— Сам дивлюсь, — беззаботно пожал плечами мой друг. — Видать часто они этим промыслом занимались. И всё с рук сходило. Обленились совсем!
— Ну не знаю, — Лузга повертел в губах сорванную до этого травинку. — Сам подумай, чего им опасаться было? Самим сидельцам не в жизнь из подполья не вылезти, а чтобы их кто–то спасать пошёл. Ночью. В чужой деревне. Да такого отродясь не было! Иногда мне кажется, что ты такой же ушибленный, как и он, — кивнул он мою сторону, ничуть не смущаясь, что я тоже слушаю. — Тогда понятно, почему вы друг к другу тянетесь!
Марк весело заржал, соглашаясь со сказанным.
— Не. Я не ушибленный. Я умный, — усмехнулся краем рта Гонда. — Я, как Вельда уволокли, весь вечер на погостье крутился, за избушкой той наблюдал. Хорошо, вышел вовремя. Успел заметить, куда он забежал. Вечереет, а не одного огонька в оконце не засветилось. Значит, нет там никого! Кому же охота в потёмках сумерничать? Особенно, когда в доме Тимофея стол накрыли. Удачу свою, значитса, обмыть. Ну а ночью, кому оно надо, особо после пьянки, сторожить? Сидельцы и так не убегут. А то, что их освободить могут, сам же говоришь, и в голову никому прийти не могло. Так что, не сильно я и рисковал. Ну, а кроме того. Очень уж мне хотелось Никодима с Тимофеем под правёж храмовый подвести, — в глазах Гонды в этот момент промелькнуло что–то такое — жестокое. — Шибко они мне не любы.
— А что им будет, по суду храмовому? — поинтересовался я, бросив взгляд на последнюю телегу, где угрюмо сидели связанные мужики.
— Да всё что угодно, — хмыкнул весело Лузга. — Только их теперь не жрецы, а господине князь судить будет.
— Ну да, — согласился с ним Гонда. — Зря они ушлёпков умыкнули, особенно тех, что в Горбатый острог топали. За тебя их бы только храмовому суду предали. Ну, забрали бы их отцы–вершители, да в ходоки определили. Так там смерть лёгкая. Ушёл в проклятый город и не вернулся. Ну и баллот тянуть бы, конечно, деревенских заставили. Как же без этого! А вот ушлёпки на службе княжьей находились. Княжество, значитса, от лихого степного люда боронить должны были. Колдунов хоть и не любят, а польза от них на стенах немалая. Потому и школы мажески появились. Так что князь точно осерчает.
— Да его уже то взбесит, что он повелел, а какая–то деревенщина этому препятствовать вздумала, — хмыкнул Марк. — Видел я один раз господине князя в городе во время праздника. Лютый дядька!
— Да уж. Лучше вместе с нами до города в ушлёпки топать, чем на телеге на правёж к господине князю ехать, — Лузга зябко передёрнул плечами, видимо, представив на мгновение, что сам рядом с Никодимом на телегу уселся.
— Зато деревню от баллота спасли, — почесав голову, задумчиво заявил Гонда.
— Это как? — не понял я. — Меня–то они всё одно похитили?
— По имперским законам, правёж только один раз правят, — покосился в мою сторону Гонда. — А ежели провинностей много, то судят по самой тяжкой.
— Это что же получается, — недоверчиво хмыкнул я. — То есть, если я предположим кого–то убью, то грабить потом могу безнаказанно? Сколько душе угодно? И за это мне уже ничего не будет?
— Ну да, — согласился со мной Гонда. — Жизнь то у тебя одна? Ну, отрубят тебе за разбой руку. Так тебе не всё едино, мёртвому, есть у тебя рука или нет?
— Как–то странно ты рассуждаешь, — немного растерялся я. — Ну, а если сначала руку отрубить, а казнить потом на следующий день, например? Ну, чтоб помучился.
— Ишь ты, ушлый какой! — возмутился Лузга. — Ещё день прожить захотел! А может тебя и целый год не трогать потом? Нет! Тут всё должно быть по справедливости! Заслужил смерть — получи! И неча тянуть!
Я сконфуженно почесал голову, не найдя что возразить. Потом мысленно махнул на спор рукой. Какая мне собственно разница, как Никодима с Тимофеем казнят? За что боролись, то, завёрнутое в кровавый фантик, и получат. И поделом! Тут, как говорится, награда нашла своих героев! Меня Вимс беспокоит. Ему–то почему убийство Ставра с рук сошло?
— Слушай, Гонда, — решил я окончательно прояснить этот вопрос, — а почему Вимса отпустили. Неужели ему, и вправду, за убийство ничего не будет?
— Раз Невронд с собой в Вилич не поволок, значит, ничего, — пожал плечами в ответ, мой друг. Было заметно, что судьба мага–убийцы его совершенно не интересует.
— А почему? Ставр же на службе княжеской был. А он его убил! При свидетелях! И чего за него Мефодий вдруг заступаться начал?
— А ты разве не заметил, как старый колдун отцу–послушнику что–то показал украдкой? — хмыкнул в ответ Гонда. — Небось грамотку от герцога твинского, охранную! А тот, бают, самому государю императору дальний родственник! Вот и не захотел отец Мефодий связываться. Себе дороже выйти может! В Виличе отцу–приору обскажет всё. Пускай тот и решает, как быть. А с послушника и спросу нет!
— Будет каждому ушлёпку господине герцог грамотку выдавать! — не согласился с Гондой Лузга. — Больно нада!
— А почто тогда отец Мефодий такой ласковый с ним стал? — Гонда иронично изогнул брови. — Будто мёду сладкого объелся!
