Журналист обратил внимание на парней из самого бедного городского района Табан, которые, чтобы заработать, уже несколько часов подряд перетаскивали строительный камень по крутой части берега с судов на основную дорогу. Они работали примерно в полукилометре от того места, где он стоял возле находившего ближе по течению старого, обшарпанного пирса. Когда парни возвращались на судно за новым грузом, они неслись изо всех сил, и их голоса во время этого короткого отдыха были беззаботными, как у певчих птиц.
Барни сунул руку в карман жилета, который был заполнен просыпанным табаком и небольшими клочками бумаги, и выудил оттуда свои много повидавшие карманные часы. Их задняя стенка была поцарапана, а на лицевой стороне на стекле виднелась небольшая трещина. Журналист прикрыл часы ладонью, чтобы яркий солнечный свет не отражался ему в глаза: было несколько минут одиннадцатого.
Кронберг, как всегда, заранее предупредил его о том, что могло представлять интерес для репортера, и Барни, по своему обыкновению, пришел туда, где ожидалось событие, довольно рано. Он был уверен, что правильно рассчитал время, но лодка жандармерии пока не появлялась. Однако не успел Барни положить часы обратно в карман, как он увидел, что она показалась из-за поворота реки.
Лодка медленно подошла к старому пирсу. Барни видел, как за ней тянулся световой след. Жандарм на носу лодки наклонился вперед и накинул швартовный конец петлей на кнехт на причале. Когда лодка подплыла вплотную и глухо стукнулась о причал, жандарм сразу же выскочил из нее, чтобы выбрать слабину швартовного конца.
Женщины медленно выбрались из лодки, похожие в своих черных одеждах на фигуры, нарисованные углем на фоне голубого неба. Они смотрели на берег, щурясь на солнце, пока двое жандармов забирали из лодки свои шлемы с плюмажами и штыки.
За последние недели подобных перевозок было достаточно много, но тетушку Жужи в Сольнок так и не доставили.
Барни наблюдал за тем, как женщины начали карабкаться по крутому берегу, перепрыгивая с камня на камень и хватаясь за низкие ветки деревьев, чтобы подтянуться вверх и не сползти обратно к причалу. Этот крутой склон предназначался для любителей рыбалки на удочку и босиком, а не для женщин средних лет в длинных платьях и башмаках с коваными гвоздями.
Барни услышал какой-то шум у себя за спиной и, оглянувшись, увидел группу репортеров, которая неслась в его сторону, судя по всему, направляясь к большому причалу. Он присел на корточки так низко, как только мог, притиснулся к стволу дерева, стараясь, чтобы его не заметили, и прижал блокнот к груди. Барни слышал, как шаги его собратьев по перу становились все громче и громче, со стороны это было похоже на массовое паническое бегство. Репортеры промчалась мимо старого рыбацкого причала, не заметив ни его, ни лодки жандармерии. Барни рассмеялся про себя.
До сих пор Кронберг сообщал прессе все, о чем он хотел ее проинформировать, только через Барни. До сих пор все, что было опубликовано на тему о «деле Надьрева», первым писал Барни. Однако на этот раз прокурор сменил тактику. Кронберг хотел, чтобы на этот раз в воздухе кружила плотная стая газетных стервятников, а банда отравительниц из числа «ворон» оказалась на всеобщем обозрении.
Барни позабавило то, что все репортеры ринулись к большой пристани, предполагая, что обвиняемых женщин будут высаживать именно там. Осознав свою ошибку, они тут же повернули назад.
«Вороны» все еще пытались выбраться на берег, когда репортеры начали спускаться вниз навстречу им. Журналисты, спотыкаясь, скользили по крутому склону, одновременно выкрикивая свои вопросы, которые заглушались ветром. Барни показалось, что они были похожи на группу детишек, наперегонки участвовавших в школьном забеге.
Когда репортеры приблизилась, жандармы бросились к ним наперерез, каждый держа одну руку на шлеме, а другую на винтовке, пристегнутой сбоку к ремню:
Всем тихо! Никаких вопросов!!
После этого жандармы велели репортерам отойти, и те поспешно повиновались.
Когда обвиняемые, наконец, взобрались на береговую насыпь и добрались до ближайшего городского переулка, жандармы выстроили их гуськом и заняли места с обеих сторон. Вереница репортеров потянулась за колонной женщин, словно хаотично полоскавшийся в воздухе хвост воздушного змея.
Кронберг проинструктировал жандармов, чтобы те следовали с заключенными не кратчайшим путем, как обычно (вдоль реки, а затем прямиком до тюрьмы по улице Гарден или по параллельной ей улице), а извилистым маршрутом через центр города.
Подошва на старых ботинках Барни почти стерлась, и он чувствовал камни под своими ногами так, словно шел в одних носках. По этой причине он невольно обратил внимание на изношенные ботинки женщин впереди него: на рваные шнурки, потрескавшуюся кожу, латаные-перелатанные подошвы.
Долгое время Барни не слышал ничего, кроме хруста камней под ногами колонны женщин. Ему пришла в голову мысль, что эту сцену можно было бы назвать «приближающаяся смерть» или же чуть более цветисто: «Пробудившаяся смерть совершает свою утреннюю прогулку».
