Там царила ледяная гулкая полутьма. Некоторые лампы все еще горели, но плафоны подернулись изморозью. На заиндевевших дверях лифта было размашисто выведено: «Вова лох», и эта простая человеческая надпись немного подбодрила Славика. Застегнув тонкую куртку до самого подбородка, он вслед за Матильдой поднялся по ступенькам на площадку первого этажа.
Дверь одной из квартир была распахнута настежь. Из-под драного дерматина торчали желтые клочья минеральной ваты, дверную обивку словно рвали когтями. Матильда остановилась на пороге, и Славик на всякий случай шепнул:
— Входи. Везде входи, где хочешь… — И хотел добавить, что вот туда он точно не пойдет, но Матильда уже скрылась в темной прихожей.
Интересно, чувствует ли она холод, размышлял Славик, тщательно фиксируя на видео стены с полуободранными обоями, вешалку, на которой смерзлась в единый ком одежда, вздыбленные половицы и тусклое овальное зеркало. Заглянув в одну из комнат, Матильда выдохнула вместе с облачком пара что-то ругательно-восхищенное.
Комната была завалена вещами. Посуда, детские игрушки, книги, одежда, разнокалиберные безделушки, флаконы, украшения, туфли — чего здесь только не было. Зов гигантского портала заглушал все, но Матильда уже не чутьем, а разумом понимала, что все это — вещи не в себе. Иначе и быть не могло, никто и ничто не может сохранить себя в подобном месте. Натянув рукава на пальцы, Матильда принялась сгребать в рюкзак все подряд, стараясь не касаться предметов голыми руками. Она думала не о чувственных проявлениях и прочих неприятностях, которые таились в этих куклах и чашках, а о том, как вывалит свою добычу перед держателем кассы, и тот, протянув удивленно свое вечное «А-а», без лишних слов вернет ей склянку.
Славик заглянул в соседнюю комнату, и там тоже оказались залежи вещей. Особенно его поразил гордо задравший руль к потолку детский велосипед, который кто-то затащил на вершину горы из промерзшего хлама, к самой люстре. Пожелтевшая люстра с прозрачными пластмассовыми подвесками напоминала каскад из сосулек и смотрелась слишком громоздко для тесной комнатки с низким потолком. Пытаясь заснять все это получше, Славик наступил на магнитофонную кассету, жалобно хрупнувшую под подошвой.
Ближайшая груда предметов зашевелилась, осыпалась, и из-под нее кто-то вылез. Фигура встала вертикально, как человек, но она была чересчур объемной для него, с массивной круглой головой и толстыми лапами. Вытянув лапы перед собой и угрожающе ворча, она двинулась на Славика.
— Матильда! — привычно заорал тот.
Вылетев в коридор, Славик, к своему ужасу, обнаружил, что Матильда тоже пятится в прихожую от еще более крупного, тяжело переваливающегося с лапы на лапу существа. Матильда шипела, ее глаза светились в полутьме, но существо нисколько не боялось. Славик, запустив руку в карман, с размаху швырнул ему в морду горсть мелочи. Существо взвыло и отпрянуло, а Славик с Матильдой бросились к двери и выскочили на лестничную клетку.
Там уже была целая толпа. Существа топтались на площадке у лифта, на ступеньках, перекрывая спуск к подъездной двери, выглядывали из квартир напротив. И в свете тусклых от изморози подъездных лампочек Славик разглядел, что это все-таки люди. Мужчины и женщины, одежда которых представляла собой сложные многослойные конструкции из нескольких пуховиков, шуб или дубленок, надетых друг на друга. Их головы были замотаны платками поверх меховых ушанок и капюшонов, в свою очередь тоже надетых на шапки и кепки. На фоне этой утепленной брони их лица казались совсем крохотными, усохшими, как у покойников.
— Здрасьте… — выдавил Славик.
В ответ послышался угрожающий гул. Вытаращив круглые безумные глаза и оскалившись, люди потянулись к нему, утробно, в точности как пророк Юрий, гудя:
— Жу-у-улики… Ворю-ю-юги…
Славик попятился и налетел на Матильду. Ее уже кто-то схватил за руку и пытался втянуть в толпу. Вырвавшись и пнув одного из преследователей в обширное мягкое брюхо, она бросилась вверх по лестнице. Толпа, ворча, потекла следом. Славика схватили за куртку, ворот впился в горло, и он, задыхаясь, еле успел рвануть молнию. Куртка осталась в руках у врага, а Славик, дрожа и обливаясь потом одновременно, поскакал по ступенькам за Матильдой.
***
На площадке второго этажа из-за дверей, рыча и пыхтя, уже лезли новые укутанные по самые глаза фигуры.
— Кто это?! — испуганно вскрикнул Славик, уворачиваясь от цепких и жадных рук.
— Землеройки!
Разум Славика вяло воспротивился: он видел землероек на даче, это были юркие бархатистые зверьки с чуткими носами, на вид совершенно безобидные. А эти люди, глухо ворчащие, переваливающиеся с ноги на ногу, были похожи скорее на медведей…
На лестнице тоже стали попадаться вещи. Сперва отдельные — тут мячик, там настольная лампа. Потом они начали собираться в кучки, и, наконец, почти все ступени оказались завалены разнообразным хламом. Горы вещей вываливались из полуоткрытых дверей квартир — там место, по-видимому, уже закончилось. Все это напоминало чудовищный стихийный мемориал на месте катастрофы, куда обезумевшие скорбящие несут все подряд: плюшевых мишек, свечи, искусственные цветы, картины, торшеры, стулья, телевизоры… Славик и Матильда, стараясь ни на что не наступать, с трудом находили на ступеньках свободное место.
