Вдоль стены кабинета напротив письменного стола располагался высокий вместительный шкаф с лекарствами. Процесс пополнения доктором Цегеди-младшим ежедневных запасов своей медицинской сумки теперь происходил гораздо быстрее, чем тогда, когда он только-только был назначен на место своего отца. Он больше не раздумывал над каждой склянкой или шпателем, как это было в те давние времена. Повседневная рутина стала для него привычной, и он мог теперь точно определить, запасы чего именно нужно пополнить.
Как только доктор открыл свой шкаф, его обдал запах эфира и спирта для протирания инструментов. Перебирая лекарства, он на мгновение остановился, чтобы прислушаться к удивившему его стуку копыт на улице. Для фургона, на котором он совершал свои поездки по деревням, было еще слишком рано, он должен был появиться еще только через час. Доктор не мог видеть улицу, поскольку окно все еще было закрыто ставнями, поэтому он решил, что это проезжал мимо чей-то случайный фургон.
Доктор Цегеди-младший стал осматривать лекарства, выстроенные рядами в шкафу. По углам шкафа и вдоль задних краев его полок трудились маленькие паучки, там они считали себя в безопасности. Доктор подвинул лампу поближе к полкам и начал доставать необходимые лекарства.
Стук копыт прекратился. На мгновение воцарилась тишина, затем с улицы донеслись звуки перебираемой упряжи и лошадиное фырканье.
Доктор достал из шкафа толстую коричневую бутылку, снял с нее крышку и понюхал содержимое, прежде чем использовать его – эту привычку он унаследовал от своего отца. Затем он уверенно отлил лекарство из бутылки во флакончик поменьше, не пролив ни капли. Ему самому понравилось, как удачно это у него получилось.
В это время задребезжала дверная ручка. Доктор поднял глаза и пронаблюдал за тем, как дверь со скрипом отворилась, и в дверном проеме на пороге показалась женская фигура. Ее шаль была туго обмотана вокруг шеи и накинута на голову, поэтому для лица оставалось совсем небольшое пространство. Гостья выглядывала оттуда, словно из своего тайного убежища. Если бы не ее характерная походка – шаги ее мускулистых ног были излишне шумными и энергичными, – то доктор мог бы и не узнать ее сразу. Роза держала в руках старый узелок. Войдя в кабинет, она сразу же развязала его и сунула внутрь руку.
Иногда некоторые пациенты доктора Цегеди-младшего сами приезжали в Цибахазу из отдаленных деревень, чтобы повидаться с ним, вместо того чтобы ждать его согласно еженедельному графику приема. В таких случаях доктор, выглянув в окно, видел подъезжавшую повозку и крестьянина, которому помогали выбраться из нее. Иногда он видел мужа, опиравшегося на свою жену. Обычно это происходило в сумерках, после того как он уже заканчивал свой рабочий день. Однако сейчас доктор Цегеди-младший должен был приехать в Надьрев уже на рассвете. Какие неотложные дела были у Розы, которые не могли подождать оставшиеся два часа?
Роза усиленно рылась в своем узелке. Она шарила внутри него до тех пор, пока не вытащила листок бумаги и не протянула его доктору со словами:
– Мне нужна ваша подпись!
Доктор Цегеди-младший взял у нее протянутый листок, затем поднял свои очки и поднес документ к лампе. Он хорошо знал этот бланк. В таких отдаленных деревнях, как Надьрев, где не предусматривалось присутствие постоянных врачей, такие бланки хранились либо в сельской ратуше вместе с записями актов гражданского состояния, либо у звонаря. Что касается доктора Цегеди-младшего, то он хранил все записи, касавшиеся своего участка, который охватывал достаточно много деревень, у себя в кабинете.
Доктор внимательно присмотрелся к Розе. Он отметил ее опущенные глаза и то, что свой узелок она крепко прижимала к груди, словно защищаясь им. Ознакомившись с документом, он понял, почему она появилась у него.
Карл Холиба умер.
По распоряжению сельского совета доктор Цегеди-младший был обязан подписывать все свидетельства о смерти в Надьреве до тех пор, пока в деревне не назначили бы нового звонаря для формальной регистрации этого факта.
Но почему Роза отправилась ночью за свидетельством о смерти именно в тот день, когда он, доктор Цегеди-младший, должен был приехать в Надьрев для очередного приема?
Доктор расстегнул свою медицинскую сумку, положил свидетельство о смерти внутрь и застегнул ее. Он не имел ни малейшего понятия, зачем Роза сейчас пришла к нему, но не собирался ничего подписывать, предварительно не осмотрев тело Карла.
Если бы крестьяне не собирались выезжать на работу в поле, Роза не помчалась бы обратно в Надьрев, невзирая ни на что, чтобы успеть туда раньше доктора. Никогда ранее она не испытывала настолько острого желания поскорее оказаться дома, как сейчас. Однако крестьяне, запрягая свои подводы, шумно объединялись в группы по интересам и уезжали, и она понимала, что если поедет не с ними, а сама по себе, то привлечет к себе нежелательное внимание. Как бы то ни было, ей пришлось возвращаться в Надьрев в одном потоке с крестьянскими подводами, где находился и фургон доктора Цегеди-младшего. Роза уже глубоко сожалела о своем решении приехать в Цибахазу. Теперь она понимала, что ей следовало просто остаться дома и дождаться там приезда доктора в Надьрев. Все, чего она добилась, появившись в Цихабазе, – это вызвала подозрения. Однако она поступила так, действуя строго в соответствии с указаниями тетушки Жужи.
