Покуда они мутузили друг друга в съемочном павильоне, окончательно превратившемся в спортзал, она возилась с малышом. Лишенная возможности спать по ночам, Мэри при любом удобном случае старалась прикорнуть днем, поэтому с Джереми они виделись мало.
Да, что там, ей не хватало времени даже на то, чтобы спросить мужа, почему ей приходится все делать одной. Порядок вещей установился, как бы сам собой: Мэри занимается ребенком и домом, Джереми – всем остальным. Однако «все остальное» было понятием, мягко говоря, абстрактным – оно включало ежедневные тренировки, постоянные отлучки по неведомым делам и ежевечерние медитации под звуки восточной музыки.
Вскоре стало ясно, что их сбережения подходят к концу – кроватку, коляску и множество других необходимых новорожденному вещей все же пришлось приобрести.
Маленькому Джею пошел всего третий месяц, когда Джереми стал поговаривать о том, что пора приступать к работе. Мэри даже не сразу поняла, о чем он толкует, а когда поняла, то долго и безутешно плакала. Муж ласково утешал ее, обещая, что все это ненадолго, что вскоре дела его поправятся. И вновь Джереми прибег к проверенному средству – к страстным супружеским ласкам…
Кончилось тем, что Мэри сдалась. На последние деньги была нанята молоденькая няня, присматривавшая за младенцем в дневные часы. Мэри вновь забегала по городу, то и дело, звоня домой, и няня неизменно отвечала ей полусонным голосом, что дитя в порядке, что хозяина нету…
Вымотанная бессонными ночами, Мэри засыпала всюду – в перерывах между съемками, в такси, даже в метро. Стоило ей доползти до дома, как няню, в голове у которой были лишь танцы да ухажеры, как ветром сдувало. И Мэри оставалась лицом к лицу с разоренной и замусоренной квартирой, неизменным пылесосом и агукающим младенцем.
Соскучившись за день по сыну, она устраивала малыша в «рюкзачке-кенгуру» и расхаживала с ним по квартире, убирая, стирая, готовя…
Джереми частенько возвращался за полночь, с совершенно безразличным видом глядел на спящего сына, ужинал и укладывался спать. Из этой безликой череды вечеров Мэри запомнился один-единственный…
Прибежав домой и отпустив няню, она застала Джереми лежащим на диване. Вяло поприветствовав жену, он снова уткнулся носом в книгу, которую держал в руках. Жара стояла невыносимая, Джереми валялся в одних плавках, а между лопаток взмыленной Мэри ручьями тек пот.
– Мне надо принять душ, – сказала она тогда. – Я быстренько! Присмотри за ним.
Джереми равнодушно кивнул. Он почти не проявлял интереса к сыну, лишь изредка подходил к кроватке и задумчиво глядел на младенца.
Положив ребенка на диван рядом с мужем, Мэри улыбнулась малышу:
– Побудь с папой, сынуля. Сперва мамочка поплещется под водичкой, а потом – ты.
Ладно?
Ребенок улыбнулся ей беззубым ртом и пустил пузыри. Джереми перевернул страницу, а Мэри бегом понеслась в ванную. Скинув одежду, она включила прохладный душ, несколько минут простояла под струями воды, понемногу приходя в себя. И вдруг…
Услышав отчаянный детский плач, Мэри опрометью выскочила из ванной. Глазам ее предстала картина, которой она никогда не забудет: лежащий на полу, захлебывающийся плачем малыш и удивленный Джереми, так и не выпустивший из рук драгоценной книги…
– Что, маленький? – подхватила Мэри на руки посиневшего от крика младенца. – Тебе больно? Ты ушибся?
– Понимаешь, – стал оправдываться Джереми, – я лишь на секунду отвернулся, как он вдруг…
– Заткнись! – процедила сквозь зубы Мэри. Ей хотелось наорать на мужа, но она боялась своим криком еще больше напугать ребенка.
Джереми заморгал и привстал. Никогда еще за все время их знакомства не позволяла себе Мэри говорить с ним подобным тоном. Да она и сама растерялась.
– Прости… – забормотала она. – Ох, прости меня, пожалуйста! Нервы ни к черту…
– Да полно, успокойся! Парень всего-навсего упал с дивана. Не со шкафа же! Сейчас он замолчит. Правда, сынок? – проговорил Джереми.
Ребенок и в самом деле мало-помалу успокоился, но, даже заснув, долго еще всхлипывал. То же самое делала и молодая мать. Правда, в отличие от малыша в ту ночь она так и не сомкнула глаз…
Именно этот случай заставил ее впервые задуматься о том, что происходит с ее жизнью.
Тогда Мэри сделала обескураживший ее вывод: у нее двое детей, один из которых, считая себя взрослым, делает глупость за глупостью. Впрочем, тогда она не могла предугадать, чем это может закончиться…
У Джереми стали водиться денежки. Замученной Мэри было не до того, чтобы допросить мужа с пристрастием об источниках его дохода. Говорил он разное: то подработал на кинопробах, то отснял сенсационный репортаж о пожаре. Мэри даже не приходило в голову проверить правдивость слов Джереми. А если бы и пришло, на это все равно не хватило бы времени – она была по-прежнему нарасхват.
Вскоре няню-вертихвостку удалось сменить на более опытную, и Мэри стало поспокойнее. Да и ребенок ночами уже так не изматывал ее. Заработки Джереми неуклонно росли. Ей надлежало бы радоваться, и она честно пыталась это делать, но смутная тревога то и дело будила ее по ночам. Пытаясь анализировать ее причины, Мэри терпела фиаско, – и в самом деле, вроде бы все было в порядке.
