Папа перевел взгляд обратно на меня.
– Неужели вам ничего не приходит в голову? – с досадой спросил он.
Увидев, что он расстроился, я почувствовала, как у меня в груди открывается пропасть и как я сама в нее скатываюсь. Сердце начало колотиться. Чтобы выжить… чтобы выжить… что бы я взяла с собой в ковчег? Но в голове было перекати-поле.
– Продуктовый магазин? – наконец попыталась угадать я, хоть и знала, что ответ неправильный.
– Магазины – это самое бесполезное в мире изобретение! Корень всех наших бед!
Это был худший ответ, который можно было придумать. Андреа приподнялся на кровати, возможно, готовясь меня защитить, если папа поднимет на меня руку. Но он этого не сделал. Он ограничился тем, что встал и посмотрел на нас с упреком.
– Правильный ответ – семена, – произнес он наконец.
– Семена? – повторила я сдавленным голосом.
– Семена занимают мало места и содержат в себе почти неограниченное количество пищи. Вы должны бы это знать.
Это был умный, изящный, блестящий ответ, как раз в стиле моего отца, но я была не способна до него додуматься. На каждый его вопрос существовал один-единственный правильный ответ, так что ошибиться было легко. Отец требовал совершенства.
– А еще я бы к себе в ковчег взяла Андреа, – попыталась я разрядить обстановку. – Он, конечно, много места занимает, но без него точно не обойтись.
Брат вскочил, чтобы в шутку дать мне подзатыльник, но веселым при этом не выглядел.
– В вашем ковчеге место есть только для самого необходимого, – отрезал отец. – Остальное – балласт.
«Он хотел сказать, что другие люди – это не самое необходимое?» – спросила я себя, как только он вышел из комнаты. И что бы я делала без своего плюшевого зайчика, глиняного гуся и бумаги для писем? Перспектива начинать все с нуля в мире, опустошенном наводнением или пожаром, не имея никакой опоры, приводила меня в ужас. Без зайчика, гуся, книжек и фильмов, которые включала мне мама, я бы не справилась. Может, они и не были так необходимы, но они были для меня важны. Мне кажется, бородатый дедушка Ной закрыл бы глаза на те безделушки, что я хотела с собой взять. В его новом мире нашлось бы место и для них.
Этот разговор оставил во мне хорошо знакомое тяжелое чувство – уверенность в том, что я не заслуживаю любви и внимания отца, который всегда оставался недосягаемым. Как Бог.
В ночной тишине я пыталась уцепиться за воспоминание о «Новом мире». Снова и снова, снедаемая виной, я возвращалась мыслью к этому далекому магазинчику, пусть и корню всех наших бед, но месту, где люди были добры и делали прекрасное, благодарное дело, не чувствуя за это никакой вины.
Какая-то часть меня вдруг начинает надеяться, что «Новый мир» окажется закрыт, дверь будет опущена, как эти последние пять лет, что не будет никакой таблички. Как во сне, когда ты вдруг осознаешь, что не можешь повлиять на происходящее, но это и не важно, ведь происходящее все равно нереально. А вдруг я увижу там табличку «ПРОДАНО»? Значит, жизнь сама за меня решит. Так будет даже проще.
Но прежняя табличка еще висит. Дверь открыта. Сквозь стекло витрины я узнаю женщину из агентства. Все тот же ободок и каблуки. Она одна, осматривается вокруг с любопытством, будто во власти каких-то внутренних противоречий. В глубине души ей нравится этот магазинчик? Или она действительно видит в нем просто задачу, которую нужно поскорее решить? Брендовые вещи для нее – это способ самовыражения или защитная броня? Ее манера держать себя на самом деле вовсе не ее? Все это просто мои необоснованные догадки и размышления, но все-таки есть у меня чувство, что она одна из тех «застрявших» людей. Шерсть-С-Примесью-Шелка. Вот как я буду ее называть.
Аделаида, ведя дочку за руку, заходит внутрь.
– Какое же прекрасное место!
Шерсть-С-Примесью-Шелка сразу же устремляет взгляд в нашу сторону. Она кивает мне в знак того, что узнала меня, а затем переводит глаза на серебристое платье Аделаиды и корону девочки, которая удивленно и весело оглядывается вокруг.
– Лучшего места для моих творений не найдешь! – восклицает Аделаида, ни капли не смущаясь, и пожимает мне предплечье так, будто мы лучшие подружки. – Можешь себе представить?
«Не понимаю, как я могу это себе представить, – улыбаюсь я про себя, – учитывая, что я об этих творениях впервые слышу».
– Магазин как раз продается, – поясняет Шерсть-С-Примесью-Шелка, на случай если вдруг на табличке недостаточно ясно написано.
– Эх, такое, боюсь, за рамками моего бюджета… – Аделаида поворачивается ко мне. – У меня на счету всего шестьсот евро. А у тебя?
Чувствую, как у меня вспыхивают щеки. У меня и счета-то нет. Я держу все в папочке: наличку, квитанции, блокнот, в котором подсчитываю доходы и расходы за месяц. У меня даже есть сбережения на черный день. Они не особенно растут, хоть я и стараюсь, но что-то удается отложить даже на пенсию.