Бывшая повитуха заверила ее, что доктор Цегеди-младший в тот день не приедет в Надьрев. Она поручилась, что проливные дожди, которые ожидались ближе к вечеру, первые в этом сезоне, наверняка задержат его. Тем не менее она ошиблась, и теперь Розе пришлось ехать с доктором в одном фургоне, гадая о неведомом и беспокоясь о том, что же произойдет, когда они прибудут в Надьрев.
Тетушка Жужи всегда говорила своим клиентам, что «ни один врач никогда не смог бы обнаружить» следов ее деятельности, при этом она понимала, что это верно лишь до определенной степени. Множество улик, собранных воедино, могли бы дать вполне исчерпывающую информацию судебному медику. Бывшая повитуха никогда не предполагала, что тела скончавшихся в результате ее деятельности могут быть исследованы кем-либо, кроме нее самой. Она всегда являлась единственным человеком, который диктовал звонарю причину произошедшей смерти, независимо от того, кто именно умер и как именно он скончался. С освобождением должности звонаря в Надьреве ставки этой игры существенно повысились.
Однако тетушка Жужи (возможно, все еще находясь в эйфории от своего оправдания в апелляционном суде) взяла Розу в качестве очередной клиентки, вполне осознавая, какую угрозу представляет для нее доктор Цегеди-младший. Карл скончался вечером в понедельник, а не в какой-либо другой день недели, что, по ее мнению, было действительно весьма неподходящим временем для оформления всех необходимых (для нее) процедур. Бывшая повитуха знала, что, если бы он скончался в любой другой день, доктору Цегеди-младшему было бы практически невозможно добраться до Надьрева до того, как тело скончавшегося было необходимо похоронить. С учетом этих обстоятельств он был бы вынужден подписать свидетельство о смерти без осмотра тела Карла. Тетушка Жужи, принимая все это во внимание, была склонна обвинить свою сестру и Розу в том, что они поторопились со своей аферой.
К тому времени, когда Роза и доктор Цегеди-младший добрались до Надьрева, небо стало темно-серым. Было такое впечатление, что солнце даже не потрудилось всходить в этот день. Доктор видел, что в некоторых домах, несмотря на день, уже горят лампы. Он притормозил перед домом Розы и выбрался наружу, забрав с собой свою медицинскую сумку. Роза пристроилась следом за ним.
Войдя в дом, доктор снял пальто и шляпу и вошел в спальню, где Карл лежал на кровати. Везде стояла влага из-за сырого утреннего воздуха. Из окна, насквозь продуваемого сквозняками, тянуло холодом. В комнате стоял стойкий кислый запах поноса и рвоты. Доктор опустил свою медицинскую сумку на земляной пол и подошел туда, где лежал его друг.
Тело еще не подготовили к погребению, и на нем оставались следы рвоты. Доктор Цегеди-младший внимательно обследовал эти следы на рубашке Карла. После этого он приподнял грязную льняную рубашку и осмотрел кожу под ней, окинув взглядом спину и грудь. Затем доктор снова перевернул Карла на спину и одернул рубашку.
Он обнаружил у Карла следы сердечного приступа. Но почему этот приступ мог случиться?
Начался дождь, который вскоре принялся лить безостановочно. Он начался гораздо раньше, чем ожидалось.
У входа в деревенскую ратушу образовалась небольшая лужица, в ней деревенские обычно мыли свои сапоги. Возле деревенского глашатая столпилась группа деревенских, так как доктор Цегеди-младший пропустил свои запланированные утренние приемы, и его пациенты пытались выяснить, что происходит. Доктор коротко принес им всем свои извинения, но, когда деревенский глашатай протянул ему журнал записей на прием, чтобы тот мог сверить график своей работы, он лишь отмахнулся от него.
Цегеди-младший перегнулся через перекладину, ограничивавшую вход в ратушу, чтобы подозвать к себе деревенского глашатая. Капли дождя с его пальто капали на пол и на журнал, который глашатай продолжал автоматически держать перед ним. Глашатай наклонился к нему в готовности немедленно исполнить то, что ему скажут. И он услышал произнесенное ему шепотом на ухо:
Вызови Эбнера. И жандармов тоже.
Начавшийся ливень быстро размыл все дороги. Для того, чтобы в Надьрев прибыли жандармы, потребовался целый день. Весь этот день доктор Цегеди-младший провел в деревне в доме одного из членов сельского совета.
Тем временем быстрее, чем падали капли дождя, по деревне распространился слух о том, что Карл Холиба умер не своей смертью, а был убит.
Среда, 8 октября 1924 года
К утру проливной дождь, наконец, прекратился. Канавы превратились в реки, а реки – в целые озера. Продрогшие, насквозь промокшие собаки прятались во время ливня, где могли: под кустами, под различными навесами. Когда же дождь прекратился, они вышли на улицы в поисках еды. Улица Арпада все еще представляла собой сплошную скользкую трясину. Ливень проделал дыры в соломенных крышах некоторых домов, и мужчины, взобравшись на лестницы, занимались ремонтом. Среди деревенских жителей ходили истории о кошках, которые проваливались сквозь промокшую соломенную крышу и, к своему ошеломлению, приземлялись на земляной пол внутри дома.