, что мой сын будет парить в вышине, подобно орлу? — говорит дядюшка Нильссон.
После этого события он стал частенько засиживаться в «Весёлой Чарке». Там всегда есть кому рассказать о своём сыне — небесном властелине и о той последней пятёрке.
— Ну, теперь уж, поди, все пьяницы в городе слышали твой рассказ, — замечает тётушка Нильссон, — и ты можешь хоть денёк посидеть дома.
Лучше бы она этого не говорила.
— Злодиолус! — Дядюшка Нильссон сердито фыркает, напяливает на себя шляпу, пальто и отправляется в «Весёлую Чарку».
Но когда он возвращается домой, то больше уже не сердится.
— Ага, ты ещё здесь, маленькая Мадикен, — говорит он, похлопывая рукой тётушку Нильссон.
— О, Лилия Сердца Моего, не найдётся ли у тебя кусочка селёдки с картошкой для любящего супруга?
Что-что, а это у тётушки Нильссон всегда найдётся.
Осень становится всё темнее и темнее, дождь по прежнему льёт почти каждый день. Вода в речке всё прибывает и прибывает. Мадикен с Лизабет даже приблизиться не могут к мосткам для полоскания белья. Да они и сами не хотят приближаться, потому что вода вокруг мостков так ужасно бурлит.
— Свалишься туда — и конец, — объясняет Мадикен Лизабет.
Девочки почти совсем не бывают на улице. Хотя и в доме у них хватает развлечений. Они играют с бумажными куклами, строят избушку у себя в детской, танцуют с Альвой вальс. Но иногда Мадикен всё-таки не выдерживает.
— Ничего-то у нас не случается — снова ропщет она.
Альва считает, что такие слова говорить опасно.
— Можно накликать беду, запомни это!
И Альва оказалась права.
Ранним воскресным утром в Юнибаккен прибегает рыдающая тётушка Нильссон и поднимает на ноги весь лом. Она не в состоянии произнести связно ни слова, только плачет и плачет. И даже кричит. Наконец папа берёт её за руки и хорошенько встряхивает.
— Расскажите мне, что случилось!
И тётушка Нильссон рассказывает. Бессвязно и сумбурно. А Мадикен стоит рядом, чувствуя в сердце мучительную боль. Почему же так болит её сердце и что говорит тётушка Нильссон? Аббэ… Аббэ утонул, нет-нет, это, должно быть, просто снится Мадикен! Всё, о чём, крича и плача, рассказывает тётушка Нильссон — всего лишь страшный сон, не может не быть сном! Мадикен крепко закусывает губу, чтобы проснуться, но увы, до неё по-прежнему доносится голос тётушки Нильссон.
— Я проспала всю ночь, господи, прости меня, и вот только сейчас всё узнала, сегодня утром. Аббэ исчез, я увидела, что он вообще не ложился, а Нильссон, это наказание, он же почти ничего не помнит. Только как шёл вдоль берега и упал в реку вчера поздно вечером, когда возвращался домой из «Весёлой Чарки», а плавать-то он не умеет…
— Но вы же говорите, что утонул Аббэ! — Папа ничего не понимает.
— Ну да, он самый. Когда отец угодил в реку, Аббэ прыгнул за ним и вытащил его, а больше Нильссон ничего не помнит. И знаете, что сделал этот скот? Пошёл себе в дом и завалился спать, пьяный — он пьяный и есть. А про Аббэ забыл. А тот так и остался в реке!
Больше тётушка Нильссон ничего не может сказать. Она бросается лицом вниз на кухонный стол, захлёбываясь от рыданий. Мадикен ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь так рыдал. Мама пытается утешить несчастную женщину. Она обнимает тётушку Нильссон и плачет вместе с ней. Плачут Альва и Лизабет. Только Мадикен не плачет. Она лишь чувствует, что боль в сердце становится всё нестерпимей. Плакать Мадикен не может.
— Альва пойдёт со мной, — командует папа — А вы все останетесь здесь!
Папа и Альва бегут вниз к реке. Мадикен смотрит на них в окно. Она видит, как они исчезают в зарослях тростника, заполонивших всё пространство между обоими мостками: юнибаккенскими и люгнетскими.
Потом Мадикен видит, как папа с Альвой выходят из тростниковых зарослей, неся на руках Аббэ. Тогда, наконец, и она заходится от плача. Видеть неподвижного Аббэ так ужасно. А тётушка Нильссон кричит, словно в неё всадили нож. Но папа кричит ещё громче:
— Он жив!
— Не может быть! — Тётушка Нильссон опрометью выбегает во двор.
Мама пытается остановить Мадикен, но не тут-то было. Мадикен мчится за тётушкой Нильссон, чтобы самой убедиться, что Аббэ жив.
Только Аббэ не очень-то жив. По крайней мере, этого не заметно. Он лежит с закрытыми глазами, и даже когда его вносят в кухню Люгнета и Альва пытается сорвать с него мокрую одежду, Аббэ не подаёт никаких признаков жизни, Он бледен и холоден как лёд. Ведь он много часов подряд пролежал на мостках, но, к счастью, не в реке, как думала тётушка Нильссон.