Я хотела просто заглянуть снаружи, я не собиралась попадаться риелторше на глаза. Хотела убедиться, что «Новый мир» действительно открылся, что его еще не продали и что, может быть, есть хоть малюсенькая вероятность его спасти. Хотела почувствовать себя чуть сильнее – вот зачем я пришла.
– У вас, наверное, есть веская причина работать в воскресенье, – бросает Аделаида Шерсти-С-Примесью-Шелка.
– Для бизнеса выходных не существует. Не в этом городе, – отвечает она, проверяя уведомления. – Первым делом тут нужно все очистить.
– Очистить?.. – вторю я упавшим голосом.
Такие чистки должны считаться преступлением. Что же тогда останется? Голые стены, сырость и пыль.
– Эти вещи имеют большую ценность, – вырывается у меня.
Аделаида одобрительно на меня смотрит.
– Ценность? – переспрашивает Шерсть-С-Примесью-Шелка, поправляя ободок.
– Их просто нужно немного привести в порядок.
– Хотите сказать, я на этом барахле заработаю миллионы?
– Насчет миллионов не знаю, но от продажи этих вещей можно выручить неплохие деньги.
Я сама поражаюсь своей дерзости, но Арье и Аделаиде она, похоже, нравится: они смотрят на меня с восхищением. Если я выиграю время, у меня будет больше шансов отыскать Маргарет – вот и все.
Шерсть-С-Примесью-Шелка впервые смотрит на меня так, будто видит по-настоящему.
– И кто это, по-вашему, купит?
Я пожимаю плечами, подыскивая правильный тон:
– Да кто угодно…
Я будто бросилась в воду, не умея плавать, – теперь остается только изо всех сил держаться на плаву.
Женщина бросает на меня скептический взгляд и снова утыкается в телефон. Но у меня теперь есть миссия. И появилась идея.
– Если хотите, я могу оставить свой номер. Я знаю почти всех в этом районе, похожу поспрашиваю… Тут многие интересуются антиквариатом.
Она смотрит на меня, раздумывая, стоит ли принимать предложение. Наконец отвечает:
– Ладно, давайте, мало ли вдруг.
Я достаю из рюкзака стикер и быстро черкаю на нем номер. Отдаю ей.
– Могли бы просто меня набрать, – отвечает она, не понимая, что ей делать с этим листочком.
– Мне нравится писать на бумаге, это дарит ощущение, что я оставляю в этом мире след.
Аделаида с дочкой аплодируют, к моему огромному стыду.
– Ладно, пойдемте, – говорит Аделаида, спасая меня из затруднения.
– Только не закрывайте дверь, поэтессы! – кричит нам вслед Шерсть-С-Примесью-Шелка, направляясь к подсобке. – Может, еще кто-нибудь зайдет. – И добавляет шепотом, но так, что все равно слышно: – Тот, у кого поменьше идей и побольше денег.
Когда мы выходим, Аделаида просит меня оставить свой номер и ей.
– А тебе-то зачем? Можешь просто спуститься и постучать, – отвечаю я. – Я живу прямо под вами.
– Постучусь – не успеешь оглянуться! – говорит она и хватает меня за руку. – А знаешь, лучше ты прямо сейчас поднимайся к нам. Хочу показать тебе свои творения.
14
Двадцать два года я не видела другого дома, кроме Крепости и бабушкиной квартиры. Я воображала их, эти чужие жилища, как воображала и чужие жизни. Я пожирала глазами дома, которые мелькали в фильмах, примечала каждую подробность: где герои держат ключи, какой у них на кухне холодильник, есть ли ковры или кровать с балдахином (я бы тоже такую себе хотела), на каком этаже живут, есть ли у них сад. В кино дома, как зеркала, отражали характер своих обитателей, но в жизни, как дала мне понять работа, все не совсем так. Реальные дома обнажают самые непостижимые стороны нашей души и порой удивляют даже своих хозяев.
Гостиная Аделаиды вся заставлена растениями и игрушками, повсюду разбросаны платья всевозможных цветов и фасонов, с рисунками, вышивкой, из тюля и шелка. Холодильник сверху донизу обклеен стикерами и открытками, стопка квитанций служит подставкой для кактуса, на седле детского велосипеда балансирует десяток книг. В середине комнаты стоит диван, обитый голубым бархатом оттенка «электрик». Так хочется на него плюхнуться!
Больше похоже на ателье, чем на квартиру взрослой женщины, у которой растет дочь и которая перестала быть беспечным ребенком и определилась со своим местом в жизни. У нее дома беспорядок, потому что сама жизнь беспорядочна. Полная противоположность моей квартиры, в которой все лежит на своем месте и нет следов чьего-либо присутствия, кроме моего.
Арья бросается к платью канареечного цвета и прячется в его тюлевой юбке.
– Вот они, мои творения, – произносит Аделаида, с гордостью показывая мне свои наряды. Каждую минуту свободного времени она посвящает им, сама их придумывает и шьет. У окна стоит стол со швейной машинкой.
Аделаида рассказывает мне, что работает продавщицей в сетевом магазине одежды быстрой моды, но что на самом деле ее вдохновляет, так это шитье. Она поднимает с дивана желтое платье и прикладывает к себе. У него мягкий лиф и широкая юбка с оборками, из-под юбки доносятся визги спрятавшейся Арьи. Оно просто великолепно.
– Двадцать четыре часа труда. Шелковый тюль. Полностью ручная работа. Потрогай…