Доктор Цегеди-младший опустил на пол переносную медицинскую сумку для оказания первой помощи и достал из нее свои записи. В течение недели он дополнил их и привел в стройную систему, для чего два или три раза возвращался в ратушу, чтобы вновь просмотреть записи о родившихся и умерших. Как результат, он смог добавить новые доказательства в пользу возникшей у него теории.
Доктор поправил очки на своем некрупном носу и начал читать вслух.
Закончив, он поднял глаза на Эбнера. Тот держал в ящике своего стола запас спиртного; Цегеди-младший понял это по остекленевшему взгляду секретаря сельсовета.
Движение на улице Арпада к этому времени оживилось. Снаружи стал все чаще раздаваться топот копыт. Доктору Цегеди-младшему было слышно, как деревенский глашатай подметал «пятачок» перед входной дверью ратуши.
Эбнер пристально смотрел на доктора. Цегеди-младший закончил читать записи и молча наблюдал, как стареющий мужчина, сидевший перед ним, откинулся на спинку стула и сложил руки у себя на коленях. Затем он покрутил усы, обдумывая ситуацию. Эбнер был похож на человека, которого против его воли принуждали к чему-то весьма неприятному. Во всей его фигуре сквозило недовольство, как у медведя, которого разбудили посреди зимней спячки. Через некоторое время он медленно наклонился вперед, потянулся к телефонному устройству, сгреб с него своей рукой, похожей на медвежью лапу, трубку и зычно велел оператору соединить его с жандармерией в Тисакюрте.
Тетушка Жужи лежала в своей постели, укрытая толстым ворохом одеял. В комнате было темно, так как она закрыла ставни, а из остальной части дома свет сюда почти не проникал. Одеяла тяжело давили на нее, словно вдавливая ее в сон. Голова повитухи покоилась на любимой подушке, на наволочке которой была узорная вышивка.
Она легла поспать после того, как вернулась домой, совершив свой традиционный утренний обход и увенчав его, как всегда, несколькими кружками спиртного в корчме семейства Цер. Днем она обычно быстро засыпала. Это было вызвано как усталостью в результате хождения от дома к дому с тяжелыми корзинами, так и алкоголем, который она выпивала в корчме перед возвращением.
В доме было тихо. Внуков тетушки Жужи утром отправили в школу, а ее дочь Мара в течение дня врачевала больных: делала массаж при растяжениях мышц или при болях в спине или ставила пиявки от головной боли. Мара также использовала некоторые травяные настойки своей матери, применяя их для припарок, если кто-то из деревенских жаловался на запор, высокое давление или же другие недуги.
Тетушке Жужи лучше всего спалось, когда она оставалась в доме одна. Кроме того, она хорошо высыпалась именно во время дневного сна, который восстанавливал ей силы и во время которого ей снились вещие видения. Однако сегодня ей удалось поспать совсем недолго; она, вздрогнув, проснулась от лая.
Это яростно лаяла во дворе ее собака.
Тетушка Жужи откинула ворох одеял и спустила на пол свои толстые ноги. Она привыкла к тому, что ее часто будили и среди ночи, и среди дня: ведь младенцы появлялись на свет по своему собственному расписанию. Однако настойчивость старого пса встревожила ее. Она сунула ноги в чулках в деревянные башмаки, вразвалку подошла к окну и прижала ухо к стеклу, но не смогла ничего расслышать из-за громкого лая собаки.
Тогда тетушка Жужи поспешила из своей комнаты, что-то бормоча себе под нос. Пока она спала, ее платье все перекрутилось, и повитуха сердито одернула его, пробегая по короткому коридору. Ее деревянные башмаки тяжело топали, ударяя по полу, словно колотушки. Ее сердце бешено стучало в груди. У старого пса был обостренный нюх на опасность.
Тетушка Жужи добралась до кухни. Длинные серебристые пряди волос упали ей на лицо. Ее щеки все еще были розовыми от вина и сна, и на одной щеке вышивка на наволочке оставила легкий отпечаток.
Повитуха огляделась. В воздухе все еще витали ароматы недавней трапезы. На кухонном крючке висел ее фартук, который она сняла перед тем, как прилечь.
Собака перешла на долгий, пронзительный вой.
Тетушка Жужи от неожиданности свалилась на пол. Придя в себя, она поползла к стене, словно малый ребенок. Носки ее деревянных башмаков скребли по полу, но ее толстые ладони, на которые она опиралась, двигались так же быстро, как клешни краба.
Повитуха доползла до стены и прислонилась к ней. Теперь она могла отчетливо слышать барабанную дробь деревенского глашатая.
Вот же ублюдок!
Тетушка Жужи потянулась за ладанкой пуци, которая покоилась у нее на груди. Следуя толстыми пальцами за шнурком, на котором она висела, повитуха нащупала небольшой мешочек, в котором хранились ее амулеты. Крепко сжав его, она принялась бормотать древние заклинания, которым научилась у своей бабушки.
– Жу-у-жанна Фа-а-а-зекаш! Выходи-и-те из дома! – выкрикивал деревенский глашатай перед ее домом.
Тетушка Жужи уперлась руками в пол и поднялась. Опираясь спиной о стенку, она медленно двинулась к окну, кружевная занавеска на котором свисала до самого подоконника. Прямо под окном стоял кухонный стол, за которым она обычно гадала.
