Кончина праведника
Ребёнок. Смотрите, сюда идёт чудной монах! Смотрите, смотрите!
Уличная торговка суси. И впрямь чудной! Бьёт неистово в гонг да ещё что-то вопит…
Старик, торговец хворостом. Я на ухо туговат, не слышу, чего ему надо. Скажи, что он кричит-то?
Жестянщик. Он кричит: «О, будда Амида, отзовись! О, будда Амида, отзовись!»
Старик. Вот оно что… Стало быть, сумасшедший.
Жестянщик. Похоже на то.
Торговка овощами. Ах нет, он блаженный. Попрошу благословения на всякий случай.
Торговка суси. А лицо-то какое противное! Разве похож он на праведника?
Торговка овощами. Нельзя так говорить! А если кара небесная постигнет?
Ребёнок. Ля-ля-ля, дурачок! Ля-ля-ля, дурачок!
Монах-вельможа. О, будда Амида, отзовись! Отзовись!
Собака. Гав!.. Гав-гав!..
Дама-паломница. Гляди, какой забавный монах!
Её спутница. Эти блаженные, едва завидят женщину, тут же пристанут с какой-нибудь непристойностью. Свернём-ка скорее в сторону, пока он не подошёл.
Литейщик. Да это же никак вельможа из Тадо!..
Странствующий торговец ртутью. Не знаю, он это или нет, но когда тот вельможа внезапно оставил службу и семью, в Тадо был большой переполох.
Молодой самурай. Это точно тот вельможа из Тадо. Наверное, семья тяжело перенесла его уход.
Странствующий торговец ртутью. Слыхал я, что супруга и дети его только и делают, что слёзы о нём проливают…
Литейщик. Что ни говори, а в наше время вступить на путь Будды, покинув ради этого жену с детьми, более чем похвально!
Торговка сушёной рыбой. Что же тут похвального? А жене с детьми что делать? Хоть и не женщина разлучила, а сам Будда, всё одно зло берет!
Молодой самурай. Пожалуй, и в твоих словах есть резон! (Хохочет.)
Собака. Гав-гав!.. Гав-гав!..
Монах-вельможа. Отзовись, будда Амида!.. Отзовись! Отзовись!..
Самурай-всадник. Эй, коня моего напугал!.. Стой, стой!..
Слуга, несущий за ним поклажу. На блаженного ни у кого рука не поднимется…
Старая монахиня. Всем известно, что этот монах был злодеем и хуже того – убийцей… Стало быть, благодать Божья снизошла на него, коли он свернул с дурного пути.
Молодая монахиня. Да, жуткий был человек… И на охоте не щадил никакой твари, и не раз стрелял в простолюдинов и нищих…
Нищий с сандалиями, надетыми на руки. Значит, вовремя мы встретились. Иначе ходить бы мне со стрелой в брюхе.
Торговец каштанами. И зачем такому человеку монашество?
Старая монахиня. Да, чудеса… Видимо, на то воля Будды.
Торговец маслом. Как по мне, так это тэнгу в него вселился или другая нечисть.
Торговец орехами. Нет, не тэнгу, а лисица-кицунэ.
Торговец маслом. Так ведь тэнгу умеет Буддой прикинуться…
Торговец орехами. Не только тэнгу – лисам тоже такое под силу.
Нищий. Улучу минутку и стяну немного каштанов да суну в мешок для подаяний…
Молодая монахиня. Ох, смотрите, куры на крышу забрались – гонга, видимо, испугались…
Монах-вельможа. О, будда Амида, отзовись! Отзовись!
Рыбак. Принесла же тебя нелёгкая! Один шум от тебя!
Его товарищ. А что это там? Гляди-ка, хромой нищий побежал.
Дама-путешественница под длинной вуалью. Ах, до чего же я утомилась! Даже нищему завидую!
Её слуга, несущий багаж. Вот перейдём мостик, а за ним сразу город.
