– Я все обдумала и согласна с вами. Давайте начнем, – ответила я, с трудом сдерживая дрожь. Скрипка в руках, мой ребенок в чреве и набор жезлов – вот и все, с чем я уйду отсюда.
Гектор был так любезен, что проводил меня до Боскву, он будет ждать сутки в трактире. Либо я вернусь, либо погибну – тогда кто-нибудь принесет ему мою дочь, которую он обещал доставить к отцу.
Солнечный циферблат – такой, как когда-то в академии, – появился на земле. Я оказалась в центре.
– Доброго пути, Бренна! – произнес Правый творец. – Не забудь сделать шаг.
И стрелки побежали. Назад – все быстрее и быстрее. Слава стихиям, мне не нужно ничего отсчитывать – творец сделает это за меня. Я бы просто сбилась.
Ничего особенного не происходило – просто вокруг танцевали горы. Их круговерть была то стремительной, то замедлялась, тогда я успевала увидеть вершины в облаках и орлов, парящих над ними. Я сделала шаг через расщелину. Всего один.
Наконец карусель резко остановилась – и я чуть не упала от внезапного головокружения. Но оно тут же прошло.
Вокруг все было по-прежнему: горы, расщелина, тропинка спускалась по склону… Вот только ниже, шагах в десяти, не было уже ничего. Лишь пустота. Я стояла на крошечном пятачке – площадке для миротворения.
Скоро все будет.
Положив скрипку на плечо, коснувшись шелковой подушечки, я закрыла глаза и взмахнула смычком. Как давно я не творила! Теперь, свободная от обязанностей контролера, я вправе восполнить этот пробел.
Струна запела – тонкая и упругая, как нерв. Я опять стояла под деревьями, в кронах резвился ветер, а вокруг не было ни души. До тех пор, пока… ко мне не подбежала девочка.
Девочка со скрипкой.
Я видела ее широко раскрытые пытливые глаза – почти черные, как ночное небо. Как вода в чаше. Как земля, умытая дождем.
Длинные темно-русые волосы девочки были прихвачены шнурком – чтоб не лезли в глаза. Прижав скрипку подбородком к плечу, она старательно провела смычком по струнам. Вдалеке откликнулось эхо.
Незадолго перед выпуском профессор Винтер сказал мне: «Попробуйте начать не со стихии, а с существа, Бренна. Вам ближе живое и разумное».
Я не забыла.
Мы играли вдвоем – я и моя маленькая напарница. Сотворец. Музыка пришла сама, скрипки будто рождали ее. Пассаж – и к нам уже бежали девочки со всех сторон. Постарше и помладше, серьезные и веселые, в одинаковых платьицах с фартучками – таких, какое было у меня в детстве. Каждая сжимала в руках скрипку и смычок.
Выстроившись в два ряда, маленькие музыкантши одновременно ударили по струнам. Один творец – хорошо. Два – замечательно. А целый оркестр – великолепно. Я продумала это заранее.
Так гораздо быстрее.
Мы играли тучу. Сейчас она прольется дождем и напитает землю, которая даст травы и деревья. В листве заведутся насекомые. На ветки сядут птицы. Из-за стволов выглянут звери. А люди…
Мои девочки вырастут. К ним придут мальчики. Их дети не заставят себя ждать.
А первые дома мы построим все вместе.
…Так и случилось. Когда мое творение было готово и даже заселено – в Мире-на-краю прошла всего минута.
А мне предстояло жить здесь – в городе с узкими улочками, в доме с остроконечной крышей.
Пролетело несколько месяцев. Приближалась зима.
Я вышла из дома и направилась с корзинкой на рынок, то и дело прижимаясь к стенам домов: жизнь на узких улицах бурлила. Телеги, запряженные лошадьми, сновали туда и сюда, в них ремесленники везли товар на продажу: посуду, кузнечные изделия, упряжь… У нас оживленная торговля с соседними городами – я знаю, как это важно для развития. Через полгода, думаю, можно будет строить первую мануфактуру. Мне надо быстрее. Надо, чтобы мир стал настоящим, сильным.
Я привыкла к длинному платью – в юности даже любила носить подобные, потом жизнь круто поменялась, а вот сейчас все удивительным образом возвращается на круги своя. Такая одежда делает походку неспешной и плавной. Вряд ли меня можно отличить от любой из женщин, что населяют наш город, – подметаю подолом землю, как и все. Месяц без моего Даймонда дался тяжелее, чем я могла предположить. Иногда он снился мне – а потом я просыпалась в холодной постели, не в силах сдержать рыданий.
Его нет. Он так далеко. Он даже не успел соскучиться – а у меня уже изболелось сердце.
На рынке оживленно переговаривались торговки, расхваливая овощи, гусей, предлагая молоко, – эти только что прибыли из предместья. Девушка в мантилье пробежала мимо меня – куда она так торопится? Обычно местные девушки более сдержанны. Стук копыт принес ответ. На рыночную площадь, весь в мыле, влетел скакун. Гуси захлопали крыльями, вырываясь из рук недовольных покупателей, гончар в посудном ряду поспешно набросил на выставленные кувшины и плошки кусок грубого холста – защита сомнительная, но все ж целее будет. Его светлость, молодой герцог Энрике, восседал в седле – голубые глаза, черные кудри, демон во плоти, сам весь взмыленный от бешеного галопа. Никак не отучу его гоняться за хорошенькими горожанками, так и норовит совратить простодушную красавицу. Герцог Энрике напоминает чем-то Гектора: задором и улыбкой, возможно. А высокий воротник, на какие сейчас мода, придает ему сходство с нахохлившейся птицей.
