ре метров от него.
Когда прозвенел звонок, Гарри вздрогнул и потянулся за учебником, собираясь на обед. Новый профессор защиты стоял у его парты, глаза за кустистыми седыми бровями выцвели почти до белизны, в них застыло какое-то непередаваемое выражение.
— Могу я идти, сэр? — осторожно поинтересовался он. Нельзя назначать ему отработку, на этой лекции не спала одна только Гермиона.
— Да, мистер Поттер, — старик неловко и не слишком охотно отступил в сторону. От него исходило что-то смутное, отдаленно напоминающее удовольствие, но Гарри не стал заострять на этом внимание.
— Старый хрыч, — буркнул Рон, намазывая маслом бутерброд и передавая его Гарри. — Бери осторожнее… Как будто им больше некого прислать было… Будешь пирог с почками, Гарри? — дождавшись утвердительного кивка, Рон продолжил: — Ему же лет триста, наверное, на кладбище прогулы ставят, а он к нам приперся…
— Рон! — шикнула на него Гермиона. — Профессор Далмош еще Дамблдора учил.
— Оно и видно, — вздохнул Уизли. — Гарри, друг, если бы его только видел — ему самое место в музее… среди чучел.
Гермиона налила ему чай, осуждающе покосилась на Симуса, с уверенным согласием кивавшего Рону. Дина и Невилла, как и сестер Патил, забрали домой, и третий курс Гриффиндора разом сократился едва ли не наполовину.
— Профессор Как-его-там временами забывает, о чем рассказывал, и смотрит на доску, чтобы вспомнить тему урока, — ухмыльнулся он. — Близнецы Уизли один раз написали «обнаружение и разведение Пожирателей смерти в условиях крайнего севера», так он на эту тему лекцию и прочитал.
Крис расхохотался:
«Почему самые интересные уроки проводятся не у нас? У меня столько тем, о которых хочется послушать…»
Следующую лекцию по защите преподаватель снова читал у парты Гарри. Внимания Поттера он при этом не требовал, было похоже, что профессору просто нравится новое место. Скрипучий старческий голос на нем звучал чуть живее и увереннее, но в другие часы Далмош стоял за кафедрой и не пытался приблизиться к ученикам. После недавних событий из школы забрали многих учеников, и четыре факультета временно объединили на занятиях. Странному поведению профессора удивлялся весь третий курс, выдвигались различные гипотезы, включавшие как влюбленность в героя, так и стремление рассмотреть его поближе. Гарри чувствовал только, что профессору отчего-то нравится стоять рядом с ним куда больше, чем просто опираться на кафедру. Конечно, это было необъяснимо, но не так уж и неудобно, особенно если привыкнуть к монотонному бубнению над ухом.
Затем начались каникулы, и Гарри, немало удивив профессора МакГонагалл, заявил, что хотел бы «провести это чудесное, но в данный момент сложное для него время в узком семейном кругу». Раньше он никогда не упоминал при ней о родственниках, и было похоже, что декан Гриффиндора ничего не знала об истинной подоплеке их отношений, потому что его тут же повели в больничное крыло. Мадам Помфри вручила ему маленький пузырек с зельем, наказала регулярно капать глаза и дала добро на поездку в Лондон. Рону и Гермионе, знавшим о жизни Гарри у Дурслей, он сказал, что желает некоторое время провести подальше от волшебного мира. К этому желанию они отнеслись с пониманием и пожелали счастливого пути, осторожно пожав руку на прощание. В присутствии Гарри вообще все обитатели замка становились чрезмерно осторожными. То ли боялись навредить слепому магу, то ли инстинктивно чувствовали исходящую от Химеры опасность. Впрочем, Гарри подозревал, что не последнюю роль в таком отношении к нему сыграла последняя статья Риты Скитер.
Хватило небольшого ментального внушения, чтобы сопровождавший его аврор остался в «Дырявом котле» и предоставил Гарри полную свободу действий, искренне полагая, что миссия выполнена, и мальчик уже у родственников. Раз уж у Крысолова в Косом переулке есть магазин, к которому прилагается комната и кровать, коей он в силу своей природы не пользуется, почему бы ей не воспользоваться Гарри? Накладывать на себя иллюзии он не собирался, все равно он них нет никакого толка, когда ты регулярно в кого-нибудь врезаешься. Но создание грани мастерски отводило магам глаза, пока они шли к Гринготтсу, и под ногами едва слышно похрустывал снег. Кожи мельком касались крупные хлопья, и Гарри с наслаждением подставлял лицо падающему снегу, позволяя Крысолову молча вести себя за руку.
Грабцверг, хранитель фамильных сокровищ Поттеров, а точнее того, что от них осталось со временем, предложил ему горячий шоколад.
— О вас пишут, мистер Поттер, — скрипучим голосом произнес гоблин. — Многое пишут. Разное…
— Рита Скитер? Нет, не говорите мне, что она написала. Я не за этим пришел. Слова клятвы были сказаны здесь полтора года назад, слова клятвы текут в моей крови, — начал он ритуальную формулу, подсказанную Крисом. — Слова клятвы жгут мой разум и мою плоть. Я пришел освободиться от них.
Гарри медленно коснулся лезвия старинного ритуально кинжала, позволил капле крови окрасить сталь. Со стороны даже не было заметно, что он слеп, движение было вполне уверенным. Черная лента на глазах и сова на плече говорили об обратном, но гоблин не стал интересоваться, как волшебнику удалось найти на столе ритуальное оружие. Спектр его эмоций с легкого любопытства мгновенно сместился к шоку и недоверию.