Рыбак. Заглянуть бы хоть разочек под вуаль…
Его товарищ. Ну-ка не зевай, у нас всю наживку рыбы пообкусывали…
Монах-вельможа. О, будда Амида! Отзовись! Отзовись!..
Ворона. Карр! Карр!
Женщина, сажающая в поле рассаду. «Ах, кукушка! Как насмешка твой крик, когда я в поле тружусь…»
Её подруга. Какой смешной монах, а?
Ворона. Карр!.. Карр!..
Монах-вельможа. О, будда Амида, отзовись! Отзовись!
На некоторое время все стихают.
Лишь ветер шелестит в соснах.
Монах-вельможа. О, будда Амида! Отзовись! Отзовись!
Снова шум ветра в соснах.
Старый монах. Досточтимый!.. Досточтимый!
Монах-вельможа. Ты звал меня?
Старый монах. Звал. Куда путь держите?
Монах-вельможа. На запад держу.
Старый монах. Так ведь на западе море.
Монах-вельможа. Что ж, море мне не помеха. Буду идти на запад, пока не узрею будду Амиду.
Старый монах. Что за странные речи! Неужто вы всерьёз полагаете, что смертный может лицезреть будду Амиду?
Монах-вельможа. А иначе зачем мне взывать к нему так громко? Ради этого я мир оставил.
Старый монах. Может, и другие причины были?
Монах-вельможа. Нет, не было. Только, возвращаясь третьего дня с охоты, услыхал я наставления одного проповедника. Вслушался в его слова, и меня как молнией поразило – грешник, даже самый презренный, нарушивший все священные обеты, если только обратит свои помыслы к Будде и предастся ему всей душою, обретёт вечную жизнь и избавится от мирских страданий. Тут меня охватила такая любовь к будде Амиде, что кровь забурлила в жилах.
Старый монах. И что же тот проповедник?
Монах-вельможа. Я толкнул его, повалил на землю…
Старый монах. Что? На землю повалил?..
Монах-вельможа. Потом выхватил меч из ножен, приставил ему к груди и потребовал назвать место, где обитает будда Амида.
Старый монах. Вот так манеры у вас!.. Проповедник, верно, растерялся.
Монах-вельможа. Он, глядя на меня, жалобно пробормотал: «Запад… запад…» Что ж, не время для досужей болтовни, сумерки уж спускаются. Нельзя терять ни минуты пути, это грех перед буддой Амидой… О, будда Амида, отзовись!.. Отзовись!..
Старый монах. Что за безумца я повстречал… Пойду-ка и я своей дорогой.
В третий раз прошумел ветер в соснах.
Доносится глухой рокот волн.
Монах-вельможа. О, будда Амида, отзовись!.. Отзовись!..
Рокот волн. Время от времени слышны крики чаек.
Монах-вельможа. О, будда Амида, отзовись! Отзовись!.. Какой пустынный берег, нет даже лодок. Одни лишь волны. Может, за ними и лежит страна, где родился будда Амида… Будь я птицей-бакланом, вмиг бы туда добрался… Но если верить тому проповеднику, милосердие и доброта Будды бесконечны. Значит, не может он не откликнуться, если взывать к нему прилежно и громко… Стану же звать его, сколько достанет сил, до самой смерти. Вот удача – сухая сосна с раздвоенной вершиной и раскидистыми ветвями. Заберусь-ка на её вершину… О, будда Амида, отзовись! Отзовись!
Снова рокот волн.
Старый монах. Вот уж седьмой день с тех пор, как повстречал я того умалишённого. Он говорил, что хочет своими глазами увидеть будду Амиду… Куда он делся? Ох, уж не человек ли на верхушке той сосны… Конечно, это он, тот монах. Ваше святейшество!.. Молчит. Ясное дело. Он мёртв. Умер от голода, бедняга, ведь даже сумы для подаяния он при себе не имел.
В третий раз слышится рокот волн.
