Граф Мольнар держал телефон в своем кабинете на правом дальнем углу письменного стола. Сейчас он потянулся за ним и придвинул к себе, после чего снял трубку и поднес ее к уху. Об окончательных результатах облавы Кронбергу пока еще не сообщали. Граф наклонился к телефонному диску и набрал «24». Это была прямая линия с прокуратурой Сольнока.
Тетушке Жужи всегда нравилось, как утренний свет освещает ее кухню. Он просачивался сквозь ткань ее кружевных занавесок, украшал стены и буфет. В погожие дни каждое утро ее жизни в этом доме было залито ярким солнечным светом.
Сейчас бывшая повитуха, сидя в потоке света и аккуратно обхватив пальцами небольшую мисочку с теплым кофе, осторожно поднесла ее к губам, а затем одним большим глотком опрокинула ее содержимое в себя. Она всегда пила кофе так, словно тушила небольшой пожар в горле, и всегда предпочитала пить его из мисочки, как это делали ее родители, бабушки и дедушки. Даже ее гадзо раньше пил его таким образом. Бывшей повитухе не хотелось нарушать эту традицию.
Где-то послышалось блеяние ягненка. Вероятно, тот находился в хлеве семьи Тубы. Скорее всего именно этому ягненку она помогла родиться этой весной. Одновременно с блеянием раздался бой барабана, которого тетушка Жужи пока не смогла расслышать.
Этот дом спал и просыпался вместе с ней. Он казался тетушке Жужи ее компаньоном. Им обоим не хватало Мары. Ее дочь всегда первым делом, как только вставала, начинала говорить – и продолжала болтать в течение всего дня. С тех пор как она съехала, молчание в доме ощущалось как тяжелая утрата. Тетушка Жужи этой ночью часто вспоминала о ней. Она догадалась, что ее тоже забрали жандармы.
Ублюдки-жандармы! Дьявол сожрет их души!
Цветы, которые она срезала несколько недель назад, все еще стояли в банках на подоконниках. Вода в банках стала мутной, с бежевыми завитками пены на поверхности, от нее исходил гнилостный запах, а лепестки цветов пожухли и скрутились в неряшливые кольца.
Бывшая повитуха почти ни одной ночи не провела целиком дома после праздника святых Петра и Павла, и здесь все оставалось так, как было в тот день. Она потянулась за одним из лепестков, раскрошила его в руке, как пепел, и бросила на стол перед собой. Она чувствовала, что лишилась всех физических и моральных сил и уже плохо соображала.
За исключением того, что она вздремнула накануне днем, вернувшись из Сольнока, тетушка Жужи не спала около сорока восьми часов. Кроме того, она была измотана многочасовой прогулкой под дождем и всю ночь ломала голову над возможностями побега из деревни, когда устроила себе всенощное бдение. Бывшая повитуха опустила руку в карман фартука и вытащила оттуда платок. Скомкав его в руке, она вытерла себе лоб и шею прежде, чем засунуть его обратно в карман.
После этого она потянулась за другим лепестком – и в этот момент заметила сквозь занавеску верхушки шлемов с перьями, которые виднелись над ее забором.
Тетушка Жужи отодвинула скамью и со стуком поставила свою мисочку на стол. Остатки кофе расплескались, забрызгав ее руки и фартук. Она приподнялась. От этого движения скамья упала на пол с оглушительным стуком.
Жужанна Фа-а-зе-е-каш! Выходите наружу!
Теперь она, наконец, смогла услышать барабанный бой деревенского глашатая.
Черт бы побрал этих ублюдков!
Тетушка Жужи опустилась на колени и подкралась к своей двери. Потянувшись к ручке, она осторожно нажала на нее. Деревенский глашатай снова закричал:
Жужа-а-а-нна Фа-а-зе-е-е-каш! Выходите наружу!
Дверь со скрипом приоткрылась. Тетушка Жужи остановилась на полпути и, словно нерешительная собака, опустила ладони на крыльцо, при этом ее колени все еще оставались на полу прихожей. Она чувствовала запах своего собственного тела. Пряди ее волос прилипли к потному лицу. Ее рот приоткрылся. Она тяжело дышала.
Громкий стук в ворота заставил ее отпрянуть.
Жужи Фазекаш! Выходи немедленно!
На этот раз кричал уже жандарм.
Выходи немедленно, Жужи, или мы войдем сами!
Бывшая повитуха откинулась назад, присев на корточки. Она оглянулась, осмотрев свой дом, затем бросила взгляд в сторону ворот, после чего прикинула расстояние до своего хлева. Любой ход казался ей неминуемо ошибочным.
Тетушка Жужи видела, как ее калитка раскачивается взад-вперед, громыхая и разламываясь от ударов. Теперь уже кричали оба жандарма. Тетушка Жужи посмотрела на задвижку калитки и веревку с тройным узлом, обмотанную вокруг нее. Она заперла калитку после того, как вернулась со своего всенощного бдения. На ее коже все еще виднелись царапины от обращения с грубой веревкой.
Сквозь щели в заборе она могла видеть, что там уже собирается небольшая толпа, голоса которой начали сливаться в один какофонический фон.
Калитка от ударов стала трещать, распадаясь на отдельные куски. Тетушка Жужи поднялась на ноги настолько быстро, насколько ей это позволяли ее возраст, вес и болезни, и спустилась с крыльца во двор. После этого она принялась озираться, словно ребенок во время игры, сбитый с толку. Еще один мощный удар, треск – и калитка с грохотом рухнула на землю.
