Темой моей очередной лекции будет новое произведение Сасаки Мосаку “Летнее пальто”, поэтому прошу вас к следующей неделе разобрать его, используя “метод полуодобрения”. (Тут один из юных слушателей задаёт вопрос: «Сэнсэй, а нельзя ли использовать “метод полного отрицания”?») Нет, с использованием “метода полного отрицания” нужно хотя бы немного повременить: всё-таки господин Сасаки писатель, получивший в последние годы широкую известность, – поэтому ограничимся, я думаю, “методом полуодобрения”…»
Через неделю в студенческой работе, получившей высшую оценку, было сказано: «Написана умело. Не более того».
Весьма сомнительно, что родители способны растить своих детей. Правда, коров и лошадей они растить могут, это верно. Однако воспитывать детей, опираясь на древние обычаи и объясняя их тем, что таковы естественные законы природы, не более чем отговорка, к которой прибегают родители. Если бы любые обычаи можно было оправдать ссылкой на естественные законы природы, то мы должны были бы оправдать и наблюдаемый у первобытных народов обычай похищать невест.
Любовь матери к ребёнку – самая бескорыстная любовь. Однако бескорыстная любовь менее всего помогает растить ребёнка. Под влиянием такой любви – или, во всяком случае, в основном под её влиянием – ребёнок становится либо деспотом, либо ничтожеством.
Первый акт жизненной трагедии человека начинается с появлением ребёнка.
С давних времён большинство родителей без конца повторяют такие слова: «Я оказался неудачником, но должен сделать всё, чтобы хотя бы мой ребёнок добился успеха».
Мы не можем делать то, что хотим, и делаем лишь то, что можем. Это относится не только к нам как индивидуумам, но и к нашему обществу в целом. Возможно, и Бог не смог сотворить мир таким, каким бы ему хотелось.
В записных книжках Джорджа Мура есть такие слова: «Великий художник тщательно выбирает место, где написать своё имя. И никогда не подписывает свои картины на одном и том же месте».
«Никогда не подписывает свои картины на одном и том же месте» – это, разумеется, относится к любому художнику, а не только к великому. Не будем осуждать Мура за такую неточность. Неожиданным показалось мне другое: «Великий художник тщательно выбирает место, где написать своё имя». Среди художников Востока никогда не было такого, кто бы недооценивал выбор места, куда поставить свою фамильную печать. Говорить о необходимости внимательного выбора такого места – трюизм. Думая о Муре, специально написавшем об этом, я не могу отделаться от мысли, как непохожи Восток и Запад.
Судить о гениальности произведения в зависимости от его размера – значит допускать материальный подход к его оценке. Величина произведения – это лишь вопрос гонорара. «Портрет старика» Рембрандта я люблю гораздо больше, чем фреску Микеланджело «Страшный суд».
Мои любимые произведения – я имею в виду литературные – это произведения, в которых я могу почувствовать автора как человека. Человека, со всем, что ему присуще: мозгом, сердцем, физиологией, – но, как это ни печально, в большинстве своём они калеки. (Правда, великий калека может вызвать наше восхищение.)
Не мужчина охотится за женщиной. Женщина охотится за мужчиной. Шоу рассказал об этом факте в своей пьесе «Человек и сверхчеловек». Но он был не первым, кто это сделал. Я посмотрел «Радужную заставу» с Мэй Ланьфанем и узнал, что в Китае тоже есть драматург, обративший внимание на этот факт. Более того, в «Мыслях о драме», кроме «Радужной заставы», приводится множество пьес о сражениях, которые ведут женщины ради того, чтобы увлечь мужчину. Героиня из «Горы Дунцзяшань», героиня из «Казни сына у парадных ворот», героиня из «Горы Шуансошань» – все они принадлежат к подобным женщинам. Возьмём, к примеру, Ли Хуа, героиню «Любви к наезднице»: гарцуя на лошади, она не только пленила молодого полководца, но и женила его на себе, принеся при этом извинения его жене. Господин Ху Ши сказал мне: «Исключая “Четырёх учёных мужей”, я отрицаю художественную ценность всех постановок пекинской оперы. Но всё же они глубоко философские». Может быть, философ господин Ху Ши своими словами пытался смягчить своё громоподобное возмущение тем, что эти произведения не обладают достаточной художественной ценностью.
Полагаться на один лишь опыт равносильно тому, чтобы полагаться на одну лишь пищу, не думая о пищеварении. В то же время полагаться на одни лишь свои способности, пренебрегая опытом, равносильно тому, чтобы полагаться на одно лишь пищеварение, не думая о пище.
