– Маргарет не пришла?
– Маргарет пришла, синьора Далия. Очень добрая женщина. Очень элегантная. И очень богатая. Но она не дочь Дороти.
Синьора Далия становится на носочки в своих тапочках и поправляет крупу на самой верхней полке. Когда она наконец ко мне оборачивается, я замечаю в ее глазах огонек, но зажгло его, похоже, не удивление.
– Она ее племянница, – продолжаю я. – А Маргарет, дочери, которой писала Дороти, не существует. У Дороти не было детей.
Далия пожимает плечами. Что-то в выражении ее лица выдает ее окончательно.
– Вы знали?
– Знала, ну так что же?
– Вы дали мне письма Дороти и решили опустить такую важную деталь?! – негодую я. – Надо было меня предупредить! Столько хлопот бы мне сэкономили…
– А кто тебе сэкономит хлопоты жизни, душа моя? Да, я знала, что Маргарет была ее… причудой. И я тебе не сказала.
Она садится, опираясь ладонями на стол.
– Мда, немаленькая такая… причуда, – бурчу я себе под нос. – Так обманывать саму себя…
– Душа моя, жизнь теряет весь смысл, если сосредоточиться на том, чего не имеешь. Я всегда закрывала глаза на эту причуду Дороти, принимала ее. Если она чувствовала потребность иметь дочь, для меня эта дочь у нее была. Порой мир, который мы сами себе придумываем, гораздо лучше реальности. Но нам нужен кто-то, кто будет верить в него вместе с нами.
Я думаю о родителях, о том, как они нуждались друг в друге, чтобы поддерживать в Крепости жизнь, полную уюта и адреналина.
– Вы уверены, что защищать нас от реальности – это правильно?
Синьора Далия прищуривается.
– Реальность – это пытка…
Я вспоминаю о ее картинах, о бесконечных недомолвках, о том, что я прочитала в письме Дороти. Я набираюсь смелости.
– Синьора Далия, если Дороти перед смертью отдала вам письма, которые писала Маргарет, наверное, она хотела, чтобы вы их прочитали.
Она смотрит на меня так, будто увидела привидение.
– А знаете почему? – продолжаю я. – Потому что в одном из этих писем есть кое-что, что вы должны знать. А поскольку все письма сейчас у племянницы, боюсь, мне самой придется поставить вас в известность о том, что там написано. Надеюсь, я поступаю правильно. Что вы на это скажете? Хотите знать правду?
– Я… – теребя скатерть двумя пальцами, произносит она. Голос ее дрожит. – Там что-то о Флориане?
– Я переписала письмо целиком. Для вас. Это реальность, которая стучится к вам в дверь. Прочитайте, если хотите ее впустить.
Синьора Далия вся побледнела. Руки у нее трясутся сильнее обычного.
– Говоришь, я должна это знать, душа моя?
– Да, я говорю, что должны. Там хорошая новость… мне кажется.
Что-то будто ее сдерживает, а что-то, наоборот, толкает прочитать.
– Это касается Флориана? – колеблясь, повторяет она.
– Это касается вас.
Она бросает на меня недоверчивый взгляд, надевает очки, висящие у нее на шее, и берет в руки письмо.
22 мая 2003 года
Дорогая Маргарет!
Поздравляю, поздравляю! Кто сказал, что после какого-то возраста день рождения уже не празднуют?
Мне вот уже за восемьдесят, а я и не собираюсь списывать себя со счетов. По правде говоря, я не знаю, как мне еще хватает сил каждый день поднимать дверь «Нового мира». Но вот поднимаю. Одна только мысль о том, что придется закрыть это место, для меня невыносима.
Что будет со всеми этими вещами лет через тридцать? И как я оставлю своих верных подруг, которые всё еще приходят ко мне в гости – кто-то с дочками, кто-то с внучками?
Времена поменялись, оглядываться назад нет смысла. Людям теперь нужна практичная мебель, функциональная. Когда вообще от мебели требовалось функционировать? Столько удивительных предметов так и остаются непроданными, стареют вместе со мной… Но я не сдаюсь. Есть еще люди, которые видят в вещах индивидуальность, красоту, душу. Такие еще приходят.
Пару месяцев назад умер Энцо, муж Далии, я тебе о ней рассказывала. Как-то раз, много лет назад, Энцо тайком пришел ко мне и признался, что все знает. Он все знал и продолжал любить жену так же сильно, как раньше, но не мог набраться смелости признаться ей в этом. Но это было и не нужно: лучше оставить все как есть, дать ей и дальше спокойно выполнять дома ту роль, которую она на себя взяла. Не знаю, была ли я тогда с ним согласна, но спорить уж точно не стала. Все-таки это была его жизнь. Но меня это расстроило.
С тех пор как он умер, эта тайна не дает мне покоя. Все спрашиваю себя, не будет ли правильнее рассказать все Далии. Да, он захотел любить ее вопреки всему, но я уверена, что и она его любила, несмотря на Флориана.
Я ей даже немного завидую. От нее никто не требовал стать другой. Она заслужила любовь одним лишь тем, что была собой.
Мне с этим, увы, не повезло. Единственное, с чем мне повезло в жизни, – это магазин и люди, которых он притягивает. Но одного большого везения уже достаточно. Каждый из нас живет в этом мире не просто так. Понимаешь теперь, почему я не хочу закрывать это место?