Но на сей раз герцогу вовсе не весело.
– Хранительница, – слегка кивнул он мне. – Тебя-то и ищу. Прошу поехать со мной.
Конь, словно в подтверждение его слов, заржал и встал на дыбы. Народ на площади ахнул, опасаясь за свой товар. Герцог ловко осадил скакуна и заставил встать смирно.
– Что за спешка, сеньор? Стряслась беда?
Иначе стал бы он лично пускаться в путь за мной – послал бы кого-нибудь. Герцог молод и на ногу скор – а уж в седле и подавно, – но не до такой же степени.
Он хмуро обвел взглядом кланяющихся простолюдинов.
– Лучше бы поторопиться, Хранительница.
В глазах его ясно читалось: «Объяснения – не здесь».
– Извольте, сударь. Дора! – подозвала я девушку в мантилье, узнав ее, когда она выглянула из-за спин торговок.
Та подошла.
– Отнеси корзинку ко мне в дом.
– Хорошо, Хранительница, – ответила та, забирая корзину из моих рук.
Подскочивший гончар помог мне влезть на лошадь перед Энрике. Я уселась боком, и всадник дал коню шпоры.
– Ты угадала, случилось несчастье, – прокричал мне в ухо, когда мы мчались мимо собора. – Моя сестра тяжело больна.
– Но… Почему вы не позвали целителя, ваша светлость?
– Целитель был вчера. Мою сестру укусила за палец крыса, и я полагал, что это пустяки. Но рука болела, и я все-таки послал за целителем. Он сделал припарку, сестра успокоилась и забылась сном. А утром проснулась в горячке.
– Должно быть, воспаление, – поняла я. – Рука сильно распухла?
– Отнюдь нет, в том-то и дело. След от укуса лишь чуть побаливает. Но Даниэле так плохо, что я страшусь за нее. А лекарь, мне показалось, в смятении. Поэтому я решил сам отправиться за тобой – ты умная женщина, Хранительница.
Предательский холодок зашевелился в глубине подсознания, но я пока не давала ему воли.
– Слуги убили крысу, ваша светлость? – нейтральным тоном, чтобы не напугать герцога раньше времени, поинтересовалась я.
– Да, сразу же. Проклятая тварь!
– Хорошо, – кивнула я, невольно оглянувшись на католический крест оставленного позади собора. Даст Бог и Мерлин – все обойдется.
…Ни Мерлин, ни Бог, не встали на мою сторону в этот раз.
Мы доскакали быстро. Энрике жил в замке – не таком, как у Даймонда. В настоящем, как полагается – с подъемным мостом, рвом, донжоном и прочим. Не решаясь взять на себя управление даже таким маленьким населенным пунктом, как наш город, я предпочла остаться сторонней наблюдательницей – на первый взгляд сторонней, конечно. В мою задачу входило вовремя и ненавязчиво подсказывать герцогу нужные решения. Пусть думает, что главный – он, а я лишь умная женщина, живущая в скромном домике неподалеку от рыночной площади.
Копыта прогремели по подъемному мосту, стражник опустил за нами решетку.
Стоило въехать во двор – к лошади тут же бросились люди герцога. Один схватил поводья, другой помог мне спешиться – очень кстати, ведь я все-таки беременна, и лишние прыжки мне ни к чему. Достаточно того, что я только что прокатилась верхом. По легенде, я молодая жена, мой муж – в дальнем походе. В какой-то мере это правда. Главное, такая версия устраивает церковь. К сожалению, отражение уже существующего мира может жить только по законам его предполагаемого прошлого – иначе канет в небытие. Я могу лишь чуть-чуть корректировать и поддерживать, но порядки устанавливаю не я.
Герцог проводил меня прямо в покои сестры. В комнате стояла кровать под балдахином, ставни были прикрыты, огонь в камине еле теплился. Испуганная сиделка, сжимающая в руках мокрое полотенце, метнулась навстречу Энрике.
– Сеньор… – пролепетала она.
Герцог бросился к кровати. Я поспешила следом.
Даниэла, с покрасневшим лицом, лежала, вытянув руки поверх одеяла, и уже не дышала. У Энрике вырвался стон.
– Когда это случилось? – спросил он требовательно.
– Только что, сеньор, – заплакала служанка. – Сеньора Даниэла пожаловалась, что ей жарко, я взяла у нее со лба полотенце, чтобы вновь намочить, а когда повернулась к ней… увидела, что… А тут и вы, сеньор…
Энрике тяжело вздохнул:
– Беги за священником.
– Нет! – воскликнула я.
Герцог недовольно поднял бровь.
– Простите, ваша светлость, – я присела. – Позвольте мне осмотреть тело. И пусть ваша служанка пока не выходит.
– Не вижу необходимости, – резко сказал Энрике. Но, видя мой настойчивый взгляд, махнул рукой. – Изволь.
Я приблизилась к умершей. Повязка на левой руке не оставляла сомнений в том, куда именно впились смертоносные крысиные зубы. Осторожно отведя тяжелую, но еще теплую руку в сторону, я откинула одеяло. Сестра герцога была одета в ночную сорочку.
Так и есть. Под мышкой красовался набухший бубон.