Хотя зачитывание признания повитухи заняло какое-то время, присутствовавшие в зале судебных заседаний внимательно прислушивались к каждому слову. Когда председатель суда, наконец, отложил последнюю исписанную неровным жандармским почерком страницу, он поднял глаза и пристально посмотрел на повитуху.
Что вы можете сказать по этому поводу?
Широкие ступни тетушки Жужи прочно упирались в трибуну для свидетельских показаний. Ее руки были по-прежнему сцеплены на животе. Ее толстые большие пальцы непрерывно вращались, словно колесо прялки. Она устремила на судью свои прищуренные глаза. Утром она произнесла магическое заклинание для оберега и теперь была уверена в том, что находится под защитой неприступной стены.
Прошло уже несколько недель с тех пор, как жандармы схватили ее в Надьреве, но тетушка Жужи до сих пор чувствовала ужасную хватку этих гадзо, прикосновения их цепких рук, их грубых пальцев, впившихся в ее кожу. Она помнила их оскорбительные пинки по своим ногам, их презрительные выкрики в свой адрес, слюну, которая повисла у них на усах, словно сатанинская роса. Это были воспоминания не жертвы, а ведьмы, которая никогда не прощала оскорблений в свой адрес.
Сейчас тетушка Жужи освежила в своей памяти все эти воспоминания, и каждый пинок, каждая грубая реплика стали живописными деталями в ее жалостливой истории о своей невинности.
Она говорила быстро, стараясь ничего не упустить и торопясь изложить судьям все, что она вспомнила. Размер зала для судебных заседаний усиливал ее голос. За исключением похожих на пещеры вестибюлей железнодорожных вокзалов в Сольноке и Будапеште, через которые тетушке Жужи лишь изредка доводилось проходить, этот зал был самым большим помещением, в котором она когда-либо бывала, и его величественность придавала весомость ее словам. Ее саму удивил этот неожиданный эффект.
Она заявила суду, что испугалась жандармов, что их штыки на винтовках и их угрозы произвели на нее настолько ужасное впечатление, что она невольно оговорила себя. Жестокие жандармы вынудили ее сказать неправду.
Повитуха говорила, постепенно наращивая темп своей речи и под конец почти захлебывалась ею. К тому времени, когда она закончила свои показания, она испытывала головокружение и чуть на падала в обморок.
Закончив выступать перед судьями, тетушка Жужи неуклюже спустилась с трибуны для свидетельских показаний, вразвалку вернулась к скамье подсудимых и тяжело опустилась на нее. Ее ладанка пуци висела у нее на шее, скрытая под платьем от посторонних глаз, и теперь она могла чувствовать ее успокаивающее прикосновение к груди, когда переводила дыхание.
Для дачи показаний вызвали доктора Цегеди-младшего. Когда он проходил мимо тетушки Жужи, та, посмотрев в его сторону, мысленно наложила на него проклятие.
Из окон зала судебных заседаний тянуло холодом. Морозный воздух просачивался сквозь щели старого здания и стыки оконных створок, создавая в зале сквозняк. Повитуха, однако, не обращала на это никакого внимания. Она придвинулась как можно ближе к краю своей скамьи, внимательно вслушиваясь в показания доктора, чтобы не упустить ни слова. Весь ее облик свидетельствовал о том, что она была готова опровергнуть все установленные им факты.
В своем кабинете в Цибахазе доктор Цегеди-младший хранил пухлую папку с записями, которые он вел по «делу Надьрева». Он помнил каждую фразу, каждое слово из этих записей, поэтому мог с предельной точностью дать ответ на любой уточняющий вопрос судьи, без колебаний указав конкретную дату, время, место. Он с такими подробностями привел все детали дознания повитухи, состоявшегося в сельской ратуше после ее задержания, что по ним можно было без труда воспроизвести картину ее преступлений.
При оглашении каждого факта, обличавшего ее, тетушка Жужи в негодовании вскакивала со скамьи подсудимых.
Это неправда! Он лжет!
Резкие окрики судьи вынуждали ее опуститься обратно на скамью, но она была готова вновь и вновь негодующе вскочить на ноги в любой момент.
После доктора Цегеди-младшего для дачи показаний вызывались и другие свидетели, однако они говорили достаточно кратко. В частности, Эбнер сказал лишь то, что должен был сказать в качестве секретаря сельсовета, а щепетильный во всем граф Мольнар отметил, что он пробыл в деревне недостаточно долго, чтобы знать какие-либо подробности о тетушке Жужи. Последовали краткие заключительные прения сторон, после чего представители обвинения и защиты вернулись на свои места.
Трое судей собрались, чтобы посовещаться. Их группа представляла собой маленькое сообщество правосудия, сгрудившееся в передней части зала судебных заседаний. Помещение наполнилось звуками глухого кашля и осторожного скрипа стульев. Репортеры строчили в своих блокнотах. Тетушка Жужи сгорбилась на скамье подсудимых, озабоченно вращая по своей привычке большими пальцами.
Окончательный вердикт мало кого удивил. Тетушка Жужи сделала в Надьреве такое подробное признание, что оспорить ее вину было практически невозможно.
