ал, – мой маг по семь раз за утро заскакивал ко мне в келью и изображал преданную собаку: складывал «лапки», тяжело дышал, высунув язык, а иногда и поскуливал. Но я делала вид, что не понимаю.
Наконец, на третий день, я получила послание.
Утром я, к великой радости, почувствовала себя здоровой, встала и сходила в душ. А когда вернулась, обнаружила на стене, над кроватью, начертанное мелом письмо: «Надевай юбку и приходи в бельевую. Постучи три раза. Д.».
Я прыснула со смеху. То, что это писал Даймонд, а не тайный убийца, не вызывало сомнений: во-первых, его аура полыхала, как костер во время Самхайна. Во-вторых… Ну кто еще мог до такого додуматься? «Надень юбку». Он что, полагал, что я могу прийти туда без юбки?
Раскрыв шкаф, я принялась в задумчивости перебирать вещи. Можно было бы надеть коктейльное платье. Но, расценив, что для бельевой это слишком шикарно, я остановилась на простом расклешенном сарафане: черном в белый горошек. Мне сшила его сестра, но носить было некуда. Подумав с минуту и про себя хихикая, я заплела две косы. Жаль, что все-таки нет зеркала.
С балкона доносились голоса Джона и Рихарда и даже смех Этель. Я еще ни разу не слышала, чтобы она смеялась, – хочу посмотреть на это. Надо будет при случае рассказать ей анекдот.
Быстро разделавшись с завтраком, я стерла ладошкой «улики» на стене и выпорхнула из кельи.
Коридор был пуст – поскольку все на балконе, никто не увидит, как я крадусь на цыпочках к бельевой, в сарафане и с двумя косичками. М-да. То еще зрелище.
Вот и заветная дверь. Стучу три раза, как было велено, она медленно открывается… И Даймонд быстро затаскивает меня внутрь. Он голый по пояс, на нем только брюки. Мой маг сжимает меня в объятиях. От него пахнет… миндалем. Наверное, мыло…
– Я мечтал задрать тебе юбку с того самого момента, как увидел тебя в строгом викторианском наряде, – шепчет Даймонд мне в ухо, так что кровь бросается вниз и между ног начинает пульсировать.
В следующую секунду Даймонд именно это и делает: одной рукой задирает мне сарафан, а другой стаскивает трусики. Они падают на пол. Я не падаю только потому, что Даймонд, резко развернув меня, прижимает к себе спиной. Его палец проникает внутрь, где уже влажно и жарко. Я даже не успеваю опомниться: сердце колотится, а он все подгоняет его, совершая своей рукой…
О демоны!
Я сжимаю ноги. Мир вокруг качается. Закрываю глаза.
Даймонд что-то делает сзади – кажется, расстегивает штаны. Да нет, не кажется. О-о, теперь я ясно чувствую его возбуждение.
Мой маг тихо говорит что-то нежное – я даже не понимаю что. Просто слышу его голос. А в следующую минуту… Ух!
Взлетаю, словно на качелях… вцепившись в руку Даймонда. У меня вырывается стон. Он тихо смеется.
Мягко приземляюсь.
– Моя прекрасная фейри, – говорит он.
Потом разворачивает к себе и целует.
Да нет, это я целую его, потому что чувствую, что он мой, мой, мой! Мой креадор.
– Хочешь, ляжем? – оторвавшись от меня, говорит он.
– Хочу!
Я открываю глаза и только сейчас наконец-то замечаю, что мы внутри… плетеной хижины! Вместо крыши – навес из соломы. Сквозь дырявые стены проникают солнечные лучи. А на полу…
– Это что – сеновал?! – восклицаю я.
– Угу, – откликается довольный Даймонд. – Замкнутые пространства – прекрасное вместилище для фантома. Узкие кровати уже достали. Приветствую тебя в моем мире!
Он снимает с меня сарафан, а я помогаю ему окончательно избавиться от штанов.
В хижине тесно: она не больше бельевой.
Даймонд берет меня за руки и падает на спину, на сено, уронив меня следом.
Мы смеемся.
– Сядешь на меня? – шепчет он.
Вообще-то мне не очень нравится эта поза, я всегда в ней смущаюсь, но с ним я готова на что угодно, поэтому киваю.
Даймонд осторожно сажает меня сверху. Чувствую его. Смотрю на стену и начинаю двигаться.
Через некоторое время он тихо говорит:
– Фейри моя… Мне кажется… Тебе как будто неприятно. Словно ты выполняешь скучную обязанность. Попробуй сделать что-то для себя! Для себя, слышишь?
Для себя? Наверное, этого понимания мне как раз и не хватало.
Я сажусь поудобнее, опираюсь на его руки и… пускаюсь в галоп.
– Во-от, – довольно шепчет Даймонд.
Я закрываю глаза, несусь, еще, еще, быстрей… А потом мы кончаем с ним вместе. Кажется, я кричу. И падаю на него.
Мы долго лежим, обнявшись. Даймонд шепчет мне в ухо что-то на чужом языке, но я не знаю его. Смысл я понимаю и так: он любит меня.
