дках. И конечно, все эти парни ужасно жалели ее за то, что она должна связать свою жизнь с пожилым мужчиной. Так что Паскаль в какой-то мере отыгрывался, а Мэт искренне надеялся, что хуже ему от этого не станет.
С другой стороны, толпа молодежи представляла собой вполне надежное прикрытие для Паскаля, да и Мэт не слишком-то бросался в глаза, шагая рядом с искателями приключений среднего возраста. Да, конечно, он был помоложе, ему не исполнилось и тридцати, а остальным тут явно было или ближе к сорока, или чуток за сорок. Хотя если учесть, что на дворе стояли средние века, то шагающим рядом с Мэтом мужчинам и женщинам могло быть и тридцать или чуть больше. Порой крестьяне тут выглядели настоящими стариками в тридцать пять. Вот и выходило, что Мэт попадал как раз посерединке между двумя группами и несколько выделялся, но ведь он был менестрелем в конце концов, и для него было вполне естественно присоединиться к веселой толпе.
Однако Мэта эта миграция на юг здорово смущала. Деревенская молодежь просто не знала законов большого города, а ни у кого из старших не было обручальных колец. Мэт подозревал, что все они скорее всего просто сбиты с толку, как та пара, с которой он поговорил.
Все, потому что впереди на дороге виднелось еще несколько молодежных компаний, весело хохотавших и передававших друг другу бурдюки с вином, и несколько групп поменьше, состоявших из людей постарше, болтавших, размахивавших руками и флиртовавших так же откровенно, как и их юные соотечественники.
Неужели половина деревенского населения тронулась в Венарру? А чем занималась остальная половина, брошенная дома? Ну, кроме того, что эти люди нянчились с детьми — если нянчились?
Чем эти люди занимались, вскоре выяснилось: когда компания, к которой присоединились наши друзья, остановилась перекусить в придорожном трактире.
— У нас там битком! — извинялся перепуганный хозяин, стоя в дверном проеме и отмахиваясь от новых клиентов. — Ежели купите чего, это мы вам с радостью продадим: мяса там, сыра, хлеба, пива, — а сесть негде, уж вы мне поверьте!
Прошло несколько минут, и хозяину со служанкой пришлось изрядно попотеть, принимая заказы «на вынос», но когда кто-то из тех, что были постарше, сунулись было помочь, в дверях трактира показалась пожилая женщина и гневно обвинила их:
— Мразь! Подонки! У вас, видать, сердца из камня! Вы побросали ваших жен и детей на съедение волкам, да? Пожертвовали ими ради собственной похоти? Стыд вам и позор!
Взрослые путники удивленно таращили глаза. Потом вперед вышла одна дородная матрона и расхохоталась:
— Я жену не бросила, уж ты мне поверь!
И вся толпа облегченно рассмеялась за ней следом.
Женщина в дверях покраснела:
— Зато ты бросила детей! Хорошеньких малышек, что сосали твою грудь, ты бросила их, чтобы они получали тычки и пинки от их папаши! Ты бросила мужа, чтобы он один заботился об их пропитании, и ему теперь надо и за землей ухаживать, и пытаться как-то нянчиться с детьми! Что теперь ждет их всех, как не несчастья?
— Для мужа-то моего несчастье было бы, коли бы я с ним осталась, — отрубила неверная жена. — Не сомневаюсь, он уже нашел себе бабу — вот пусть она и нянчится с детьми!
— Не лезь в чужие дела! — выкрикнула другая женщина, и вся толпа огласилась выкриками и оскорблениями.
Вся красная, дрожа от гнева, женщина ретировалась в трактир.
Мэт вложил монетку в руку Паскаля.
— Купи два маленьких мясных пирога и кувшин пива, ладно? Хочу пробраться внутрь и дослушать до конца.
— Нет, я тогда пойду с тобой! — заупрямился Паскаль.
— Уймись.
— Не уймусь.
Мэт с сомнением поглядел на Паскаля.
— Ну ладно, может, сумеешь мне подыграть. Ладно, давай рискнем.
Хозяин встал и загородил им дорогу.
— Там полно народу, я же сказал! Не пущу!
— Что, даже менестреля не пустишь? — прищурился Мэт, выхватил из-за спины лютню и извлек из нее благозвучный аккорд.
Глаза у трактирщика загорелись, но он пробурчал:
— Сидеть негде.
— А я и так всегда стоя пою.
— Я тебе платить не стану.
— Да ладно! Мой напарник пустит шляпу по кругу, — сказал Мэт и кивнул в сторону Паскаля, который тут же стащил с головы шляпу.
Трактирщик смерил их обоих взглядом с ног до головы, видимо, счел неопасными и кивнул:
— Ладно, проходите.
Мэт вошел. Паскаль следом за ним. Заметив это, несколько путников тоже рванулись было к двери, но хозяин тут же загородил проем.
— Я только менестреля пустил, чтобы он развлек посетителей!
Толпа поворчала, повозмущалась, однако рисковать и пробиваться внутрь больше никто не стал.
В зале царил полумрак. Та женщина, что выходила побраниться на порог, все еще не остыла:
— Нахалы, изменщики! Обманщицы! Подонки! Повесить бы их всех, и дело с концом!