Повитуха осторожно протянула руку к занавеске и слегка отодвинула ее. Наклонившись вперед и прищурившись, она выглянула наружу. Ее собака в ярости прыгала на калитку забора. Ее спина при каждом прыжке выгибалась дугой от бешенства, челюсти щелкали в воздухе.
Тетушка Жужи задернула занавеску и быстро оглядела кухню. Ее пустые корзины стояли на столе. Она посмотрела на свой фартук, на карманах которого просматривались небольшие выпуклости. Кухонный сервант был прибран, его ящики плотно задвинуты.
– Жу-у-жанна Фа-а-а-зекаш! Выходи-и-те из дома!
Бросалась в глаза дверь, ведущая в кладовку. Тетушка Жужи приложила руку к груди, где бешено колотилось сердце. Как хорошо, что она старалась не держать в доме больших запасов своих настоек! Самый большой запас она хранила в маленьких баночках, закопанных рядом с компостной кучей. Кроме того, рядом с кострищем, под любимым местом ночевки ее собаки, была зарыта солидная банка. Что же касается флаконов в кладовке, то они были пусты. Правда, на дне каждого пустого флакона всегда оставался какой-то осадок.
Менж а фенебе!
Да будут они отданы дьяволу на растерзание!
Тетушка Жужи еще раз приоткрыла занавеску. Небо так же было затянуто тучами, как и раньше, когда она поутру совершала свой обход. Ее двор выглядел заброшенным. Она уже сгребла золотые осенние листья в охапку и сожгла их во дворе на том самом кострище. Кусты вдоль забора стояли уже без листьев, и можно было разглядеть безошибочно узнаваемые шлемы жандармов, украшенные пышным плюмажем из петушиных перьев. Выставленные напоказ перья величественно возвышаясь над верхней кромкой ее забора, как будто сам петух восседал на голове жандарма, обозревая деревню с высоты своего временного насеста. Тетушка Жужи вновь задернула кухонную занавеску. Она никогда раньше не видела жандармов в своей деревне. Она встречалась с ними только в Тисакюрте, когда навещала там свою двоюродную сестру.
Вот же назойливые ублюдки!
Повитуха бросилась в кладовку, но поняла, что у нее слишком мало времени. Тогда она ринулась обратно к кухонному серванту, в котором хранила липкую бумагу для ловли мух. Она стала открывать ящик, но тут же поняла, что не сможет избавиться от этого вещдока.
Она снова отбежала к стене, поближе к окну. Она чувствовала себя мышью перед мышеловкой.
Фене эгье мэг![22]
– Жу-у-жанна Фа-а-а-зекаш! Выходи-и-те из дома!
Она бросилась обратно к кухонному столу и, тяжело дыша, опустилась на скамью перед ним.
– Жу-у-жанна Фа-а-а-зекаш! Выходи-и-те из дома!
Повитуха позвала на помощь свою умершую бабушку. Она призвала всех духов, которых только знала.
После этого она оглядела дом в поисках возможных вариантов. Ей хотелось, чтобы в этот момент Мара находилась рядом, чтобы помочь ей.
Тетушка Жужи поднялась со скамейки и направилась по коридору обратно в свою спальню. Она могла бы нырнуть в свою постель и притвориться, что беспробудно спит. В таком случае, быть может, эти ублюдки просто ушли бы, решив, что ее просто нет дома. Но она знала: все прекрасно понимают, что ее верный старый пес не стал бы так истошно лаять, если бы ее не было дома. Это выдавало ее.
Повитуха поспешила обратно к скамейке на кухне и снова опустилась на нее. Она подумала было о том, чтобы незаметно улизнуть, – но в ее доме была только одна дверь, один способ войти и выйти. Таким образом, она оказалась в ловушке.
Тетушка Жужи наклонилась всем своим тяжелым телом вперед, чтобы натянуть на ноги сапоги. Когда она это делала, ее ладанка упала ей на лицо. Повитуха схватила ее и поднесла к губам.
Ее юбка и подъюбник задрались между пухлых бедер, когда она поспешила к своему пальто в коридоре. Тетушка Жужи туго затянула пояс на пальто и просунула руки в его рукава.
Во дворе вился дымок от небольшого костра, который горел в яме с самого рассвета. Повитуха прошла сквозь него, словно фокусник на сцене. У забора она оттолкнула метавшуюся в ярости собаку и решительным рывком распахнула калитку. Она увидела деревенского глашатая, стоявшего на противоположной стороне придорожной канавы. Он был закутан в темный зимний плащ, на уши была надвинута шерстяная шапочка в форме конуса. Его барабан висел у него на груди, словно бочка.
Рядом с ним стояли два жандарма. На них были двубортные шинели оливкового цвета, за спиной – винтовки с примкнутыми штыками. У обоих были большие усы, которые являлись основной достопримечательностью на их лицах. Их шлемы с перьями увеличивали рост каждого на целую голову.
Когда повитуха переступала через канаву, жандармы подхватили ее под руки и буквально пронесли ее в воздухе остаток пути. Поставив ее на землю с другой стороны придорожной канавы, они, однако, не отпустили повитуху и, продолжая крепко держать ее, направились по улице. Деревенский глашатай зашагал вслед за всеми.