Доктор Цегеди-младший отодвинул в сторону журнал для регистрации родившихся, который он просматривал, вытащил из общей стопки другой журнал и также открыл его на заранее отмеченной странице. Тетушка Жужи увидела, что у второго журнала были широкие страницы, то есть, это был журнал для регистрации умерших. У нее перехватило дыхание. Что он там смог откопать?
Доктор Цегеди-младший прочел вслух отмеченную закладкой запись, которая касалась смерти новорожденного младенца, прожившего всего несколько минут, прежде чем скончаться. Эту смерть доктор Цегеди-младший рассматривал как часть метода повитухи по планированию семьи.
Тетушка Жужи расслабилась на койке, на которой она сидела. Пружины заскрипели под ее весом, когда она с удовольствием поерзала на своей койке. Она поняла, что у него, гадзо, ничего не было на нее. Все, что он мог бы предъявить ей в качестве обвинения, она была способна легко оспорить. Она перестала вертеть большими пальцами своих толстых рук, чем она занималась, явно нервничая. Эта привычка была свойственна как ей, так и ее сестре Лидии: они обе крутили большими пальцами, когда нервничали, расстраивались или скучали. Теперь ее руки спокойно лежали ладонями вверх, и тетушка Жужи выглядела как старец, как невозмутимый гуру. Она чувствовала, что ее заклинания не пропали даром.
Жандарм, стоявший рядом с ней, сильно пнул ее по ноге.
Так ты, выходит, детоубийца?!
Она от этого пинка наклонилась вперед, чуть не ударившись головой о край стола. Жандарм снова пнул ее.
Тетушка Жужи посмотрела на Эбнера. Тот стоял, прислонившись к стене. Он чуть ли не вжался в нее, словно хотел освободить место для других или же сделаться невидимым. Навощенные кончики его седых усов обтрепались там, где он нервно теребил их. Он опустил голову и пристально уставился в одну точку на полу.
Тетушка Жужи почувствовала, как в ней нарастает презрение и к нему, и ко всем окружающим. Неужели гадзо действительно могут быть такими глупыми? Разве они не знали, что каждая повитуха в каждой деревне Европы обладает властью как возвращать жизнь, так и пресекать ее? Именно благодаря повитухам удавалось предотвращать голод в деревнях из-за слишком большого количества детей или отсутствия молока в груди матерей. Что ж, пускай она считается детоубийцей, подумала повитуха, если гадзо решил так назвать ее. Однако она предпочитала другое слово.
Да. Я – создательница ангелов.
Услышав ее заявление, жандарм, сидевший за столом, начал яростно строчить в своем блокноте. Что же касается тетушки Жужи, то она продолжила свою речь, и это было не признанием вины, а манифестом о роли повитухи. Она объяснила присутствовавшим, что ее обязанность – помогать парам создавать практичные семьи, которые смогли бы прокормить не более двух ртов. По здешним обычаям, за невесту требуется заплатить приданое, при этом наследником всего имущества является только мужчина. Тетушка Жужи открыто заявила, что оказывала бедным крестьянским семьям в деревне такую услугу, которую власти даже не способны оценить.
Закончив свой манифест, она откинулась на спинку койки, на которой сидела. Затем, не обращая ни на кого внимания, она похлопала себя по карману пальто, нащупывая там трубку.
К этому времени на улице уже стемнело. Торговцы закрыли свои лавки, в кузнице перестали бить по наковальне.
Доктор Цегеди-младший встал со скамьи, просунул пальцы под линзы и вытер усталые глаза.
Жандармы снова окружили повитуху.
Встать!
На сей раз пинок по ноге был намного сильнее, чем предыдущие. Он пришелся прямо в бедро, и повитуха вскрикнула от внезапной вспышки боли. Она вскрикнула вновь, когда оба жандарма схватили ее под руки.
Вы арестованы!
Доктор Цегеди-младший снова наклонился над столом. Захлопнув журнал для регистрации умерших, он невольно заставил замолчать призраки тех, кого сгубила тетушка Жужи.
После закрытия корчмы семейства Цер Анна еще долго лежала без сна, вспоминая барабанную дробь деревенского глашатая и жандармские шлемы с перьями. Она не переставала задавать самой себе один и тот же вопрос: не будет ли она следующей?
Любыми средствами, включая магию
Призраки умерших маячили в деревне словно ночной кошмар.
Сольнок
Тюрьма округа Сольнок представляла собой одноэтажное здание, выходящее прямо на оживленную улицу Горова. Она располагалась в нескольких метрах от площади Кошута, на которой дважды в неделю устраивался городской рынок. Через дорогу от тюрьмы находилась слесарная мастерская «Белая собака», названная так из-за соответствующего изображения на ее витрине, «Национальное казино» (ночной клуб только для мужчин, предназначенный для городской аристократической элиты) и «Аптека для сластен». Рядом с «Аптекой для сластен» располагался универсальный магазин под названием «Дом ангела» – достаточно ироничное название для заведения, учитывая его близость к тюрьме. Сама тюрьма была построена тридцатью годами ранее (до этого она находилась в расположенном по соседству здании администрации округа Сольнок) и могла одновременно содержать до двух десятков заключенных. Здесь отбывали наказание мелкие воришки, хулиганы, мошенники и драчуны (еще не перевелись мадьяры, которые сводили счеты со своими оппонентами ударом ножа по лицу врага). В последние дни здание тюрьмы было укрыто мягким снегом, а с его карнизов свисали сосульки.