Вчера ко мне зашла одна девочка, дикая на вид, но с горящими глазами. И я сразу вспомнила о тебе. Я дала ей одного из двух своих глиняных гусей, которых никому никогда не продам, и взяла с нее слово, что она вернется.
Я жду ее так же, как жду тебя. Я жду тебя всю жизнь. Не могу перестать верить, что магазин продолжит жить и после меня. Эта девочка пообещала мне, что сделает для этого все. И я ей верю.
С любовью,
На глазах у Далии выступают слезы. Тихо, одна за другой, они катятся по ее сухим щекам, оставляя на них блестящие полоски. Я только сейчас осознаю, что ни разу в жизни не присутствовала при чьем-то плаче – не считая моей мамы, – и сердце у меня невыносимо сжимается.
– Мне что-нибудь сделать для вас, синьора Далия? Что угодно.
Она достает из кармана расшитый платочек и сжимает его в руке.
– Выслушай меня, душа моя, если никуда не спешишь.
– Я рядом, – отвечаю я, боясь услышать то, что она собирается рассказать. Вид у нее такой, будто она отправилась в долгое и изнурительное путешествие и любой ценой хочет дойти до конца. Смогу ли я ей в этом помочь?
– Все свое свободное время я проводила в «Новом мире», – начинает она. – Даже иногда брала туда с собой свое шитье. И вот однажды вечером, на празднике весны, который устроила Дороти, я познакомилась с Флорианом. Энцо идти со мной не захотел, он говорил, что магазин – это «мое личное дело». Там он не чувствовал себя в своей тарелке. Флориан был цыганом. Он играл на скрипке, был весел, разговорчив, хорош собой и путешествовал по свету. Вольная птица. Полная противоположность моему мужу – приземленному, молчаливому, прагматичному. – Тон у нее такой, будто она рассказывает не про себя, а про кого-то другого, и я слушаю ее, затаив дыхание в страхе испортить момент. – От Флориана веяло духом приключений, он жаждал увидеть мир. Во мне тоже томилось это желание, но к тому времени я и мечтать об этом перестала. Я приехала в город с верой, что моя жизнь изменится, что каждый день будет приносить новые открытия, что я повидаю разные города и страны. А вместо этого я попала в этот дом и стала шить одежду. Мне было одиноко, надежды на будущее никакой не было. И той ночью домой я не пошла. Да, чего ты на меня так смотришь? Я тоже была молода, душа моя! Я придумала отговорку, а Дороти меня прикрыла. «Энцо во все поверит, – сказала я себе, – он не в состоянии подумать обо мне плохо».
Чувствуется, что за всю эту историю Далия испытывает какой-то трогательный стыд. Я пытаюсь не выражать пока никаких эмоций, чтобы не спугнуть ее.
– На следующее утро, – с некоторым усилием продолжает она, – Флориан приподнялся на одеяле, которое постелил для нас на полу магазина, и посмотрел на меня своими зелеными-презелеными глазами. Я хотела, чтобы это мгновение длилось вечно. Он взял меня за руку и сказал: «Поедем со мной». Тогда я была молода – может быть, можно было уехать? Но какие у него на самом деле были намерения? Нашла бы я смелость оставить Энцо, с которым мы жили тихую, полную любви жизнь? Бросить человека, который вызволил меня из деревни, – ради самой себя, ради страсти, ради возможностей?
Я жду, чем закончится рассказ, с замиранием сердца, хотя и так могу представить себе, как все было. Что я хочу узнать, так это почему было именно так.
– Я смотрела, как Флориан собирает свой скромный багаж и уходит на поиски новых приключений. Я сказала ему: «Я тебя догоню». А он мне ответил: «Я буду писать тебе из каждого города, в котором буду останавливаться. Так ты будешь знать, где меня найти». – Она смахивает слезу указательным пальцем. – Он сдержал свое слово. Отправлял мне из разных городов письмо за письмом, а я их одно за другим сжигала над раковиной. Спустя много лет я начала эти города рисовать – помнила их так, будто сама в них побывала. Мы с Энцо продолжили жить свою тихую жизнь, оторванную от всего и от всех. Тридцать лет, каждый божий день, я чувствовала, как мир зовет меня к себе, манит уехать и не оглядываться. Но я в итоге осталась. Стояла и смотрела на закрытую дверь.
Она пожимает плечами, в глазах ее мелькает улыбка. Она опускает их на письмо, которое все еще держит в руке, и с нежностью на него смотрит.
– Значит, мой Энцо все знал… Только вспомню, как мы летними вечерами сидели с ним на кухне и играли в «Скарабео»…[44] Как он накидывал на меня шаль, когда дома становилось прохладно. О наших путешествиях, которые мы воображали себе по открыткам, повторяя до мелочей на карте чужие маршруты и не выходя из дома, потому что мне не хотелось. Мне было страшно, что я раздумаю возвращаться. Что я пожалею о своем выборе – вот чего я боялась на самом деле.
Наверное, никто не сможет понять ее лучше меня. Благодарная, загнанная в клетку, одинокая Далия. Теперь мне все стало ясно.