Время тикало и тикало, отмеряя пресловутые три месяца, сначала казавшиеся такими долгими, а теперь неуклонно подходившие к финалу. Я вставала с солнечным циферблатом и ложилась с теневым. Иногда после отбоя заходил ко мне Даймонд, а порой, шмыгая по балкону и уже ничего не боясь, забегала к нему я. Мы помнили, что дней остается все меньше и меньше, а что нас ждет впереди – не знал никто. Особенно после того, как Ральф, вернувшийся с процесса над Сарой, которую заточили в подземелье, собрал оставшихся выпускников в вестибюле и сказал:
– Коллеги, у меня для вас новость. Возможно, кого-то она огорчит. Но большинство, думаю, обрадуется. В связи с последними событиями Лига приняла решение не назначать на должность контролера по ходатайству.
– То есть? – сдвинул брови Даймонд.
– Что это значит? – спокойно спросила Этель.
– А это значит, Этель, что все вы будете тянуть жребий. Чтобы перспектива занять более высокое место никого больше не ввергала в соблазн и не толкала на преступление.
– Но контролер будет? – уточнила я.
Ральф обернулся ко мне и окинул пронзительным взглядом. Пытается прочитать мысли? Не получится. Я владею заслоном в совершенстве – причем обоими способами, поскольку думать о сексе при Этель мне до сих пор неловко.
– Будет, Бренна. Обязательно. Как минимум один.
Последние слова повергли нас в недоумение, но больше ничего объяснять Ральф не стал.
Мы с Даймондом рассудили, что этот вариант, скорее, хорош для нас. Ведь отношение Ральфа к моему магу ничуть не изменилось, несмотря на последние заслуги и даже на то, что Даймонд освоил наконец обращение с огнем.
– А что будет с семиугольником? – лишь как-то спросила я у Ральфа. – Вы найдете нового мага?
– Я бы с радостью это сделал, но, к сожалению, это невозможно, Бренна. Лиге неизвестно больше ни одной подходящей кандидатуры, да и два месяца – неприемлемый срок для подготовки креадора. С тобой нам повезло, но два раза в сутки луна не всходит. Единственное решение, которое возможно было принять в данном случае, – это сохранить все как есть. Именно поэтому Сара Гринфилд не казнена, а приговорена к заключению. Разумеется, миры ей создавать запрещено – да у нее и не будет такой возможности. Но магическая связь сохранится, а с ней и структура семиугольника, что для миротворения совершенно необходимо.
Как-то в середине сентября профессор Винтер подошел ко мне, когда я заносила в Реестр магических существ нечисть высокогорья, и спросил:
– Бренна, я слышал, вы отыскали свой метод миротворения?
– Да, – улыбнулась я. – Через стихию. Сначала была туча, потом дождь, он вспоил землю, которая взрастила травы и животных, а на место животных пришел человек. Ну или – метод большого взрыва. Тоже годится.
– Разве это не способы Даймонда? – выказал осведомленность профессор.
– Да, – покраснела я. – Но мне они тоже полностью подходят.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, зная ваше серьезное отношение к работе. Но мне бы хотелось подать вам еще одну идею. Ведь креадор может владеть разными методиками.
– Какую же? – заинтересовалась я.
– Попробуйте начать не со стихии, а с существа. Мне кажется, так у вас получится даже лучше. Я вижу ваши склонности: вам ближе живое и разумное, нежели неразумное, но могущественное. Поразмыслите над этим, Бренна!
И он ушел заниматься своими делами.
А я вспомнила свою сестру. И пришла к выводу, что в словах Винтера есть рациональное зерно.
Но в тот день попрактиковаться мне не удалось, а потом, за предэкзаменационной суетой, это и вовсе забылось.
Сентябрь тоже миновал, листья опали, и только миндальное дерево стояло, осыпанное плодами. Студенты рвали их и лакомились, говоря мне спасибо. Однажды днем я рылась в библиотеке в поисках подходящей иллюстрации: надо было показать на выпускном экзамене красивый фантом воссозданного мира, чтобы поразить профессоров.
– Бренна, поищи в дальнем ряду на нижних полках, – посоветовал мне находящийся тут же профессор Соулс. – Там должны быть старые альбомы некоторых наших выпускников, в них иногда можно обнаружить неожиданные вещи!
Я так и сделала. Вытащила несколько альбомов с рисунками – еще прошлого века! Хотя для креадоров эпохи ведь не имеют значения. Один из них мне очень понравился, потому что художник рисовал в основном людей, а не абстракцию, как почему-то любили многие. Даже Даймонд пытался чертить какие-то невообразимые схемы, подбивая Рихарда строить по ним дома. К счастью, Рихард отбрыкивался. Я перевернула очередную страницу – и картинка заинтересовала меня. Она была очень необычной.
Вдоль берега горного озера извивалась дорога, вымощенная красным и белым камнем. По ней друг за другом, растопырив руки, словно играя в самолетик, шли двое детей. Но самое интересное, что у нижнего края рисунка, близкого к зрителю, дорога переставала быть дорогой – она превращалась в ряды красных крыш над белыми стенами домов. То есть вблизи это был город, а вдали он превращался в дорогу. А дети шли, словно одновременно и по камешкам, и по крышам.
– Что это такое, профессор? – воскликнула я.
Соулс подошел и взглянул.
– А, – с улыбкой протянул он. – Это Роб Сен-Анри, один из моих первых выпускников. Отлично помню его рисунки, а этот особенно: здесь он фигурально изобразил Единый Магический Путь.
Я чуть не вскрикнула от неожиданности: мы с Даймондом были так заняты, во-первых, друг другом, во-вторых – подготовкой к экзаменам, что даже не вспомнили, о чем хотели расспросить Соулса.