Наконец они остановились на лестничной клетке пятого этажа. Здесь почему-то было очень много гипсовых статуэток — пастушки, собачки, Бетховены, Ленины. Двери лифта подпирал увесистый бюст какого-то писателя, похожего на моржа. Славик, уперевшись руками в колени и тяжело дыша, пытался вспомнить, как же этого писателя звали.
Матильда, перегнувшись через перила, посмотрела вниз на чуть отставшую толпу. Потом дернула ручку ближайшей двери. Дверь бесшумно отворилась, и на лестничную клетку с топотом выкатились укутанные в старомодные шубки и перевязанные крест-накрест пуховыми платками дети. Они были похожи на сердитые меховые помпоны, Славик даже расхохотался от неожиданности. И тогда на него молча прыгнули сразу двое.
В руку и горло впились острые молочные зубки, Славик закричал раненым зайцем. Дети опрокинули его на пол, навалились на грудь, стало нечем дышать. Потом Славика ухватили за шиворот и стремительно поволокли по ступенькам. Он вопил и отбивался до тех пор, пока не услышал голос Матильды:
— Затихни или я тебя брошу!
Славик затих.
— И закрой глаза!
Славик зажмурился.
Воздух раскалился и стал вязким, сквозь плотно сомкнутые веки Славик видел кислотно-алое сияние, которое буквально лезло под ресницы, пытаясь впиться в глазные яблоки. Славика растягивало и скручивало, суставы хрустели, мышцы сбились в болезненные комки, сухожилия звенели от напряжения, зубы дребезжали и крошились…
А потом был удар, за которым последовал неожиданно полнозвучный музыкальный перезвон, засвистел ветер, и они покатились вниз по осыпающемуся склону. Плюхнувшись на живот, Славик попытался открыть глаза, но в них тут же попал горячий песок. Он успел разглядеть только клубы пыли и тусклый желтый диск далеко вверху. Песок лез в ноздри, в рот, и Славик опять испугался, что сейчас задохнется. Он пополз вперед на четвереньках и вскоре, к своему облегчению, наткнулся на Матильду. Уцепившись друг за друга, они побрели сквозь пылевую бурю. Славик совершенно ничего не видел, в ушах шумело, на зубах хрустел песок, кожа горела. Матильда кричала ему что-то сквозь свист ветра, и он наклонился к ней, пытаясь разобрать слова.
— Мое сердце осталось там, — повторяла она. — Мое сердце осталось там…
Эпизод 4. Товарищ второжительница
— …На рубеже веков многие это чувствовали. Что-то очень большое ломилось к вам тогда с нашей стороны. Знаки на небе, знаки на земле, Вечная женственность, София, Прекрасная Дама, богостроительство и богоискательство, подготовка к эре Водолея, письма вселенских учителей и убедительные контакты с загробным миром посредством электричества… Чего ты смотришь, я много читаю. Кто-то готовил себе посадочную площадку. Помнишь, Иона говорил про агрессивное воздействие? Вот это оно. Чтобы вы сами искали, славили, ждали то, что к вам явится. Не могли объяснить, чего ждете, но и не ждать не могли. Сочиняли новые молитвы, строили новые храмы. Про Гётеанум слышал? Ну и дурак… Воздействие было такое мощное, что коснулось каждого. Вы тогда все немного спятили: войны все эти, революции. Что-то огромное ломилось к вам. Не гахэ, гораздо больше и сильнее. Как же они это называли… Сверхмонада. Так было в записях Начальства — «феномен сверхмонады». Вам, скорее всего, очень повезло, что вы с ней так и не встретились. Только мир треснул. И наши через трещины толпами полезли к вашим. Вода и масло смешались.
— И много вас там?
— А много вас тут?
Весенний лес еще казался прозрачным, ветви деревьев едва подернулись зеленоватой дымкой. Птицы ныряли в постепенно наливающееся теплом и цветом небо. Сквозь бурую лесную подстилку пробивались свежие листья, скрученные в остроконечные трубочки. Славик с детства не видел всего этого настолько близко, и в голову упорно лезли безыскусные стихи из детской классики да воспоминания о школьных диктантах с непременным началом «Весна вступает в свои права…».
— С вами так нельзя, вы ломаетесь. Я тоже не сразу научилась управляться со снами аккуратно, чтобы никто от этого не свихнулся. Не задушил жену, не стал землеройкой. Никогда не угадаешь, в какую сторону рванется кукуха…
— А те землеройки в многоэтажке почему такими стали? Из-за дыры?
— Из-за двери, да. Она притягивает людей с чутьем на вещи не в себе и усиливает его. Наш Иона еще относительно здоров и может сопротивляться, раз живет не в многоэтажке и способен думать о чем-то, кроме кормления двери. Вещи — ее топливо. Чем вещей больше, тем тоньше ткань реальности, и дверь расширяется. Вот как дыра у тебя на штанах. Поэтому магазины и ставят на изолированных перекрестках. Чтобы не проваливались из одного слоя в другой и не устраивали там локальные апокалипсисы.