Когда повитуха поняла, что произошло, краска прилила к ее лицу. Она бросила свирепый взгляд на своего адвоката, который уже складывал бумаги, собираясь уходить. Затем ее взгляд уловил быстрое движение надзирателя, стоявшего рядом с ее скамьей. Когда она невольно повернулась к нему, то увидела, что он потянулся за наручниками, которые висели у него на поясе на плетеном кожаном шнурке.
Пока надзиратель высвобождал наручники, тетушка Жужи поползла по деревянной скамье подальше от него, активно помогая себе толстыми руками.
Гореть вам всем в аду!
Надзиратель ухитрился все же схватить повитуху за руку.
Вы все – ублюдки, и вы все будете гореть в аду!
Тетушка Жужи попыталась высвободить свою руку, размахивая ею во все стороны. Надзирателю, наконец, удалось защелкнуть наручники на ее запястье. Громкий щелчок был слышен по всему залу судебных заседаний. Надзиратель дернул за наручники, как за поводок, пытаясь подтащить повитуху через всю длину скамьи к себе. Она истошно закричала, выгнула спину, замотала головой и стала биться в конвульсиях ярости. Наручники впились ей в кисть. Она уже не была такой сильной, как когда-то, поэтому не могла противостоять надзирателю. Она чувствовала, что он все ближе и ближе подтаскивал ее к себе. Ее ботинки волочились по полу. В конце концов повитуха с глухим стуком ударилась о край скамьи, и надзиратель схватил ее за другую свободную руку. Омерзительно липкая пятерня гадзо впилась в ее кожу, его жаркие мерзкие пальцы обхватили ее запястье. Пойманная, как дикий зверь в капкан, повитуха вновь отчаянно завизжала.
Она скрючилась на скамье. Одна ее рука была скована наручниками и пыталась совершать какие-то движения, большей частью бессмысленные, другой рукой она предпринимала усилия неистово колотить по скамье. Потребовалось еще два надзирателя, чтобы поднять ее и протащить по залу судебных заседаний к выходу, а затем к ее тюремной камере. Все это время она выла, брыкалась и плевалась.
Однако в тюрьме тетушка Жужи надолго не задержалась.
Ее адвокат подал апелляцию, которая была удовлетворена. Через несколько дней после судебных слушаний тетушка Жужи внесла солидный залог – и была освобождена. Вскоре после этого она уже ехала на поезде обратно в Надьрев. Ее большая семья радостно встретила ее у порога дома. Новое судебное разбирательство в то время казалось достаточно далекой перспективой.
После своего возвращения в Надьрев тетушка Жужи провела первые несколько дней, занимаясь привычными делами. Она заглянула в корчму семейства Цер и в кружок кройки и шитья в доме Амбрушей. Однако у нее было мало поводов ликующе праздновать свое освобождение. Она вернулась домой, в темную пещеру бедности Пении[25], и ее настроение было таким же мрачным, как и та пучина страха, в которой она сейчас обитала. Она истратила ошеломляющую сумму на судебные издержки. Деньги, которые она смогла наскрести для внесения залога за свое освобождение, были последними из ее сбережений, которые включали также накопления для обеспечения будущего детей и сбережения Лидии. Повитуха выкопала все банки с наличными, которые зарыла у себя во дворе, и распорола все швы наволочек и подолов платьев, в которых у нее были спрятаны монеты. Опустела даже шкатулка для хранения мелочи. Повитуха осталась без кроны в кармане.
И все же, как бы ужасно ни сложились ее финансовые проблемы, гораздо больше всего тетушку Жужи огорчали условия ее освобождения. Обвинительный приговор лишил ее возможности занимать какую-либо должность. Было отменено ее пожизненное назначение официальной повитухой Надьрева. Такой поворот событий чрезвычайно беспокоил ее.
Больше всего она тревожилась по поводу предстоящей утраты своего дома. В ноябре на ее место должны были назначить другую повитуху, которой предстояло занять ее дом, выделяемый сельским советом. До этого времени сельсовет разрешил тетушке Жужи оставаться в нем.
Она также была потрясена другим решением, принятым сельским советом, на этот раз в отношении доктора Цегеди-младшего. Было решено, что тот в течение всего этого времени будет выполнять обязанности по принятию родов, хотя было не совсем понятно, как он сможет справляться с этой задачей, если из-за плохой погоды и множества других возложенных на него обязанностей он не имел возможности проводить в Надьреве достаточно времени.
Стресс, в котором теперь постоянно находилась тетушка Жужи, неизбежно проявлялся в ее поведении, и она порой совершала поступки, которые жители Надьрева за ней раньше не замечали. Она выходила из дома с самым веселым выражением, какое только была способна изобразить у себя на лице, но самые незначительные внешние причины – слишком громкий лай уличных собак, слишком сильный порыв ветер, растрепавший ее волосы, слишком кислое вино, слишком большой беспорядок на кухонном столе – могли внезапно вывести ее из себя. Она в таком случае останавливалась посреди улицы и раздраженно сплевывала, или ругалась вслух, или топала ногами. Если позволяла обстановка, она сжимала руки в кулаки и грозила ими невидимому недругу. Эти эмоциональные вспышки, однако, обычно были кратковременными. Через секунду-другую тетушка Жужи уже приходила в себя, внешне успокаивалась, вновь принимала довольный и веселый вид и продолжала вразвалку двигаться дальше.