— Мистер Поттер, — медленно, внятно проговорил Грабцверг, — если я вас правильно понимаю, вы нашли и принесли мне меч Годрика Гриффиндора? Всего за полтора года вы достали артефакт, за которым несколько наших кланов охотились на протяжении многих столетий?
Гарри бы на его месте тоже бы не поверил.
— Да, именно это я и сделал.
С минуту гоблин внимательно изучал лицо клиента, а затем пискнул, сорвался с кресла, в котором до этого сохранял неимоверно важную позу, и вплотную приблизился к последнему потомку Поттеров. Чужое ликование едва не размазало разум Гарри по ближайшей стене. Чтобы осадить пыл распорядителя сокровищ, он торопливо снял остатки Клети, оставив и на ней несколько капель крови и прошептав заклинание, чтобы сделать артефакт видимым.
— Есть только одна проблема, мистер Грабцверг. Меч Гриффиндора, как вы, наверное, догадались, хранится здесь, и я не знаю, можно ли его извлечь.
Ликование снова сменилось подозрением, когда узловатые пальцы гоблина приняли золотую цепочку. Даже глазами Хедвиг Астральная Клеть, любимый артефакт Гарри, представляла собой жалкое зрелище: золото оплавилось и кое-где потемнело от магии, звенья потеряли форму. Но все же цепочка не была разомкнута, а это внушало надежду, что гоблины, которые и создали Клеть, смогут ее восстановить.
— Я покажу это мастерам, мистер Поттер, — недовольно проскрипел Грабцверг. — Хотел бы я знать, какая сила в этом мире способна так искорежить могущественный артефакт. Вижу, не все, что о вас пишут, ложь. Надеюсь, вы понимаете, — спохватился он, — что если мы не получим меч, договор будет расторгнут?
Гарри заставил себя кивнуть. Реакция гоблина была ожидаема, но в горле все равно пересохло.
Через несколько часов Грабцверг и еще один старый гоблин в странных очках, снабженных дюжиной стекол разных форм и размеров, вернули ему Клеть. Судя по тому, каким счастьем искрились их ауры, меч не пострадал, и теперь по всему британскому отделению Гринготтса разносилась весть о нежданном, но безумно желанном рождественском подарке. Когда гоблины вернули ему то, что еще удалось вытащить из Клети, Гарри осознал, что у него повод для радости только один — возможность найти Сердце Мира. Из всего, что они с Крисом собирали почти три года, не уцелело ни одного флакона зелий, ни одного учебника. Всплеск разрушительной магии арканов уничтожил даже «Тропу теней», любимую книгу Гарри, которую ему было жаль еще больше самой Клети. Уцелели почему-то лишь две книги: найденная в кабинете Дамблдора (ее Крис прижал к груди с таким блаженством, будто самолично вытащил из огня единственное дитя) и какой-то маггловский труд, в котором Гарри с удивлением узнал давно забытый подарок Алисы.
«Какого гхыра сгорела моя «Тропа», а вся эта хрень даже не обуглилась?!» — чуть ли не в голос взвыл он.
«Но-но, не обижай мое сокровище, — одернул его Крис. — Свою «Тропу» ты и так до дыр зачитал, а книг о магии древних майя во всем мире только три экземпляра…»
«… которые представляют ценность разве что для двинутых коллекционеров, потому как никакой практической пользы не несут», — обиженно закончил Гарри.
— Также мы обнаружили и это, лорд Поттер, — Грабцверг протянул ему кусок пергамента.
Гарри настолько обрадовался, узнав Карту мародеров, что даже не заметил, как его назвали лордом. Карта, впрочем, тоже оказалась безнадежно испорченной: некоторые помещения сохранились и в них даже виделись точки-ученики, но две трети пергамента были либо залиты чернильными пятнами, либо линии на них размывались и хаотически смешивались, будто в замке отныне не существовало самого понятия «пространство».
— К сожалению, вряд ли кому-либо удастся привести ваше имущество в прежний вид, милорд. Мы не знаем, чем был этот пергамент и тем более не знаем, что он такое теперь, — заговорил незнакомый гоблин. — Пользоваться вашей старой Клетью слишком опасно, позвольте сделать вам подарок от нашего клана.
Гарри молча принял бархатную коробочку с вышитыми на ней незнакомыми рунами.
— Дайте нам пару недель, лорд Поттер, и мы исполним свою часть договора. Кровь помнит слова, — торжественно поклялся Грабцверг, проводив его не просто до самого выхода, но до последней ступеньки крыльца, что среди гоблинов означало крайнее уважение.
В случае Криса это, наверное, означало бы «присмотрю за этим до порога, а то вдруг чего стащит». К счастью, о Крисе гоблины не знали.
Как оказалось, на второй этаж своего магазина Крысолов даже не заглядывал. Спальня, полная пыли и паутины, впечатлила Гарри даже больше, чем Тайная комната или грань. Парочка боггартов возникла посреди комнаты, смерила друг друга надменными взорами и переключилась на Гарри. Тот, недолго думая, позвал Добби, указал эльфу на область, требующую немедленного внимания, и пошел пить чай в приятной компании. Приятная компания кроме него самого и его шизофрении включала создание из-за грани и двоих безукоризненно выглядящих двойников, наделенных властью и могуществом архимагов и глав древнего и благородного рода. Даже мимика у боггартов была совершенно одинаковая, что уж говорить об умении подавить и показать другим их ничтожность и бесполезность одним своим присутствием.