Пока Томпсон настраивал фотоаппарат, Аллейн повернул остальные выключатели и приступил к осмотру залитой ярким светом студии. Фокс присоединился к нему.
— Странное какое-то преступление, — сказал он. — Я бы сказал — романтическое.
— Господи, Фокс, у вас слишком мрачные представления о романтизме.
— Тогда — громкое, — поспешил исправиться Фокс. — К утру сюда нагрянут целые орды репортёров.
— Хорошо, что вы мне напомнили — я должен отправить телеграмму Батгейтам. Они ждут меня завтра. Перейдём к делу, Братец Лис[7]. Сейчас мы видим студию такой, какой она была этим утром, когда собрался весь класс. На всех палитрах смешаны краски, на мольбертах укреплены холсты. У нас есть семь эскизов — семь разных версий обнажённой натуры.
— Да, это ценно, — согласился Фокс. — Те из них, по меньшей мере, которые имеют хоть отдалённое сходство с человеческим существом. Вот эта кошмарная мазня слева больше напоминает мне скопище червей, чем обнажённую женщину. Неужто это и в самом деле она?
— Похоже, что да, — произнёс Аллейн. — судя по всему, этот художник отдаёт предпочтение сюрреализму, или выражает свои чувства в ином измерении, недоступном нам, простым смертным.
Он присмотрелся к холсту, потом перевёл взгляд на рабочий столик.
— Вот, нашёл. На коробке с красками. Филлида Ли. Да, Фокс, работа довольно чудная, согласен. Зато вот эта громадина по соседству уже придётся нам по вкусу. Тут уж все чётко и ясно.
Аллейн указал на монументальное полотно Кэтти Босток.
— Здорово, — восхитился Фокс. Он водрузил на нос очки и вперился в картину.
— Здесь прекрасно показано положение тела, — сказал Аллейн.
Полицейские переместились к мольберту Седрика Малмсли.
— А вот тут, похоже, трудился наш иллюстратор, — заметил Аллейн. — Да, вот как раз и рисунок к криминальному сюжету.
— О Боже! — воскликнул поражённый до глубины души Фокс. — Он изобразил девушку уже после смерти!
— Нет, нет, — поспешил успокоить его Аллейн. — Это изначальный материал. Он только добавил сюда кинжал и мертвенный взгляд. Вот тут целая охапка таких набросков. Гм, довольно соблазнительные формы — что-то есть в его манере от Бердслея, по-моему. Ого! — Аллейн обнаружил изящную акварель в старинном стиле, изображавшую троих косцов посреди поля со скирдами сена, за которым виднелись подстриженные ивы, а в отдалении высился средневековый замок с зубчатыми стенами, витиеватыми оконцами и резными башенками. — Занятно, — пробормотал Аллейн.
— Что именно, мистер Аллейн?
— Чем-то мне это знакомо. Не могу вспомнить — словно одна половина мозга опережает другую. Ладно, не имеет значения. Послушайте, Братец Лис: прежде чем двигаться дальше, мне бы хотелось рассказать вам о том, что уже известно мне. — И Аллейн изложил ему всё, что узнал из рапорта Блэкмана и из беседы с Трой. — И вот, что из этого вышло, — закончил он. — А ведь вся эта история с кинжалом и завязалась-то десять дней назад лишь потому, чтобы доказать: да, мол, автор не приукрасил, убить так и в самом деле можно.
— Понимаю, — кивнул Фокс. — Что ж, теперь авторскую версию можно считать окончательно доказанной.
— Да, — невесело согласился Аллейн. — Окончательно и бесповоротно. Кстати, как видите, Малмсли изобразил, что кончик кинжала торчит из-под левой груди убитой. И для пущей убедительности добавил алую струйку крови. Н-да, любопытное собрание.
— А вот эта картина мне по-настоящему нравится, — с одобрением сказал Фокс.
Он остановился напротив мольберта Вальмы Сиклифф. На картине, написанной размашистыми и сочными мазками, была изображена подчёркнуто удлинённая обнажённая фигура. Художница использовала необычное сочетание синих и розовых тонов.
— Очень элегантно, — похвалил Фокс.
— Даже слишком, — пробормотал Аллейн. — Однако! Вы только сюда взгляните!
Всю написанную акварельными красками картину Френсиса Ормерина наискось пересекала грязно-синяя полоса, которая заканчивалась совершенно омерзительной кляксой. Произведение выглядело безнадёжно испорченным.
— Похоже, тут что-то случилось.
— Судя по всему — да. Табурет перевернут. Вода в ведёрке расплёскана, а одна из кистей валяется на полу.
Аллейн подобрал кисть и провёл ею по палитре. На светлом фоне появилось грязно-синее пятно.
— Должно быть, художник уже приготовился нанести на картину эту краску, когда его что-то настолько испугало, что рука резко дёрнулась и кисть мазнула по диагонали. Он вскочил, опрокинув табурет и толкнув столик. Бросил кисть на пол. Посмотрите, Фокс — почти по всей студии видны следы беспорядка. Обратите внимание на груду кистей перед этим крупным холстом — это, наверное, картина Кэтти Босток — мне её стиль знаком. Так вот, кисти эти явно брошены на палитру в сумятице. Ручки перепачканы краской. А теперь взгляните на эти тюбики с краской и кисти. Неведомый нам ученик сначала уронил тюбик на пол, а затем наступил на него. Цепочка следов ведёт прямо к подиуму. Следы, пожалуй, мужские — верно? Вон он сколько натоптал, и почти повсюду. А вот наша сюрреалистка, мисс Ли, перевернула бутылочку терпентина прямо на свой ящик с красками. Да и на рабочем столике иллюстратора царит полный ералаш. И он положил мокрую кисть прямо на чистую рукопись. Да, сюда, пожалуй, можно приводить начинающих следователей, чтобы тренировались.
