– А он и не должен нам нравиться,– философски заметил Оскар, пряча добычу в кожаный кошель и запрыгивая на спину флегматичной серой лошади.– Главное, чтобы мы с тобой понравились ему. А вот и солнышко!
Хендрик с ненавистью сощурился на поднимающееся солнце, будто надеясь убить его взглядом, и с кряхтением занял свое место позади Оскара.
– Куда теперь? – буркнул он.
– Туда, где разбитое сердце молодого красавца сможет найти кратковременное утешение, а старый дипломат послушает свежие сплетни. В трактир, конечно! Подлюка, ищи трактир!
Общеизвестно, что животные, прожившие рядом с людьми длительное время, неплохо понимают человеческую речь. Подлюка была умной конягой, списанной из цирка по причине пожилого возраста. Славное артистическое прошлое сделало ее незаменимой спутницей путешественника. Лошадь могла неделю питаться исключительно окурками, прекрасно понимала слова «трактир», «базар» и «бордель» на любом языке и находила вышеперечисленные заведения, руководствуясь одной ей известными приметами.
К сожалению, имелась и оборотная сторона медали. Услышав звук, хотя бы отдаленно похожий на аплодисменты, лошадь низко кланялась, сгибая колени и роняя седоков. А изредка, задумавшись во время монотонной скачки, начинала по старой привычке бегать по кругу, что невероятно раздражало Оскара и смешило Хендрика.
Получив команду «в трактир», рассеяно жующая окурок Подлюка встрепенулась. Сделав на радостях круг почета по пустой площади, она получила двумя парами пяток по бокам, деловито понюхала воздух и уверенно зацокала копытами в выбранном направлении.
– Вот увидишь, это окажется мерзкая забегаловка, полностью соответствующая этому мерзкому городишке! – упрямо буркнул Хендрик.
Оскар засмеялся.
– Дорогой племянник! Твое детское желание непременно оставить за собой последнее слово просто умиляет! Ручаюсь, у того ангела, что следит за каждым твоим грехом и пишет подробные отчеты, уже пальцы отваливаются. Хотя всю писанину можно свести всего лишь к трем словам: любвеобилен, хитер, везуч. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
Хендрик скептически ухмыльнулся.
– А вот с этим, дядюшка, я категорически не согласен. Если верно то, что в небесной канцелярии на каждого из нас заведено подробное досье, содержащее правду, всю правду и только правду, то в моем случае тремя словами не отделаешься. Я бы на месте своего ангела начал так: «Хендрик. На редкость красивый молодой человек, сирота. Был в младенчестве подкинут добрыми людьми к воротам монастыря…»
– Нашли куда подкинуть,– подчеркнуто язвительно хохотнул Оскар.– Клали бы уж сразу под дверь борделя с запиской: «Осторожно. Опасен для женщин моложе шестидесяти».
– Некоторое время был монахом… – упрямо продолжил Хендрик.
– Причем очень недолгое время. Пока первую девку через забор не увидел,– прокомментировал Оскар.
– Успешно совмещал послушание в монастыре с частыми тайными отлучками в город…
– Где имел большое (зачеркнуто), очень большое (зачеркнуто), огромное количество любовных связей! Список прилагается! – подсказал Оскар.
– Ты думаешь, мое досье все исчеркано? – обиделся Хендрик.– Сколько можно меня оскорблять?! Да, я люблю женщин! Потому что у меня чувствительная, нежная натура!
– Скажи лучше честно, что страдаешь невоздержанностью и перепадами настроения.
– Неправда! В душе я поэт!
– Ага. И еще какой поэт! Достаточно вспомнить твой шедевр, посвященный дочке мэра:
Твои глаза – брильянты в два карата,—
Меня убили просто наповал.
– А что? Ей понравилось,– пожал плечами Хендрик.
– Конечно, понравилось. И не могло не понравиться, ведь в этот момент, скорее всего, ты нежно держал ее за гм… руку. Но потом ты ушел, бедная девушка остыла, пришла в себя, оделась и побежала в ювелирную лавку. Покупать тебе на память о ее глазах кольцо с двумя бриллиантами по два карата.
– Правда? Я и не знал. А что было дальше? – заинтересовался Хендрик.
– Что-что. Дальше была настоящая трагедия, и ты должен стыдиться своей безграмотности, друг мой. Ювелир выложил перед ней бриллианты, и бедняжка немедленно попыталась покончить с собой, задушившись золотым колье. К счастью, ювелир не позволил. Чтоб ты знал, племянничек, два карата – это глаза кузнечика, но никак не хорошенькой девушки. Маловаты они для человеческого лица, понятно?
– Ну откуда я…
– Конечно! Ты вообще не слишком образован.
– Зато остроумен!
– Привычка высмеивать все подряд еще не является признаком остроумия.
– Ты мне завидуешь, потому что я молод, обладаю красивым телом, а ловкостью и гибкостью значительно превосхожу тебя!
– Еще бы! У тебя были прекрасные возможности для тренировок! Столько раз убегать от рогатых мужей по крышам, прыгать из окон, протискиваться через дымоход или каминные трубы!
– Да! И эти умения помогли мне бежать!
– Эти умения? – саркастически прищурился Оскар.– В критический для твоей прекрасной шкурки момент бежать тебе помог я! И ты по гроб жизни должен быть мне благодарен за то, что я спас тебя от унизительной публичной порки и пожизненного заключения!