Утверждают, что у древнегреческого героя Ахиллеса была уязвимой только пята. Следовательно, чтобы знать Ахиллеса, нужно знать об ахиллесовой пяте.
Самый счастливый художник – это художник, получивший славу в преклонные годы. В этом смысле Куникида Доппо отнюдь не несчастный художник.
Женщина не всегда хочет, чтобы её муж был добряком, но мужчина всегда хочет иметь другом доброго человека.
Добрый человек больше всего похож на Бога на небесах. Во-первых, с ним можно поделиться своей радостью. Во-вторых, ему можно поплакаться. В-третьих, есть он или нет – неважно.
«Ненавидеть преступление, а не того, кто его совершил» – это не так уж трудно. Большинство детей реализуют этот афоризм в отношении большинства родителей.
«Хотя персик и слива безмолвны, люди торят тропу между ними» – так говорят мудрецы. Конечно, это неверно; что значит: «Хотя персик и слива безмолвны…»? Правильнее сказать: «Поскольку персик и слива безмолвны…»
Народ нередко восхищается величием людей и деяний, но испокон веку не было такого, чтобы народ любил встречаться с величием.
«Сасаки Мосаку-куну» – раздел «Слов пигмея», опубликованных в двенадцатом номере, – ни в малейшей степени не свидетельствует о пренебрежении к этому писателю. В нём содержится насмешка над критиком, не признающим его творчества. Объявлять об этом означало бы, по-моему, пренебрегать умственными способностями читателей «Бунгэй сюндзю». Меня поразило, что один критик и в самом деле проявил пренебрежение к Сасаки-куну. Я слышал, что у него уже появились продолжатели. Потому-то я и делаю это краткое объявление. Я не собирался делать его публично. Оно появилось в результате подстрекательства нашего старшего товарища Сатоми Тона-куна. Читателей, возмущённых моим объявлением, прошу обращать свой гнев против Сатоми-куна.
Опубликованное мной объявление: «Прошу обращать свой гнев против Сатоми-куна» – это, разумеется, шутка. Можете свой гнев против него и не обращать. От безмерного преклонения пред гениальностью всех, кого представляет названный мной критик, я проявил не свойственную мне нервозность.
В опубликованном мной дополнительном объявлении сказано: «От безмерного преклонения пред гениальностью всех, кого представляет названный мной критик» – это ни в коем случае не ирония.
«Живопись живёт триста лет, каллиграфия – пятьсот, литература бессмертна», – сказал Ван Шан-чжэн, но Дуньхуанские раскопки показали, что живопись и каллиграфия продолжают жить и через пятьсот лет. А то, что литература бессмертна, – это ещё вопрос. Идеи не могут быть неподвластны времени. Наши предки при слове «Бог» видели перед собой человека в традиционной церемониальной одежде того времени, а мы при этом слове видим длиннобородого европейца. Надо полагать, то же может произойти не только с богом.
Помню, я как-то увидел портрет кисти Тосю Сяраку. Изображённый на нём человек держал у груди раскрытый веер, на котором – знаменитая зелёная волна Корина. Это, безусловно, усиливало колористический эффект картины в целом. Но, посмотрев через лупу, я увидел не зелёный цвет, а золотой, подёрнутый патиной. Я ощутил прелесть картины Сяраку – это факт, но факт и то, что я ощутил иную прелесть, чем та, которую уловил Сяраку. Подобные же изменения в восприятии, несомненно, мыслимы, когда речь идёт о литературе.
Искусство подобно женщине. Чтобы выглядеть привлекательней, оно должно быть в согласии с духовной атмосферой или модой своего времени.
Более того, искусство всегда в плену у реалий. Чтобы любить искусство народа, нужно знать жизнь этого народа. Чрезвычайный и полномочный посланник Англии сэр Резерфорд Олкок, который в храме Тодзэндзи подвергся нападению ронинов, воспринимал нашу музыку как какофонию. В его книге «Три года в Японии» есть такие строки: «Поднимаясь однажды по склону, мы услышали пение камышовки, напоминавшее пение соловья. Говорят, петь камышовку научили японцы. Удивительно, если это правда. Ведь японцы сами никогда не учились музыке» (том 2, глава 29).
Гения отделяет от нас всего лишь шаг. Но чтобы понять, что представляет собой этот шаг, нужно постичь некую высшую математику, по которой половина ста ри – девяносто девять ри.
Гения отделяет от нас всего лишь шаг. Современники обычно не понимают, что этот шаг – тысяча ри. Потомки слепы, чтобы увидеть, что этот шаг – тысяча ри. Современники из-за этого убивают гения. Потомки из-за этого же курят гению фимиам.