— Я думаю, что он не просто колдун, а маг храмовой. Вот отец Мефодий и отступился! Не по чину ему ушлёпков храмовых судить!
— А, разве, такие бывают? — удивился я.
— А то! — тряхнул головой Лузга. — Храму немало колдунов служит! Обереги им делают, в кристаллы силу мажеску вливают, города запретные от люда воровского отцам–вершителям стеречь помогают. Тварей магических, что из пустошей иной раз вылазят, опять же, изничтожают. Зато им и послабление немалое идёт!
— И подсудны они только суду храмовому, — важно изрёк Марк. — Даже господине князь колдуна судить не может, коль тот ему храмовую басму покажет. К отцам–радетелям татя отошлёт!
— Так отец Мефодий тоже служитель Троих, — хмыкнул я в ответ. — Разве он…
— Отец Мефодий всего лишь послушник! — перебил меня Гонда. — Он жрецом Троих только через несколько лет станет, если будет на то благословление богов! И храмовой суд вершить не может!
— А почему тогда его во главе обоза послали? — не понял я.
— А кто же ещё поедет? — криво улыбнулся Гонда. — Дорога длинная, да не безопасная. В пути всяко случиться, может. Вон нас чуть волколаки не сожрали! Кому своим животом понапрасну рисковать охота? Вот и посылают жрецы за оброком послушников. Вернутся хорошо — а нет, так не велика потеря. Другого кого возьмут!
— А в деревне Вимсу ничего не грозит? — я всё никак не мог смириться с тем, что убийство сошло магу с рук. — Обоз уехал, деревенские озлоблены.
— Неа, — покачал головой Гонда. — С него, теперича, пылинки сдувать будут. Деревне и так правёж княжеский предстоит. Не одни же они в этом участвовали, — мотнул юноша в сторону связанных. — А если ещё и что–то со спасённым магом случится. Ну, это уже открытый бунт!
— И что с ними тогда будет?
— Ничего не будет, — хохотнул из–за моего плеча Марк. — Ни их, ни деревни!
— Ну да, — согласился с ним Гонда. — Бунтарей тут ещё пуще степняков не любят. Так что, теперь, Вимсу ещё и провожатых дадут. Чтоб, значитса, до Вилича живым дошёл наверняка.
— И харч хороший в дорогу положат, — горестно вздохнул Марк.
В деревню мы вошли почти ночью. Собственно говоря, и деревней эти пяток покосившихся изб сгрудившихся в кучу за высоким забором, можно было назвать с большой натяжкой. Так — хутор–переросток. В ней даже погостного двора не было и послушник, скорчив недовольную физиономию, величественно проследовал в дом старосты — юркого, суетливого старика с закатанным за пояс пустым правым рукавом. Стража и возницы с грехом пополам разместились по остальным избам, кое–где даже вытеснив хозяев в сараи. Нам же достался полуразрушенный навес, служивший у местных хранилищем для сена.
— В сено поглубже зароемся — не замёрзнем, — заметив мой растерянный взгляд, решил утешить Гонда. — Не доехали мы чутка, вот беда. Тут переход дальний, а отец–послушник пока правёж над Никодимом творил, замешкался. Вот и вышли поздно. До большой деревни версты три всего осталось, да кто же в ночную пору ехать решится? К тому же, пока здесь баллот потянут, совсем стемнеет.
— Да кому тут тянуть? — не поверил я. — Тут людей чуть больше десятка едва наберётся.
— Кому надо, тот и будет, — по своему обыкновению недовольно пробурчал Лузга. — Видишь, с головной телеги сундук кованый в дом не заносят? Значит, есть, кому баллот тянуть! Сейчас отец Мефодий пузо харчами набьёт и выйдет.
— Ты пойдёшь смотреть? — поинтересовался Гонда у меня.
— Конечно, — оживился я. — Я же никогда не видел… вернее не помню.
Пропускать предстоящее действо я точно не собирался. И дело тут было не только в любопытстве, хотя и оно, конечно, присутствовало. Оно и понятно! Очень уж меня поразили молнии, что бычков в породистых скакунов превратили. Пусть ненадолго, и ноги мы от волколаков просто чудом унесли, но ведь превратили же! А светоч? Маленькое солнце, свободно парящее у тебя над головой, тоже не слабо впечатляет! Поэтому неудивительно, что мне любопытно посмотреть на камни, что среди местных своеобразную лотерею разыгрывают. Зрелище, судя по всему, тоже не ординарное. Но главное всё же не в этом. Информация! Чем больше я узнаю об этом мире в кратчайшие сроки, тем скорее в нём приживусь. Это вопрос элементарного выживания. И лишних знаний тут быть не может!
— Я тоже, пожалуй, пойду, — Марк покосился в сторону сеновала и, вздохнув, повернулся к нему спиной. — Вот ведь. Вроде и видел уже не раз и сияние Йоки и око Хунгара, а ещё посмотреть охотка берёт. Красиво!
— Это точно, — согласно кивнул Лузга и, расплывшись в ехидной улыбке, добавил: — А ещё я очень люблю за тем как баллот тянут смотреть. У изгоев рожи такими забавными становятся, когда белый вытянут. Потеха!
— То–то ты, наверное, потешался, когда сам его потянул, — покосился я в сторону будущего ушлёпка и оглянулся на Гонду. — Ты–то как, пойдёшь?
— Придётся пойти, — невесело усмехнулся тот в ответ. — Тут, конечно, всего с пяток домов будет, но что–то не хочеться мне полночи в них по подпольям лазить.