— Но нам весь этот беспорядок говорит лишь об одном, — заметил Фокс. — Что они все переполошились. Хотя вот по этому полотну такого не скажешь.
Он снова вернулся к картине Сиклифф и залюбовался ею.
— Вам, похоже, приглянулась манера мисс Сиклифф, — лукаво произнёс Аллейн.
— Что? — встрепенулся Фокс, переводя взгляд на Аллейна. — Черт побери, сэр, как вы определили, чья это работа?
— Очень просто, Фокс. Это — единственное рабочее место, на котором царит полный порядок. Сами оцените — все абсолютно идеально. Аккуратный ящичек, кисти чисто вымыты, лежат рядом с палитрой, тряпочка тоже под рукой. Я предположил, что картина принадлежит мисс Сиклифф, потому что именно она находилась рядом с натурщицей, когда та встретила свою смерть. Я не вижу причин, по которым общий беспорядок должен был затронуть вещи мисс Сиклифф. Строго говоря, именно она убила мисс Глюк. Она ведь опустила обнажённое тело натурщицы на острие кинжала. Конечно, если мисс Сиклифф не убийца, вспоминать об этом ей довольно несладко. Да, скорее всего полотно принадлежит её кисти.
— Что ж, босс, в логических построениях вам не откажешь. Ох, вот уж где настоящий бардак! — Фокс склонился над раскрытым ящиком Уотта Хэчетта. Там в полном беспорядке громоздились початые и почти пустые тюбики масляных красок; многие — без крышечек. Лоточки и кисти были залиты клейкой желеобразной массой, к которой прилипала всяческая дребедень. Окурки, спички, кусочки угля перемешались с обрывками листьев, сломанными веточками и чудовищно грязными тряпками.
— Только навоза не хватает, — протянул Фокс. — Ну и неряха!
— Точно, — кивнул Аллейн. — Со дна одного из особенно загаженных лоточков он извлёк засохший лист и принюхался.
— Голубой эвкалипт. Значит, неведомый чистюля — скорее всего не кто иной, как наш австралиец. Забавно, ведь он подцепил этот листок, рисуя этюд в каком-нибудь буше на противоположном полушарии. Я знаю этого юнца. Он взошёл на борт нашего корабля в Суве, вместе с мисс Трой. И путешествовал с ней за её же счёт.
— Вот как, — безмятежно изрёк Фокс. — Может быть, вы и с мисс Трой знакомы, сэр?
— Да.
— Мы закончили, сэр, — послышался голос фотографа.
— Хорошо, сейчас иду.
Аллейн подошёл к помосту. Труп натурщицы лежал в прежнем положении. Аллейн задумчиво посмотрел на тело, припомнив слова Трой: «Покойники всегда приводили меня в ужас.»
— Да, при жизни она была красива, — тихо произнёс он и накрыл тело простыней. — Перенесите её на тот диванчик. Кажется, это диван-кровать. Можно уже отвезти тело в морг. Вскрытие вы произведёте завтра, доктор Амптхилл?
— Да, первым же делом, — кивнул врач. — Машина из морга уже ждёт снаружи, на подъездной аллее. Студия встроена в кирпичную стену, которая отделяет этот сад от подъездной аллеи. Мне показалось, что мы сбережём время и силы, если машину подгонят задом вот к этому окну и подадут через него носилки.
— Вот к этому, говорите?
Аллейн подошёл к окну в южной стене студии. Наклонившись, осмотрел пол.
— Здесь, похоже, трудился наш скульптор, Гарсия. Весь пол усеян комочками глины. Свет из окна падал прямо на его работу. Постойте-ка минутку.
Аллейн включил фонарик и осветил подоконник. Он был испещрён перекрёстными царапинами.
— Кому-то подобная идея пришла в голову до вас, доктор, — сказал он Амптхиллу. Вынув из кармана пару перчаток, Аллейн натянул их и открыл окно. Свет, падавший из студии, осветил стоявший снаружи белый погребальный фургончик. Воздух казался зябким и промозглым. Аллейн посветил фонариком вниз, на землю. Прямо под окном, на мягкой почве чётко отпечатались следы автомобильных шин.
— Взгляните-ка, мистер Блэкман.
Суперинтендант перегнулся через подоконик.
— Да, кто-то подогнал машину прямо к этому окну, — сказал он. — По словам мисс Трой, за вещами Гарсии в субботу утром приезжали из службы доставки. Может быть, Гарсия сам распорядился, чтобы они подкатили прямиком к этому окну? А? Можно такое допустить? Гарсия передал вещи через окно, их погрузили в машину, а он преспокойно отправился налегке.
— Пешком, — добавил Аллейн. — Что ж, вы, должно быть, правы. Но тем не менее, если не возражаете, я хотел бы, чтобы носилки вынесли через дверь студии. Может быть, в этой стене где-нибудь ещё прорезана дверь? Вы не знаете?
— Неподалёку отсюда находится гараж. Мы можем отнести носилки туда, а фургончик подъедет к воротам гаража.
— Это меня уже больше устраивает, — кивнул Аллейн.
Блэкман крикнул в окно:
— Эй, ребята! Подъезжайте к задним воротам и присылайте санитаров с носилками сюда. Их встретит наш чёлок.