Старый монах. Нельзя оставлять его на дереве, не то вороны поживятся. Всё заранее предопределено в нашем мире. Надо его похоронить… Ох, что это? В устах мертвеца вырос белоснежный лотос! Какой дивный аромат! Значит, тот, кого я счёл безумцем, оказался блаженным праведником? А я, того не ведая, обращался с ним непочтительно – сколь же велик мой грех!.. Да славится имя твоё, будда Амида! Да славится имя твоё, будда Амида!.. Да славится имя твоё, будда Амида!
«Осенние горы»
– Раз уж речь зашла о Хуане Да-чи, видели ли вы его «Осенние горы»?
Этот вопрос задал Ван Ши-гу, когда однажды осенней ночью сидел за чаем с Юнь Нань-тянем, хозяином обители Оусянкэ.
– Нет, не видел. А вы видели?
Старец Да-чи, или Хуан Гун-ван, вместе с Мэй Дао-жэнем и Хуанхэ Шань-цяо, принадлежал к величайшим мастерам живописи династии Юань. Отвечая Ван Ши-гу, Юнь Нань-тянь вдруг с поразительной ясностью представил себе некогда им виденные картины Да-чи – «Песчаный берег» и «В горах Фу-чунь-шань».
– Даже не знаю, что и сказать. С одной стороны, вроде бы видел, а с другой – вроде бы и не видел. Странная история связана у меня с этой картиной.
– Вроде бы видели и вроде бы не видели? – переспросил Юнь Нань-тянь, подозрительно глядя на Ван Ши-гу. – Может быть, вы видели копию?
– Да нет, не копию. Я видел подлинник, причём видел его не только я. С этой картиной судьба свела ещё и учителя Янькэ (Ван Ши-мина) и учителя Лянь-чжоу (Ван Цзяня). – Прихлебнув чаю, Ван Ши-гу задумчиво улыбнулся: – Если вам интересно, я расскажу эту историю.
– Сделайте милость. – И хозяин уселся поудобнее, подкрутив фитиль в медном светильнике.
Это произошло ещё при жизни учителя Юань-цзая. Однажды осенью, беседуя о живописи с Янькэ-вэнем, учитель вдруг спросил, не видел ли тот картину «Осенние горы» Хуана И-фэна. А Янькэ-вэнь, как известно, почитал Да-чи родоначальником живописи. Поэтому он видел все картины, которые приписывает Да-чи молва, все, какие только можно отыскать в этом мире. Но «Осенние горы» не видел даже он.
– Увы, не только не видел, но и слышу впервые, – с пристыженным видом отвечал Янькэ-вэнь.
– Тогда вам надо непременно посмотреть на неё. Эта картина превосходит даже «Летние горы» и «Плывущую дымку в горах». Все картины Да-чи хороши, но эта выделяется из прочих, как говорят – «белобровая».
– Неужели это действительно такой шедевр? Я очень хочу её увидеть, где она?
– Она хранится у семьи Чжан в Жуньчжоу. Вы можете зайти взглянуть на неё по дороге в храм Цзиньшаньсы. Я напишу вам рекомендательное письмо.
Получив от учителя рекомендательное письмо, Янькэ-вэнь немедля отправился в Жуньчжоу. Если семейство Чжан владеет таким сокровищем, то у них наверняка есть и другие шедевры туши, не только Хуан И-фэн. Эта мысль настолько взволновала Янькэ-вэня, что оставаться в бездействии в келье Западного сада было выше его сил.
Однако, добравшись до Жуньчжоу, он обнаружил, что дом семейства Чжан, на который им возлагались такие надежды, хоть и оказался действительно большим, был до крайности запущен. Изгородь почти исчезла под густым плющом, сад зарос буйными травами. Расхаживавшие по саду куры и утки удивлённо глядели на незваного гостя, так что Янькэ-вэнь на миг даже усомнился в словах учителя – разве может в таком доме находиться шедевр Да-чи? Но, проделав такой путь, было слишком обидно уходить ни с чем. Поэтому, передав вышедшему к нему слуге рекомендательное письмо от учителя Сы-бая, он поведал ему о своём давнем желании увидеть картину Хуана И-фэна «Осенние горы».