Бэль принадлежала к тем, кто идет легкой походкой, держа нос по ветру, с любопытством встречая все сюрпризы пути, убежденная в том, что горизонт всегда краше тротуара.
Его реальная сила заключалась в том, чтобы никогда ничего не добиваться, но давать людям приходить к себе, никогда не играть в заводил, но принимать власть, которую ему доверяли, ничего не просить, но ждать, пока поднесут сами.
Если бы ее спросили, Магги ответила бы, что давно не любит своего мужа. Она бы непременно добавила, что представляет себе, как начинает новую жизнь без него. И все равно она не могла объяснить себе, как ему удается так ее забавлять, так же, как она не могла понять, почему ей как будто чего-то не хватает, когда он далеко от дома.
Она отлично понимала точку зрения коммерсанта, и ничто не выводило ее из себя больше, чем продуктовые капризы туристов и всех тех, кто превращает еду либо в предмет ностальгии, либо в рефлекторное шовинистическое чванство. Ее удручало зрелище соотечественников, которые при посещении Парижа скопом набивались в фастфуды, их жалобы на то, что ничто не напоминает жратву, которой они привыкли давиться целый год. Она видела в этом чудовищное неуважение к посещаемой стране, и уж тем более если речь шла, как в ее случае, о земле, предоставившей убежище.
В фильмах любят показывать, что сила служит справедливости, а все потому, что любят силу, а не справедливость. Отчего людям больше нравятся истории про месть, а не истории про прощение?
Я уважаю врагов, которые играют по тем же правилам, что и я.
Ни психиатры, ни адвокаты, ни утраченные друзья, ни один из этих типов с благими намерениями — никто не попытался понять его показания: его сочли монстром и все бросились его осуждать.
Если по шкале ценностей первое место она отводила времени, проведенному с семьей, то сразу за ним шло время, проведенное без семьи.
Никто не забывает. И никогда не прощает. Вранье все, что про это говорят.
… в криминале, как и везде, люди уважают чемпионов. Люди любят подвиги, это чуть ли не последняя вещь, которая их еще изумляет. Какое дело до дисциплины, когда у человека талант.
Вы знаете, когда я и вправду понял, что делаю что-то страшное, рассказывая свои воспоминания? Это когда в них выстрелили из базуки.
Если ничто не возникает из ничего, если все только видоизменяется, то это относится и к ненависти, и к несправедливости, которые обращаются в судьбу и в удары рока. Гармония не терпит пустоты.
С тех пор как отец умер, все его сразу полюбили.
Он никогда не изменял Сандрин. Или делал это так далеко за пределами Франции, что не в счет.
Супружеская измена занимала довольно высокую ступеньку в разработанной ею шкале грехов.
Я не люблю измываться над людьми без дела, потому что все мои садистские наклонности удовлетворяются, когда я измываюсь над людьми за дело.
И как пуля, не попавшая в цель, неудачная реплика чаще всего оказывалась фатальной.
Если я хочу, чтобы мне поверили, в моих интересах держаться в стороне от правды, иначе меня примут за фантазера.
Пугать его было все равно что кусать бешеную собаку, царапать обезумевшую кошку или дразнить разъяренного медведя. Если пахло жареным, он не боялся ни унижения, ни боли, ни даже смерти.
Вначале точно должно быть какое-то слово, одно-единственное, все остальные придут потом.
Нет ничего увлекательней чужого несчастья.
Младшие учились играть в войну, храбрые учились играть в любовь, а старшие с помощью мобильника устраивали свою социальную жизнь.
Билли Батгейт
Роман «Билли Батгейт» был написан Эдгаром Доктороу в 1989 году. Это шестой роман знаменитого писателя из Бронкса. Как и в большинстве предыдущих работ, в нем писатель обращается ко временам Сухого закона. Роман был экранизирован в 1991 году. Главные роли в этом фильме сыграли Дастин Хоффман, Николь Кидман и Брюс Уиллис.
Цитаты
На поверку оказалось, что я снова попал в самую точку, как тогда, при жонглировании. Что бы я ни сделал, все срабатывало, я не мог ошибиться, меня будто вели свыше, я ощущал, что бы в дальнейшем ни случилось, это обязательно будет связано с мистером Шульцем.
Я не хочу платить за чужие ошибки. Только за свои. Я думаю, что сейчас, чтобы научиться — надо сразу идти наверх.