– Я благодарен! Спасибо, спасибо, спасибо…
Закончив отбивать шутовские поклоны, Хендрик надулся, и в воздухе повисла напряженная пауза. Первым ее нарушил Оскар, чувствующий, что слегка перегнул палку.
– Долго молчим. Кажется, еще один страж родился,– сказал он.
– У нас в монастыре говорили «еще один ангел»,– все еще обиженным голосом откликнулся Хендрик.
– Монахам виднее,– миролюбиво согласился Оскар, пиная задумавшуюся лошадь пятками, что никак не отразилось на ее скорости.
Оба приятеля ошибались.
На самом деле в эту секунду родился не очередной страж и даже не ангел, а самый обыкновенный черт.
Он вылупился в ячейке с инвентарным номером 666, что в принципе считалось хорошим предзнаменованием, но был невероятно мал и слаб. Горячий воздух инкубатора оказался непереносимым испытанием для новорожденного, и за какие-то недолгие полчаса чертенок успел умереть восемь раз. Посчитав заморыша нежизнеспособным, автоматика нацепила на его худую шейку опознавательный жетон, пометила правую ягодицу клеймом с рогатым профилем над аббревиатурой СС – «Собственность САМОГО» и выкинула на поверхность земли, согласно инструкции дав новорожденному последний, девятый шанс.
Некоторое время дрожащее тельце валялось в пыли под забором, видимое только кошками. Было раннее утро, и на горизонте не просматривалось ни одного объекта, подходящего для того, чтобы слиться с ним и на время получить кров и пищу. Когда забракованный чертенок уже потерял остатки надежды и еле дышал, совсем близко послышался стук копыт.
– Оп-па! Кажется, мы уже приехали.
– Ты думаешь, это трактир?
– А что еще может скрываться под вывеской «Дырявый бубен»? Тпру, Подлюка, спешиваемся. Мне нравится название, особенно отсутствующая буква «е», а тебе, Хендрик? Судя по тому, что стекла не выбиты, место из разряда приличных. Может, тут даже музыканты вечерами играют.
– Ага, на дырявых бубнах,– с подчеркнутым сарказмом отозвался Хендрик, сползая на землю.
Из последних сил чертенок увернулся от его сапог, сияющих новенькими серебряными подковками. Цепочка, на которой болтался жетон, поддетая носком сапога, хрустнула и слетела с субтильной шейки, моментально потеряв невидимость. Что-то учуявшая Подлюка тревожно заржала и начала пятиться.
– Ух ты! – по-детски обрадовался Хендрик, поднимая с земли блестящий металлический прямоугольник с выдавленными цифрами.– Какой кулончик!
– Тпру! – прикрикнул на лошадь Оскар.
С радостью черт обнаружил, что обувь этого человека не представляет никаких препятствий. На ней не то что подков – и подметок-то толковых не было. Ввинтившись под широкую штанину, черт ужом проскользнул по теплому телу человека и замер, прижавшись к его ребру. Оскар невольно охнул.
– Что? Что с тобой? – рассеянно спросил Хендрик, любуясь находкой.
– В боку кольнуло.
– А все почему? Давно пора есть,– назидательно сказал Хендрик, пряча жетон в карман.– Я уже устал повторять, что в твоем возрасте надо больше заботиться о себе. Не пренебрегать теплом и регулярным питанием.
– Бывший циркач никому не нужен,– тихо проворчал Оскар.– Пока ты женишься на богатой панночке и обеспечишь мне тепло с регулярным питанием, я два раза скончаться успею.
Мимоходом он ласково почесал за ухом черную кошку, сидящую на заборе, шерсть которой от этого прикосновения встала дыбом, и отцепил от седла мягкую сумку со сменой белья, комплектом метательных ножей, парфюмерной водой, туалетными принадлежностями и пачкой страховых бланков – их имуществом.
Отдельно, замотанная в шелковый шейный платок, покоилась ценность: рулон новомодного «клозет-папира», прихваченный Оскаром на память из гостиницы, где они с Хендриком целый месяц роскошно жили и столовались, расплатившись за свое пребывание колечком с продолговатым сапфиром, презентованным красавчику очередной возлюбленной.
Лошадь пришлось привязывать к забору самостоятельно, так как никто из прислуги не вышел с заднего двора, чтобы помочь. Перед дверью, правда, крутился угрюмый прыщавый паренек с метлой, но он демонстративно повернулся к посетителям задом и начал собирать на совок пылинки с таким тщанием, будто они были золотыми.
Первейшая заповедь путешественника гласит: не спеши. Семь раз загляни, один войди.
Оскар поднялся по ступенькам и осторожно приоткрыл дверь. Из щели вырвались на свободу клубы табачного дыма, аромат копченых свиных ног, вонь кислой капусты и звуки, больше всего похожие на то, что внутри тошнит какого-то крупного животного.
– Порядок,– удовлетворенно сказал Оскар, переступая порог и одобрительно осматриваясь.
Темные потолочные балки, проступающие в дымном тумане контуры колеса люстры и приятная для глаза матовость столов (которой можно добиться, если в течение нескольких лет их не мыть, а просто смахивать мусор) неопровержимо свидетельствовали: трактир самый что ни на есть классический. Попроси в таком месте фрикасе и получишь за непристойное предложение в глаз, зато градус напитков и накал человеческого общения превзойдут твои самые смелые ожидания.