Почти все те, кто проживал на улице Зеленой и на Сиротской улице, кто слышал крики и шум, проходя по улицам Джокай, Кошута и даже Арпада, пришли посмотреть на то, как жандармы производили арест бывшей повитухи. Часть пришедших столпилась на том пространстве, где только что стояла калитка, остальные с интересом заглядывали через головы.
Тетушка Жужи с трудом подняла и швырнула в сторону жандармов чурбак, стоявший под карнизом дома, на котором она любила сидеть. После этого она побежала к своему колодцу, схватила деревянное ведро и тоже бросила его в своих преследователей.
Менж а фенебе!
Добравшись до своего хлева, она устремилась прямиком к железной миске, стоявшей под деревянным столом с различными инструментами. У нее не оставалось времени запереть дверь хлева, однако к тому времени, как жандармы вбежали внутрь, она успела сделать четыре или пять глотков того, что плескалось на дне миски.
Среди собравшихся, которые постепенно перемещались во двор тетушки Жужи, были маленькие дети, пришедшие сюда со своими матерями. Они наблюдали за происходящим сквозь плотную толпу ног зевак.
Арест бывшей повитухи производили офицеры жандармерии Даньеловиц и Цазар, и им обоим мешали преследовать обвиняемую их тяжелые шлемы и штыки. Они освободились от них, при этом шлем Цазара отскочил под стол с инструментами, куда заползла и тетушка Жужи. Жандарм упал на колени и наклонился к ее искаженному гримасой лицу. Бывшая повитуха свернулась калачиком, поджав ноги к груди. От ее пропитанного потом платья отвратительно пахло. Цазар потянулся к ее руке, однако тетушка Жужи оказалась проворнее: она пружиной выпрямила ноги и толкнула его в грудь. Жандарм растянулся на земле в метре от стола с инструментами.
С трудом выпрямившись, Цазар предпринял еще одну попытку добраться до бывшей повитухи. Даньеловиц присел на корточки с другой стороны стола. Каждый из жандармов схватил тетушку Жужи за руку и потащил ее наружу, из-под стола.
Зеваки, столпившиеся во дворе, переместились теперь к дверям хлева и стояли там, удивляясь происходившему на их глазах и отчасти закрывая свет, проникавший со двора.
Цазар сразу же понял, что именно хлебнула из железной миски тетушка Жужи. У него дома в хлеве в большом горшке тоже хранился раствор поташа. Эту смесь он сам выщелачивал из овощей и использовал для приготовления мыла, отбеливателя и удобрений. Точно так же поступали и все его знакомые.
Жандармам, наконец-то, удалось вытащить тетушку Жужи из-под стола для инструментов. Солнечный свет, проникавший из дверного проема, падал прямо на ее лицо, делая его еще более свирепым. Ее глаза были частично скрыты за завесой упавших волос, однако Цазар все равно мог видеть, как взгляд бывшей повитухи отчаянно метался по стенам хлева. Спустя какое-то время она стала дышать открытым ртом, из ее горла донеслось странное бульканье. Цазар навалился на нее всем своим телом, изо всех сил удерживая ее руки. Тетушка Жужи молотила ногами по воздуху. Она сейчас была похожа на обезумевшую корову.
Цазар закричал:
– У кого здесь есть телега? Нам нужно отвезти ее к врачу!
Никто не ответил ему.
– У кого есть телега? У кого здесь есть телега? Мог бы пригодиться просто бык! Мы могли бы посадить ее на быка! Или даже просто на мула! Или на что там у кого есть! Ее нужно отвезти к врачу!
Никто из собравшихся во дворе опять не произнес ни слова.
У тетушки Жужи на столе для инструментов стояло ведро с молоком. Когда старый Амбруш был жив, он регулярно снабжал бывшую повитуху молоком. После его смерти ей стало труднее получать его на постоянной основе и в прежнем количестве, однако, поскольку она жила теперь без детей и внуков, одного ведра ей вполне хватало.
Даньеловиц схватил это ведро и быстро поставил его рядом с Цазаром. Часть молока от резкого движения выплеснулась на пол.
Спина тетушки Жужи внезапно выгнулась дугой. Цазар еще сильней прижался к ее телу, пытаясь удержать бывшую повитуху. Ее шея тоже изогнулась. Жандарм почувствовал, как одновременно напряглись ее руки.
Даньеловиц сложил ладони ковшиком и опустил их в ведро с холодным молоком. Единственная надежда на спасение тетушки Жужи заключалась в том, чтобы влить в нее хотя бы немного молока, которое нейтрализовало бы яд в ее крови. Он выплеснул молоко из своих ладоней на лицо бывшей повитухи.
Зеваки, столпившиеся в дверях хлева, вытягивая шеи, чтобы получше разглядеть происходящее. Плакавших детей постарались поскорее увести прочь.
Даньеловиц попытался приоткрыть тетушке Жужи рот, но ее челюсти были сжаты намертво, и раздвинуть их у него не хватало силы. Жандарм взял в руки все ведро, поднес его к губам бывшей повитухи, наклонил его и принялся равномерно выливать молоко ей на лицо. Оно стало стекать по ее шее и образовывать белую лужицу на полу рядом с ней. Ни одна капля молока не попала в ее плотно сжатый рот.