Я желал ее тем местом за небом, где начинаются слезы, тем кусочком горла, где ломающийся голос раскалывает слова.
Женщины и бега опасны даже в отдельности. Вместе они просто гибельны.
Как же я восхищался его жизнью, с ее укусами со всех сторон, с постоянным вызовом правительству, которому ты не нравишься, которое тебя не хочет терпеть, а хочет разрушить все твое, и поэтому ты должен сам себе построить защиту с помощью денег и людей, развертывая вооруженную линию обороны, покупая союзы, патрулируя границы, как бы разделяя себя и его — это государство, своей волей, умом и воинственным духом, и проживать в самой середине этого монстра, в самом его нутре.
Никаких попыток ни с чьей стороны на предмет объяснений, почему все прошло именно так, никогда не было и никто не пытался ничего оправдать. Я это знал и не задавал вопросов.
У нее был премилый голосок и она так смотрела, будто перед ней необозримая даль.
Когда преступление вершится без помех, оно скучно. Очень прибыльно и очень скучно.
Для меня оставалось загадкой, как при всей своей красоте сельская местность может быть такой неуловимо печальной.
Америка — это страна-жонглер, и мы все как-нибудь сможем продержаться в воздухе, причем летая не из руки в руку, но от света к тьме, от ночи к дню…
Закон не Бог придумал. Закон — это общественное мнение. Я вам многое о законе могу рассказать… Закон — это деньги, которые я плачу за него, закон — это мои накладные расходы.
… о репортерах никогда ничего точно неизвестно, о себе они не пишут, они для тебя просто бесплотные существа, навязывающие слова, из которых складываются представления и мнения, себя они не выдают, совсем как фокусники, только жонглирующие словами.
…если ему надо будет узнать что-то от меня, то он узнает это через математику.
В моей маме есть нечто от волшебницы. Она — высокая женщина, выше меня. Она — выше моего отца, судя по фото на бюро в главной комнате, становившейся ее спальней, когда она разбирала диван. Много лет назад она перечеркнула фигуру мужа цветным мелком крест-накрест. А до этого бритвой сцарапала его лицо. Да, да, она делала подобные вещи. Когда я был совсем малым, то думал о всех ковриках мира, что они сделаны из мужских пиджаков и брюк. Она прибила его пиджак на входе гвоздями к полу, как шкуру зверя. Еще у нас в доме всегда стоял запах свечей и пригарков. Вот такая квартира!
Город — это остановка в земноводном путешествии, это место, куда мы вылезаем, покрытые липкой грязью, и едим, и оставляем свои следы, и танцуем, и сбрасываем нашу чешую, прежде чем отправиться в черные горы, где дуют сильные ветры и нет дождей.
Мир в большинстве своем хаотичен и событиен, но каждый случай потенциально пророчит тебе что-то.
Пока в ваших ушах не раздается близкий свист пуль от боя, происходящего на ваших глазах, невозможно понять, как стремительна жизнь. Она в такие секунды превращается в сгусток энергии, никакие законы и правила не действуют.
Деньги — это тоже бумага, и ее место в сортире.
Любители разбавленного виски со льдом хотели от жизни слишком многого и теряли не меньше.
… Видеть того, о ком ты знал только по газетам, уже само по себе поразительно, но увидеть человека, про которого газеты пишут, что он находится в розыске, — это уже почти чудо.
… Закон не Бог придумал. Закон — это общественное мнение. Я вам многое могу о законе рассказать… Закон — это деньги, которые я плачу за него (прим. — за адвоката), закон — это мои накладные расходы. Трепачи могут одно сделать законным, другое — незаконным, все эти судьи, адвокаты, политики — они ведь тоже по-своему мошенничают, только стараются ручки не замарать. Разве их можно уважать? Не советую. Уважайте себя.
Даже преступная деятельность, если видишь ее изнутри, день за днем, выглядит скучной.
… если ты не бегаешь и не прячешься и находишься в розыске, значит, ты можешь заставить людей не видеть себя, а это уже очень серьезное колдовство. Понятно, что это делается помахиванием долларами, махнул долларами — и тебя не видно. Но все равно это тяжелый и опасный фокус, и он может сорваться в самый неподходящий момент.
Мысль о том, что люди могут пережить любую потерю, пока остаются сами собой, несколько успокоила меня.