Джереми отсутствовал порой неделями. Приезжая, он обнимал ее, агукал с сыном… И в постели был прежним – неизменно ласковым, страстным и неутомимым. Казалось бы, чего еще желать? И тревога ее мало-помалу улеглась.
Около двух лет прожили они так. Мэри удалось даже выкроить время, чтобы съездить к отцу с полуторагодовалым Джеем. Майкл и его подруга, милейшая женщина, были в восторге от красивого и умненького малыша. Отец, казалось, уже не переживал за судьбу дочери. Однако при прощании, обняв Мэри, шепнул ей на ухо:
– Помни, дорогая, ты всегда можешь вернуться… Если захочешь.
Тогда ей и в голову не могло прийти, что отца она увидит еще очень и очень не скоро…
Когда переменился Джереми? Наверное, это случилось не сразу. Или Мэри, замотанная на работе, не сразу придала должное внимание тому, что происходит? Однако ей все чаще и чаще стало казаться, что муж не такой, как прежде. Но приступы странной хандры очень скоро проходили, и она снова видела перед собой сильного и уверенного в себе мужчину.
Особенно хорош он был во время домашних тренировок. Грациозный, словно молодой тигр, он наблюдал за учениками, не чаявшими души в своем «сенсее». Мэри мечтала о том дне, когда они вместе наденут на Джея крошечное кимоно…
Все рухнуло в одночасье. Однажды, прибираясь после ухода питомцев мужа, она обнаружила на полу использованный одноразовый шприц. Совершенно случайно. Он попал под соломенную циновку, и Мэри не заметила бы его, если бы не наступила на это место босой ногой.
У нее хватило ума не потребовать у мужа объяснений. В ней еще теплилась надежда, что это чистейшей воды случайность, что кто-то из его воспитанников оказался «паршивой овцой»… Надежда угасла, когда Мэри обнаружила на локтевом сгибе Джереми характерные следы, на оливково-смуглой коже они были почти незаметны. В школе, где кое-кто баловался наркотиками, они называли подобные метки «следами дьявольских когтей».
Теперь все встало на свои места. У Мэри словно открылись глаза. Она уже не понимала, как могла верить в то, что Джереми неделями пропадает на каких-то кинопробах. Теперь ясны стали причины и странной его рассеянности, и холодности к ней, которая так печалила Мэри в последнее время.
Неимоверных усилий стоило ей решиться на откровенный разговор с мужем. Мэри глубоко шокировало то, что Джереми даже не стал отпираться. Напротив, он невозмутимо отстаивал свое право время от времени «расслабляться» после трудов праведных.
– Не морочь мне голову, дорогой, – еще пыталась шутить она. – Даже такая наивная дурочка, как твоя женушка, раскусила, откуда ты берешь деньги. Ну-ка, признавайся!
И она принялась тормошить Джереми. То, что произошло в следующую секунду, разум ее отказался воспринимать: от чудовищного удара по лицу она отлетела к стене, сильно стукнувшись головой. Но она позабыла про боль, увидев лицо Джереми, – неузнаваемое, искаженное отвратительной злобной гримасой.
– Что ж, признаюсь! Просто мне надоело жрать на твои деньги, а Уилли предложил мне классную работенку!
Мэри хорошо знала коротышку Уилли, этого молчаливого неприветливого парня с необычайно колючим, но умным взглядом. А Джереми продолжал, потрясая кулаками:
– Да, я возил «дурь» в кофре с фотоаппаратурой, чтобы ты и твой сосунок могли радоваться жизни!
Сквозь пелену слез Мэри почти ничего не видела. Она чувствовала, что по лицу ее чтото течет, но не могла понять что именно – слезы или… Горячая влага оказалась кровью – лишь это помогло Джереми очнуться.
– Прости, кроха! – Он подхватил Мэри на руки. Отчаяние его было неподдельным. – Ну, убей меня! Делай со мною, что хочешь!
Обвив руками его шею и задыхаясь от рыданий, Мэри молила лишь об одном:
– Брось все! Не ради меня, нет… Родной мой, у тебя же сын! Господи, ведь ты – это уже не ты!
Тогда Джереми клятвенно пообещал ей завязать с наркобизнесом. И это ему, видимо, удалось, потому что источник его фантастических доходов внезапно иссяк. Мэри затаилась, как зверек, не веря своему счастью. Он и сам перестал употреблять зелье. Какое-то время ей казалось, что перед нею прежний Джереми. Мэри обращалась с мужем, как с хрупким хрустальным сосудом, отдавая ему всю любовь, всю нежность, всю себя без остатка. Однако дьявол, оставив на ком-то метки своих когтей, столь легко не выпускает жертву…
Да, Джереми боролся. Мало-помалу его перестали посещать ученики, он вновь занялся фотографией, но продлилось это каких-нибудь полгода. Он ни на чем подолгу не мог сосредоточиться, забросил даже чтение. Теперь семья жила только на заработки Мэри, и ей поневоле приходилось целыми днями отсутствовать. Идя домой и чувствуя, как замирает сердце, она гадала: что ждет ее этим вечером?
И роковой день настал… Увидев однажды стеклянные глаза мужа, Мэри едва не закричала в голос. Мир вокруг почернел, словно обуглился… С той минуты она не знала покоя.