— Они за это поплатятся, — стал утешать ее сидевший напротив нее мужчина. — Вернутся и будут на коленях ползать, Клотильда, будут умолять, чтобы мы пустили их обратно. Поднаберутся ума, намучаются и вернутся все до единого. И моя Мод вернется, и твой Корин.
— Я его назад не пущу, только разве что если ползком приползет! Чтобы я его вот так взяла и пустила, когда он ушел, даже не попрощавшись с нами!
— Мы должны простить их, — пробормотал мужчина. — Нам, тем, кто остался здесь, нужно терпеть.
— Так уж и терпеть? — Клотильда уставилась на него, и горечь в ее взгляде вдруг превратилась в любовный жар.
Мужчина выпучил глаза и смутился.
— Мы же... ты же замужем, Клотильда, а я женат!
— И что, твою Мод это остановило? А мой Корин, что, вспомнил про свое обручальное кольцо? Нет, и звать его больше «моим» не желаю! — Клотильда в гневе сорвала с пальца кольцо. — Если они нам не верны, то мы-то с какой стати должны им верность хранить?
Этот аргумент подействовал на собеседника Клотильды очень убедительно, и Мэт видел, какая внутренняя борьба происходит у того в душе. Его можно было понять: Клотильда была еще женщина хоть куда, и вполне можно представить, какова она была лет двадцать назад. Наверняка этот мужчина сгорал от любви к ней еще молоденьким парнишкой. Потом она вышла замуж за другого, а он мучился, а потом и сам женился. А что ему оставалось?
Может быть, именно поэтому Мод и ушла от него?
— Если они не считают себя связанными с нами, то и нам нечего считать себя связанными с ними! — бушевала Клотильда. Она схватила руку мужчины двумя руками, устремила на него горящий взор. — О, мы отомстим им! Что в этом будет такого уж ужасного, Добло?
— Да, что такого ужасного? — хриплым голосом проговорил мужчина.
Дрожащей рукой он сжал руки Клотильды и встал. Встала и она, и они вместе отправились к ведущей наверх лестнице.
Тут внимание Мэта привлекли звуки, доносившиеся сверху. Вот тут-то он и понял, чем занимались в Латрурии те, кто остался дома.
Паскаль оглядывался по сторонам и хмурился.
— Тут вроде нет никого моего возраста.
— Нет, — подтвердил Мэт. — Все, кто помоложе, там, они присоединяются к толпам, идущим на юг. Сними-ка шляпу и будь готов пустить ее по кругу, Паскаль. Сейчас я их повеселю на славу. Над словами они задумаются, когда я уже уйду.
Но тогда уж точно задумаются — это он знал наверняка.
Через час, когда они вышли из трактира, их попутчики уже доедали дорожный завтрак. Паскаль встряхнул холщовую торбу, приобретенную у трактирщика, и ахнул:
— Чтобы люди так повеселились, если можно так выразиться, да еще после этого так расщедрились! А где это ты вызнал такую песню... насчет того, как один мужчина был рабом своей похоти и как он лгал, когда не мог устоять против искушения, ну и еще про то, как луна освещала улицу над какими-то там доками?
— Я ее узнал от двух ребят — их зовут Брехт* [6] и Вайль* [7]. Лично я с ними незнаком, но мне очень нравятся их песенки.
— И ты думаешь, что тутошний народ действительно задумается над смыслом песенок, когда ты уйдешь?
— О да, — заверил товарища Мэт. — Наверняка. Может быть, даже очень скоро, и тогда не произойдет беды. Брехт их так задумал, эти песенки. — Честно говоря, в душе Мэт сомневался, что первоначальный замысел великого драматурга был именно таков. — Скажи, а латрурийцы всегда отличались таким распутством?
— Не сказал бы, судя по тому, какие они были на встрече нашего семейства прошлым летом, — ответил Паскаль. — Старики вспоминали, как гнули спину от рассвета до заката, а потом еще дома горбатились до ночи.
— Да, тут мало сил останется на разврат, — согласился Мэт. — Теперь же, когда подати снижены и помещик не отнимает всех бычков, можно прокормиться, и работая по восемь — десять часов в день.
— Верно, у них появилось время вспомнить про танцы и песни, — согласился Паскаль. — Ох, бедняги. Ну и жизнь же у них была так долго!
— Бедняги, это верно, — не стал спорить Мэт, всеми силами стараясь уверить себя, что все происходящее здесь связано лишь с тем, что народ просто приспосабливался, привыкал к появившемуся времени. Теперь, когда у всех завелись приличные дома, хорошая одежда, у людей появилась неудовлетворенность, им захотелось чего-то большего, но чего — они сами не знали, вот и боролись со скукой путем любовных интрижек. — Вот что меня удивляет, — задумчиво проговорил Мэт, — никого из них, похоже, не волнует, что их могут застукать мужья и жены.
— Как они их застукают, — возразил Паскаль, — если они сейчас за несколько миль отсюда?
Что-то в тоне, каким это было сказано, не понравилось Мэту. Он резко глянул на молодого человека и заметил, что тот вожделенно уставился в одну точку.
— Уж не подумываешь ли ты завести интрижку с Панегирой?
— Если я не отговорю ее от замужества, если она все же выйдет за этого старого дурака, то почему бы и нет? Не захочет же она спать с ним! Можно было бы, конечно, выставить все так, будто я ее украл, но не думаю, что ей такое понравится.