Тетушка Жужи с трудом приподнялась с каменного пола. Шерстяное одеяло, которым она укрывалась, свалилось с нее. На одеяле осталась часть соломы, которую принесли ей в камеру накануне вечером. Солома запуталась в волосах тетушки Жужи, она прилипла и к щеке повитухи, которой та лежала на соломенной куче. Тетушка Жужи прислонилась спиной к холодной стене. Ее глаза опухли от усталости. Последние дни она почти не спала.
Она допила кофе, который ей принес надзиратель. Он разительно отличался от настоящего кофе, напоминая по вкусу смесь моркови и репы. Повитуха хорошо помнила этот вкус по не таким уж далеким временам военного рациона. Она поставила чашку из-под этого условного кофе возле двери, чтобы надзиратель мог ее забрать. Там же рядом, в углу, стоял ночной горшок. Его должен был несколько позже вынести уборщик, который приходил к ней в камеру. Сейчас из-за неопорожненного горшка в воздухе стоял отчетливый запах мочи и кала.
Камера была около двух метров в длину и столько же в ширину. Окон не было, камера практически не отапливалась, целые полчища тараканов смело сновали по ней днем и ночью. Дверь была широкой и тяжелой, с закрывавшимся с другой стороны на задвижку глазком, который позволял надзирателю следить за заключенной.
Тюремный надзиратель был единственным человеком, которого тетушка Жужи видела по утрам, а иногда и вообще в течение всего дня или даже нескольких дней. В самом начале, когда ее только привезли в тюрьму, ее навестил следственный судья, чтобы взять у нее показания, хотя в протоколе уже было зафиксировано ее полное признание по «делу Надьрева». Кроме того, тетушка Жужи несколько раз встречалась со своим адвокатом. К ней приходил также врач, чтобы провести тест на логическое мышление и проверить ее психическое состояние. Он нашел ее достаточно эрудированной и психически здоровой.
Повитуха проводила бо́льшую часть времени, свернувшись калачиком на полу. Опустившись на солому, она с головой зарывалась под одеяло, чтобы тараканы не попадали ей на лицо. Она изо всех сил старалась заснуть, однако сон, когда-то ее верный спутник, теперь редко посещал ее. Вместо этого ее навещали его омерзительные пародии. Всякий раз, когда повитуха закрывала глаза, будь это хоть днем, хоть ночью, когда лампочка горела тускло, и в камере стояла полутьма, к ней заявлялись разные образы, порой совершенно фантастических форм и цветов. У некоторых из них были только тела, у других – лишь части тел. Такие образы могли возникать только в сходящем с ума рассудке. Они заявлялись целыми шайками, кривляясь и смеясь. Они говорили ей разные гадости. Повитуха была уверена, что это муло, ожившие призраки умерших цыган, приходили терзать ее сознание.
Тетушка Жужи сидела в камере одна по вполне объективным обстоятельствам: она оказалась в тюрьме единственной женщиной. За те недели, которые она провела в своей «одиночке», ее нередко охватывали приступы клаустрофобии. Временами у нее возникало непреодолимое желание броситься на каменную стену и биться о нее своим тучным телом до тех пор, пока не переломаются либо камни, либо ее кости. Во время приступов клаустрофобии ее сердце бешено колотилось от страха, дыхание сбивалось, кровь стучала в висках. Когда волна паники наконец проходила и страх исчезал, тетушка Жужи смахивала слезы и вытирала нос рукавом или подолом своего грязного черного платья.
К западному крылу тюрьмы примыкало здание суда. Вход в него находился на боковой улице и гораздо меньше бросался в глаза, чем помпезный вход в тюрьму на улице Горова. В конце длинного коридора суда располагался кабинет прокурора Яноша Кронберга.
Прокурор Кронберг был одним из многих выходцев из Трансильвании, которые в настоящее время работали в суде округа Сольнок. Множество судей и прокуроров, как и он, в прошлом году переехали из Трансильвании, когда ту присоединили к Румынии после изменения границ Венгрии. В свою очередь, прокуратура Сольнока нуждалась в новых кадрах, так как в результате перемещения в округ огромного числа людей из Трансильвании и других бывших районов Венгрии, перешедших в состав Румынии, количество судебных процессов возросло. Соответственно, существенно увеличилась и нагрузка на органы правосудия. Судебная система Сольнока была вынуждена разбираться в целом наборе специфических проблем, связанных с потоком беженцев. Успешно решать все эти вопросы помогало то, что в Сольнок вместе с другими мигрантами переехали и квалифицированные юристы.