— Он, должно быть, совсем обессилел и просто-напросто не смог подняться с мостков, — говорит папа, строго глядя на дядюшку Нильссона.
Дядюшка Нильссон стоит в кухне, сокрушённый горем, и из покрасневших глаз его текут слёзы, ведь перед ним лежит его сын — небесный властелин, который спас ему жизнь и которого он в благодарность оставил одного ночью, в темноте, на холодных мостках.
— Как долго вы пробыли в воде? — спрашивает папа.
— Долго, — отвечает дядюшка Нильссон и в отчаянии склоняет голову на папино плечо. — Лучше бы меня посадили в сумасшедший дом или в тюрьму на хлеб и воду!
— Мне тоже так кажется, — говорит тётушка Нильссон, хотя в иное время она редко бывает с мужем так сурова.
Папа спешит.
— Я пойду домой и позвоню доктору Берглунду. А вы пока отогрейте Аббэ, иначе он умрёт!
Наконец Альве удаётся стащить с мальчика мокрую одежду. Они с тётушкой Нильссон несут его в горницу, и кладут на большую кровать. Дядюшка Нильссон плетётся за ними.
— Аббэ, сын мой, ты меня слышишь?.. — громко кричит он.
— Замолчите! — обрывает его Альва — Раздевайтесь оба с тётушкой Нильссон и ложитесь рядом с ним. Иначе вы его не согреете.
Такую хитрость могла придумать только Альва, Она взяла бразды правления в свои руки, и Нильссоны слушаются её.
Альва с Мадикен ждут доктора в кухне. Альва наполняет горячей водой две бутылки и заворачивает их в полотенца.
— Бедный Аббэ, надо приложить бутылки ему к ступням, а то вдруг у Нильссона ноги холодные, — говорит она.
И они с Мадикен снова заходят в горницу. Там, между дядюшкой и тётушкой Нильссонами, словно маленький ребёнок, лежит Аббэ. Мать и отец прижались к нему и крепко его обнимают. Альва наваливает на них все пледы и одеяла, какие ей удаётся отыскать.
И вот уже из-под кучи одеял торчит только нос Аббэ.
— Аббэ, сын мой, возьми всё тепло, что есть в моей крови, только очнись и прости меня, бедолагу несчастного, — стонет дядюшка Нильссон и немного погодя добавляет: — Господи, да он просто ледяной. Мы все трое простудимся.
Вдруг Аббэ глубоко вздыхает и открывает глаза.
— Чего это вы так на меня навалились? — спрашивает он родителей. И снова засыпает.
На следующий день у него начинается воспаление лёгких. Мадикен узнаёт об этом от Лизабет, когда приходит домой из школы.
— Это очень опасная болезнь, — уверяет Лизабет — Верная смерть, так сказала Линус-Ида.
— Молчи! — кричит Мадикен. — Заткнись, дурёха, заткнись, слышишь!
Девочка бежит в Люгнет, она должна узнать, как там обстоят дела.
— Он такой горячий, что дальше некуда, — жалуется тётушка Нильссон. — Бедняжка, у него такой жар, что кровь аж кипит в нём.
— Это опасно? — спрашивает Мадикен.
Тётушка Нильссон печально и устало смотрит на неё.
— Будет ясно через девять дней, когда наступит кризис, так сказал доктор Берглунд.
Мадикен не знает, что это за кризис такой, Но тётушка Нильссон объясняет ей, что когда наступает кризис, болезнь поворачивает или к выздоровлению, или же к…
Тётушка Нильссон умолкает. Слово «смерть» она не в силах произнести.
Каждый день после школы Мадикен заходит в Люгнет, чтобы узнать, не поворачивает ли болезнь к выздоровлению. Нет, не поворачивает. В комнату к Аббэ сё не пускают. Доктор Берглунд никому, кроме тётушки Нильссон, не разрешил туда входить. Ведь Аббэ настолько слаб, что его нельзя даже везти в больницу.
Дядюшка Нильссон перестал разговаривать. Совсем перестал. Он не говорит больше ни слова и не ходит в «Весёлую Чарку». Он лежит на диване такой жалкий, и глаза у него почти как у Сассу, когда тот тоскует. Мадикен не в силах смотреть на него.
Да и Мадикен тоже тяжело в эти дни. Боль, которая гложет ей сердце, не желает проходить. Временами в школе Мадикен забывает о ней, а вот дома — никогда. Хуже всего по вечерам, когда она ложится спать. В такое время ей в голову лезут ужасные мысли.
Что же будет, если Аббэ умрёт? Неужели тогда нестерпимая боль останется в её сердце навеки? И как она сможет это вынести? Иногда Мадикен вспоминает, что однажды Аббэ сказал: «Только бы успеть всё изведать!» А сейчас он лежит в постели и, может быть, не успеет даже слетать на Северный полюс, может, он вообще ничего не успеет, Ничего! И транссибирской железной дороге придётся искать себе другого машиниста, и бриг «Минерва» никогда не проплывёт во время грозных штормов вокруг света, по всем морям и океанам.
Мадикен плачет в подушку.
Дни идут, и Мадикен знает, что кризис приближается.
— А он скоро приползёт к Аббэ, этот старый крысис? — спрашивает Лизабет.