Он оглянулся: хвост воздушного змея стал заметно длиннее. За последним из репортеров к процессии присоединилась разрозненная группа подростков.
По мере того как арестованные женщины медленно продвигались вперед, на них стали все больше обращать внимание различные зеваки. Вот прачка со скрипом открыла окно своего заведения и высунулась наружу, чтобы рассмотреть все получше, вот священник, вышедший на прогулку со своей собакой, вынужден успокаивать свое животное, которое, почуяв запах драмы, принялась истошно лаять, а вот мальчик-посыльный остановил свой велосипед, чтобы поглазеть на чудну́ю для него процессию.
Вскоре почти в каждом дверном проеме начали появляться торговцы, цирюльники, повара, банкиры, ювелиры, художники, юристы, которые с немалым удивлением наблюдали за мрачным шествием по улицам их города. Когда «вороны» проходили мимо одного из кафе на углу, посетители, сидевшие снаружи на веранде, принялись улюлюкать и освистывать их, а уборщица кафе бросила в них свою метлу, словно копье (один из жандармов наклонился, поднял с земли эту метлу и вернул ее).
Когда жандармы прибыли со своими подопечными к границе международной торговой ярмарки, они ненадолго остановились, чтобы обсудить, как им следует действовать дальше. В результате они решили провести колонну «ворон» вокруг рядов брезентовых тентов и временных деревянных киосков, а затем направиться по центральному проходу ярмарки. Посетители ярмарки пристально смотрели на колонну женщин, некоторые из них выкрикивали в их адрес ругательства и плевались в их сторону.
Колонна вышла на улицу Габора Бароша. Репортеры продолжали следовать за женщинами, к ним постоянно присоединялись все новые и новые зеваки, которые были полны решимости принять участие в этом шествии до самого его завершения. Находившиеся в самом хвосте этой процессии не могли даже разглядеть шедших впереди женщин, они просто следовали за украшенными пышными перьями шлемами жандармов, словно те служили им своеобразным маяком.
Барни занял удобное место непосредственно за последней «вороной» в веренице женщин. За время шествия он успел хорошо изучить ее шаркающую походку, округлый изгиб ее плеч. По легким движениям ее головы он понял, что ругательства и брань в адрес женщин коробят ее и вынуждают ее мучительно переживать.
Темп шествия был умышленно медленным. Барни подсчитал, что за более чем час они преодолели гораздо меньше километра. В какой-то момент жандармы остановили процессию, чтобы они могли ответить на вопросы мэра города, который специально для этого случая заранее занял место на пути следования колонны.
В конце улицы Габора Бароша возле киоска с фруктовыми напитками собралась еще одна группа репортеров, освещавших другое мероприятие. Один из этих репортеров, стоявший с краю и отличавшийся низким ростом, привстал на цыпочки и энергично замахал рукой, умоляя и своих коллег, и толпу перед ним расступиться, чтобы он тоже мог посмотреть на происходившее.
Именно теперь все кусочки мозаики сложились.
Барни с незапамятных времен являлся другом Тибора Поля, одного из самых известных в Центральной Европе венгерских художников, которого хорошо знала вся страна. Барни часто писал про него. Кронберг также познакомился с ним на городской галерее изобразительного искусства Сольнока, на которой выставлялись картины известных художников со всей Европы. Кронберг сам был художником-любителем и часто посещал эту галерею. Барни нисколько не удивился, увидев сейчас Тибора Поля. Напротив, он ожидал этого. Теперь, когда толпа репортеров и зевак расступилась, Барни мог видеть, как художник пробует ананасовый сироп вместе с регентом Хорти, которого окружали губернатор и председатель окружного суда. Вся эта ситуация была инсценирована Кронбергом и Тибором Поля.
Жандармы медленно, нарочито неторопливо провели своих подопечных мимо регента. Насмешки собравшейся толпы в адрес «ворон» становились все громче, они прекратились лишь тогда, когда женщины скрылись за воротами тюрьмы.
В течение ближайших нескольких дней Кронберг освободил почти половину задержанных и проведенных по улицам Сольнока женщин. Они потребовались ему лишь для того, чтобы доказать регенту Хорти активность окружной прокуратуры и свою компетентность.
Кронберг искренне сожалел лишь о том, что не смог отдать под суд тетушку Жужи. Однако к этому времени у него находились под стражей почти все остальные подозреваемые, которых он намеревался судить, и речь шла в первую очередь о Лидии, сестре тетушки Жужи, и о ее подруге Розе Холиба.
Такого результата могло бы и не получиться, если бы Кронбергу не помог его человек в Надьреве, офицер Барток, у которого, как оказалось, были свои собственные методы работы.
Под прикрытием, под кроватью
Пятью неделями ранее Суббота, 20 июля 1929 года
Кровать деревенского глашатая была довольно низкой: расстояние между полом и поддерживающей решеткой из бечевок, на которой держался матрас, не превышало полуметра. Барток не догадался подтянуть эти бечевки, прежде чем забраться под них, и теперь они провисали прямо над ним. Он мог отчетливо различить их грубые волокна и тонкие распустившиеся волоски в тех местах, где они истрепались. Барток чувствовал себя так, словно находился в тесной клетке.